В начале было слово

Еще в Библии написано, что всё начиналось со слова. Не просто так нам даны языки, на которых мы говорим, алфавит, с помощью которого зарисываем то, что хотим сказать, свои мысли, и описываем чувства, неспроста значением наполнены произносимые нами слова. 

Я с детства интуитивно понимала, что нет более эффективного метода научиться писать, то есть выкладывать на бумаге с помощью слов не только мысли и чувства, которые формируются в душе, но и образы, возникающие в голове, чем как можно больше читать. 

Позже я обнаружила связь между словами и образами, такую прочную, что себя назвала словом «текстовик». Дело в том, что я не обладаю фотографической памятью, я не люблю зубрёшки, стихи, если я их глубоко прочувствовала душой, я запоминаю благодаря образам внутри, а не механическому заучиванию слов (это далеко не только стихов касается, прозы тоже, как худодественной, так и публицистической). И я заметила, что слова, сплетенные в текст, со смыслом внутри, я запоминаю без участия своего сознания. 

Но кроме понимания глубины того, как мы используем слова, кроме чисто лингвистического восприятия того механизма, который мы используем в письме и речи, у слов есть еще один пласт их восприятия, о котором ни в коем случае нельзя забывать: психологический пласт. 

Слова можно использовать осознанно, намеренно, а можно неосознанно, подсознательно, но и в том, и в другом случае это очень ярко характеризует говорящего. 

Но вот в чем парадокс: те, кто окажется рядом с человеком, когда он говорит, не всегда способны извлечь из его речи нужную, правильную информацию. И я сейчас говорю не о жаргонизмах, указывающих на профессиональную принадлежность говорящего, хотя это важно, уметь узнавать в речи другого человека такие слова, ведь в них содержится важная информация о говорящем (не всегда нам удобно задавать вопросы незнакомому человеку относительно его личности, происхождения, рода деятельности, но умание распознавать слова-маркеры в речи собеседника очень может в этом помочь). 

Кроме того, если мы можем понаблюдать за человеком в различных ситуациях и послушать, что и как он говорит, и это тоже даст нам важную информацию. 

Например, как, какими словами, с каким выражением лица человек общается со своими подчиненными/с детьми/с родителями/мужем или женой, с теми, кто от него зависит, эмоционально или, может быть финансово, по статусу или должности, и как он общается с равными себе. Мало что настолько точно и полно может охарактеризовать человека. Но есть и исключения из области того, что мы знаем об этом человеке и то, о чем мы можем догадаться. 

Дело в том, что человек как губка, в детстве он впитывает в себя все, что только можно; говорить,читать, писать его учат окружающие взрослые, будь то родители, бабушки-дедушки, воспитательница в садикн и учителя в школе, а еще немало важно то, как и о чем вокруг него говорят. Человек по природе своей хамилион, он умеет приспосабливаться, чтобы выжить. Он может быть одним в одних обстоятельствах и совсем другим в другим. И таких обстоятельств может быть несколько. Дома человек один, на работе другой, среди друзей третий, а на улице четвертый, и в каждом случае будет меняться и его речь. Потому что слова призваны передавать не только мысли, но и эмоции. 

Так вот, с детства человек впитывает речь тех, кто его окружает, и частенько начинает зеркалить тех, кто в детстве находился к нему ближе всего. Часто это вообще происходит подсознательно, то есть человек может и не осозновать,что он кого-то зеркалит. 

Обычно это касается его родителей, папы, мамы, или обоих вместе. 

Не стоит относиться к таким вещам, как то, что заложено в детстве, как к чему-то неважному, как к чему-то, что потом меняется или проходит. Травмы, полученные в детстве, оставляют следы на всю жизнь, особенно если их не лечить. И речь не о физических повреждениях, а именно о духовных травмах. И все это тоже отражается в словах, которые мы произносим в той или иной ситуации. 

Например, то, что мы говорим в гневе. Есть расхожее утверждение, что в гневе человек говорит правду. Это не так. Вообще неконтролируемому гневу подвержены обычно те люди, которым в детстве приходилось пережить либо словестное, либо физическое, либо и такое и такое унижение одновременно. Став взрослым, человек пытается избавиться от этой боли, причиненной ему, когда он был слаб и уязвим, и кроме того, чтобы дать обидчику в челюсть, человек может начать кричать, произносить те конструкции, которые призваны также вывести другого человека из себя, в свою очередь нарушить его гармонию. 

Я помню очаровательный и очень поучительный советский фильм «Карантин». Там по сюжету детский садик закрыли на карантин, и родителям маленькой девочки предстоит все это время провести со своим ребенком. Есть там один забавный эпизод: папа с дочкой идут по улице, и папа ругается, а дочь за ним повторяет то, что он сказал. «Так нельзя говорить, это плохо», — учит папа дочку, и получает логичный ответ, «А почему? Ведь ты так сказал». Папа говорит «не ври», он не привык сдерживаться, себя слушать, думать о том, чтобы не показать ребенку дурной пример. Ему предстоит этому научиться. 

Человек в детстве как попугай, он просто повторяет то, что слышит. Потом он начнет использовать свою речь, слова в ней, осознанно, и то не всегда. Сказанное в гневе всегда стоит делить ровно на то, сколько жестоких глупостей говорили в детстве ему самому. Но срыв, гнев в таком случае возможен только с очень близким человеком, на людях человек такого не допустит, не потому, что лучше держит себя в руках, а потому, что эти люди ему безразличны, они не смогут ранить глубоко. Потом такой человек остынет, раскается, пожалеет о словах или о поступках, начнет просить прощения, причем от души, говоря, «Прости, я погорячился». И на деле так оно и есть. 

Дело в том, что у каждого человека есть броня, но у каждого она своей толщины. У кого-то броня такая, что ничем не пробьешь, а у кого-то она как пергамент