Такие разные бабульки

Взявшись за дверную ручку, обернулся: не выглядывает ли Гробовщик откуда-нибудь из подворотни? Не выглядывал. Но вполне может ждать внутри. В груди тоскливо заныло. Переборов страх, я открыл дверь и вошел в тесный вестибюль. Первое впечатление: здесь не закончен ремонт. Стены с ободранной штукатуркой, на той, что справа, граффити с изображением Че Гевары; вместо стойки регистратора длинный, потемневший от времени стол. За столом с трубкой в зубах сидела полная женщина, по возрасту годившаяся в соратницы кубинскому революционеру. Ее густые седые волосы были коротко подстрижены и стояли ежиком, цепкий взгляд скрывался за толстыми линзами очков, мощные груди лежали на столешнице.

− Какие люди! − воскликнула она и посмотрела на меня сквозь сизый дым. − Леша! Слышу, идет, яйцами звенит.

Я оторопело остановился посреди вестибюля, не зная, как вести себя после такого приветствия. Стало понятно, что мы до неприличия хорошо знакомы. Но я попросту не знал, как к ней обратиться, а у старой революционерки даже бейджика не было.

Не дав мне опомниться, женщина нанесла удар ниже пояса:

− Как дочка, Леша? 

От неожиданного вопроса я закашлялся. У меня есть дочь?! Если регистраторша продолжит в том же духе, я скончаюсь от изумления прямо на этом месте. Тут же вспомнилось, что Будин упомянул про семью, которой я обзавелся. 

− Выпей воды, − посоветовала регистраторша и указала на стоявший справа у стены кулер.

Все еще кашляя, я подошел к кулеру, налил в пластиковый стаканчик воды и стал пить мелкими глотками, чтобы дать себе побольше времени на осмысление информации. К сожалению, несмотря на все мои усилия, вода закончилась, а в голове по-прежнему было пусто, и мне пришлось повернуться к регистратору. 

Она сидела вся в клубах голубоватого дыма, точно Ключевская сопка.

− Сколько раз тебе, Леша, говорила: не кури! − заявила регистратор и тут же, не дав что-либо на это ответить, спросила: − Так что с дочкой?

− Все в порядке, − сказал я.

− Господи Иисусе! Как хорошо! Я так переживала! − ее радость была настолько искренна, что я сразу проникся к старушке доверием. 

− Прооперировали? − спросила она.

Я кивнул, чувствуя себя последней сволочью: у меня дочь, которой я сейчас, наверняка, необходим. Но о которой совершенно ничего не помню. Проклятая амнезия! 

− Как хорошо! Господи Иисусе, как же хорошо! − повторила регистраторша, после чего извлекла из-под левой груди лежавшую на столе тощую бумажную папку. − Вот, возьми, обыскался поди. А Клавдия Ильинична сберегла. Зашла в комнату, смотрю, лежат бумаги на стуле. Я так сразу и поняла: забыл. Собрала их, упаковала в лучшем виде. Храни и больше не разбрасывай. 

Я машинально протянул руку и взял папку. Она была потертой и перевязанной крест-накрест двумя резинками. 

− Спасибо, Клавдия Ильинична, − сказал я, жалея, что совершенно нечем ее отблагодарить.

Если только один из пистолетов подарить. Он однозначно завершит образ подруги кубинского революционера − но я все же не стал делать такой подарок, а спросил:

− Клавдия Ильинична, помните, я здесь с женщиной встречался? Высокая красивая брюнетка…

− А, эта курва медийная. Конечно помню.

− Почему медийная? − уточнил я.

− Так она ж с экрана не сходит, − она указала на кирпичную стену, за которой, видимо, находилась ее комнатка с телевизором.

Я подумал, что, если хочу получить важную информацию, придется частично раскрыть карты. Воровато оглядевшись по сторонам, я наклонился к бабе Клаве и тихо сказал:

− Клавдия Ильинична, я прошу вас о помощи.

Ее умные глаза пристально смотрели на меня сквозь толстые линзы очков. 

− В день, когда я встречался здесь с той женщиной, я попал в аварию и теперь у меня частичная потеря памяти.

− Насколько частичная? − спросила она.

Я сделал неопределенный жест, и папка нарисовала в воздухе символ бесконечности.

− Это очень мешает мне жить, − добавил я. 

− Понимаю, − Клавдия Ильинична откинулась на спинку стула и, достав изо рта трубку, ткнула ею в мою сторону: − Я сразу заметила, что с тобой что-то не так. Потерянный ты какой-то. 

− Вы можете сказать, как зовут женщину, с которой я здесь встречался и куда я потом поехал? − спросил я.

− Элеонора Максимова, − ответила Клавдия Ильинична. − Известная телеведущая. У нее ток-шоу в прайм-тайм. Зачем встречался, не знаю, ты в свои дела не пускаешь.

В ее голосе прозвучала обида. 

− Я уехал вместе с Максимовой? − спросил я.

− Нет. Она на своей машине уехала, а ты вызвал такси, − она наклонилась ко мне и заговорщицки блеснула очками: − Зато я слышала, какой адрес ты назвал водителю.

− Да ладно! − я не верил в свою удачу.

− Проспект Тухачевского, бар “Парвати”.

Я готов был расцеловать бабу Клаву в обе щеки. 

− Спасибо, Клавдия Ильинична! Я ваш вечный должник! − горячо воскликнул я. 

− Ибо именно отдавая, мы получаем, − наставительно произнесла Клавдия Ильинична.

Я наклонился и поцеловал ее полную руку.

− Леша! − протестующе воскликнула она, зардевшись от удовольствия, и тут же спросила: − У тебя на сбыт сегодня что-нибудь есть?

Ай да ушлая старушка!