Филин Моисеевич и тайный код (продолжение)

Одесский филиал Привоза шумел, как море после шторма, но Яков Моисеевич Фишман не замечал ничего вокруг. Его мозг, наконец-то освободившийся от путаницы и тумана, работал с неимоверной скоростью. Смирительная рубашка, что еще недавно казалась оковами, теперь ощущалась лишь досадной помехой, которую он мог игнорировать. Лидочкина тетрадь, та самая «контрабанда с толкучки», лежала перед ним, раскрытая на странице со странными строчками, которые теперь казались не бредом поэтессы, а вполне себе логическим ключом.

«Под камнем у моря, где волны поют, три шага налево, там клад тебя ждёт».

«Селёдка, которая мечтает стать звездой оперы».

Яков Моисеевич вцепился в слова, как голодный одессит в свежего хека. Он видел связь, чувствовал ее нутром, всем своим писательским существом. Не просто стихи, не просто бессмыслица. Это был код! Шифр! И Зайчик Софочка, его верная героиня, должна была стать тем самым Филин Моисеевичем, который расшифрует его. Он чувствовал, как внутри него рождается что-то колоссальное, что-то, что выведет его из этого сумасшедшего дома не просто спасенным, а триумфатором!

— Лидочка, дорогая моя, ты гений! – прошептал Яков Моисеевич, глядя на молодую поэтессу, которая в этот момент пыталась накормить Доцента Партсхаладзе воображаемым шницелем. – Ты сама того не зная, подарила мне ключ!

Лидочка обернулась, её глаза-оливки распахнулись. — Ой, Яков Моисеевич, это ж не я! Это тётя! Она всегда говорила, что поэзия – это не просто слова, это… это… — Шифр, Лидочка! Шифр! – Яков прервал ее, не в силах сдержать восторг. – Твоя селёдка, которая мечтает стать звездой, это же метафора! Это не о рыбе, это о том, что спрятано! Она хочет вырваться на свет, как бриллианты из катакомб!

Лидочка залилась краской, но в её глазах мелькнула искра понимания. Ей вдруг стало ясно, что её «контрабандные» стихи могут быть чем-то большим, чем просто набор рифм. — То есть… моя селёдка – это не просто селёдка? Это… это… указание? На что-то очень блестящее?

Яков кивнул, его глаза горели. — Именно! Я уже вижу новую главу для Софочки! Она найдёт старую карту, где будет нарисована селёдка, плывущая к звезде. А звезда… это маяк! Или… Он вдруг осёкся, его взгляд упал на Доцента Партсхаладзе, который, всё ещё в режиме «мясника», начал методично стучать ложкой по столу, при этом его губы шептали: «Кровь… мясо… тайны…».

— Доцент, послушайте меня! – Яков Моисеевич подался вперед, насколько позволяла рубашка. – Вы же знаете Одессу, как свои пять пальцев! Вы наверняка слышали о сокровищах! О… подполье?

Доцент Партсхаладзе вдруг замер. Его глаза, обычно бессмысленные в «мясницком» режиме, обрели странную, пугающую ясность. Он медленно опустил ложку. — Подполье… – прохрипел он, и его голос был на удивление чётким, почти трезвым. – Кровь… и золото. Много золота. Не для детей, Фишман. Не для детских сказок.

По залу прокатилась волна тревоги. Даже Боря Тостер, обычно занятый поджиганием всего, что горит, отвлекся и сглотнул. Дядя Сёма Абрикосов перестал мигать. — Вы знаете что-то, Доцент? – сдавленно спросила Лидочка, прижимая тетрадь к груди. – Моя тётя говорила, что это опасно. Что там какие-то типы с Привоза…

Доцент посмотрел на неё, потом на Якова. В его глазах читалась непередаваемая боль и какая-то старая, глубокая тайна. — Они… они не типы. Они тени. С Привоза. С катакомб. Я знал Хаима. Он был… хитрец. Он спрятал. Не просто бриллианты. Он спрятал правду. И… проклятие.

Яков Моисеевич ощутил, как по его коже пробежал холодок, несмотря на жар одесского дня. Проклятие? — Доцент, что вы… — Не лезьте, Фишман! – голос Доцента внезапно наполнился сталью, которой Яков никогда не слышал. – Это не ваша сказка. Это их. Тех, кто под землёй. Тех, кто никогда не видит солнца. Хаим был частью этого. Его бриллианты – это лишь часть… большой игры. Они не хотели, чтобы это нашли. Никогда.

Лидочка вскрикнула и попятилась. — Тётя говорила… она знала ювелиров. Она говорила, что это связано с войной… И с очень плохими людьми.

Яков Моисеевич почувствовал, как сердце у него сжалось. Это уже не была просто игра в сыщиков. Это было что-то гораздо более глубокое и опасное. Подполье… ювелиры… война… Слова складывались в жуткую картину. И его собственный родственник, Хаим Осипович, был в центре этого. Какое же наследство он оставил? Не только бриллианты, но и тайну, которая могла стоить жизни. Он понял, что его собственная «смирительная рубашка» — это, возможно, самое безопасное место для него сейчас. Но назад пути не было. Зайчик Софочка уже отправился на поиски.

Тем временем на Дерибасовской, в просторной, но пыльной квартире Якова Моисеевича, Аркадий Шмуклер, раскрасневшийся и потный, метался по кабинету, словно пойманный в западню голубь. Письмо из Израиля, написанное на тонкой, пахнущей стариной бумаге, помятое и залапанное, лежало на столе.

«Уважаемый Яков Моисеевич, ваш родственник Хаим Осипович Ермолицкий завещал вам часть своего состояния. Для получения свяжитесь с адвокатом в Тель-Авиве».

— Часть состояния! – Аркадий схватил вейп Якова, который он по-прежнему именовал «трубкой для солидности», и глубоко затянулся, выпуская ароматные клубы пара. – Миллионы, наверное! Вот он, мой шанс! Я стану Яковом Моисеевичем Фишманом, но гораздо богаче!

Он прочитал письмо еще раз, пытаясь ухватить каждую букву, но что-то ускользало от него. «Часть своего состояния». Что значит «часть»? И почему адвокат в Тель-Авиве? Где же сами деньги? Где бриллианты, о которых болтала Роза Марковна? Он ожидал увидеть список банковских счетов, адреса тайников, но вместо этого – какая-то размытая фраза и контакт адвоката. Это раздражало. Аркадий был человеком простым, прямолинейным. Он хотел, чтобы бриллианты лежали в чемодане, а не зашифрованные в непонятных письмах.

— Ой, Аркаша, шо ты там копаешься, как крот? – Голос Розы Марковны прозвучал из-за двери. Она вошла, неся поднос с бутербродами с хеком и компотом. – У тебя там не кабинет, а поле боя! Яша всегда держал тут порядок, как в аптеке.

Аркадий быстро скомкал письмо и сунул его под стопку черновиков. — Роза Марковна, дорогая, это ж творческий беспорядок! Я тут новую главу пишу! Про Зайчика Софочку!

Роза Марковна недоверчиво прищурилась. — Ты? Новую главу? А шо ж ты поешь про кофе, а пишешь про зайчика? Не сходится, Аркаша. Ты мне Яшу напоминаешь, но в то же время… нет.

Она поставила поднос на стол, и её взгляд упал на вейп. — Это ж Яшина трубка! И где ты её взял? Он с ней никогда не расставался! Ты её украл, Аркаша?

Аркадий занервничал. — Что вы, Роза Марковна! Я же… Я же просто её взял, чтобы… чтобы настроиться на творческий лад! Яков Моисеевич сам бы одобрил!

Роза Марковна покачала головой. — Ой, Аркаша, не пой. Яша был бы не рад. Особенно, если бы узнал, что ты мои бутерброды с хеком ешь, пока он там… отдыхает.

Она посмотрела на него с такой проницательностью, что Аркадию стало не по себе. Она что-то подозревала. Генриетта Николаевна тоже смотрела на него, как на жулика. Ему срочно нужны были доказательства, что он – тот самый Яков Моисеевич Фишман. И это наследство – ключ к его полному перевоплощению.

Позже, когда Роза Марковна ушла заниматься своими делами, Аркадий снова достал письмо. Адвокат в Тель-Авиве. И это всё? Никаких инструкций, никаких сумм. Он представил себе, как звонит адвокату: «Алло, это Яков Моисеевич! Мой дядя Хаим оставил мне… что-то. Что именно?». Это было унизительно. Аркадий хотел роскоши, но не хотел унижаться.

Он начал рыться в бумагах Якова Моисеевича, ища хоть что-то, что объяснило бы это «состояние». Может быть, какой-то тайный код? Или карта? Он переворачивал рукописи, счета за коммуналку, даже старые любовные письма Якова Моисеевича к Розе Марковне. Ничего. Только какой-то старый блокнот, на первой странице которого было написано: «Мои мысли о кофе».

Аркадий открыл его. Внутри были какие-то стихи, наброски песен, и много рассуждений о вкусе и аромате кофе. «Кофе – это не просто напиток, это судьба, разлитая по чашкам. Оно может разбудить тебя, а может усыпить навеки…»

— Что за бред? – пробурчал Аркадий. – Какой-то «Кофе судьбы»! Он что, думал, что ему за это кофе деньги заплатят? Он точно сумасшедший!

Он не понимал. Не понимал, что для Якова Моисеевича настоящее сокровище – это идеи, истории, слова. Он не видел тайного кода в песне, которую сам же исполнял. Он видел лишь отсутствие прямого пути к легким деньгам. Ему и в голову не приходило, что Хаим Осипович, сам одесский хитрец, мог оставить не просто бриллианты, а куда более сложную и запутанную загадку, проверку на «одесскость», на находчивость, на глубину. И Аркадий, со всей своей жадностью, был безнадежно поверхностным для этой игры.

За окном стемнело. Уличные фонари зажигались, отбрасывая длинные тени на Дерибасовскую. Аркадий, уставший и разочарованный, решил попробовать написать свою версию «Зайчика Софочки». Может, это поможет ему лучше вжиться в роль. Он взял ручку и чистый лист бумаги. Но вместо сказки в голове крутились лишь мысли о бриллиантах и о том, как бы получить их, не вставая с дивана. В его Зайчике Софочке не было искры, не было магии. Потому что магия Якова Моисеевича была не в бриллиантах, а в сердце, способном видеть истории там, где другие видели только обыденность.

И пока Аркадий пытался вымучить из себя хоть строчку, настоящий Яков Моисеевич в своем «Одесском филиале Привоза» уже видел, как Зайчик Софочка, вместе с Мудрым Филином Моисеевичем (прототипом которого он, несомненно, станет), расшифровывает древние письмена, начертанные в виде селёдочных костей, и отправляется на поиски истины, которая была куда ценнее любых бриллиантов. А проклятие… проклятие можно было превратить в очередную трэш-сказку. Для этого и нужен был детский писатель.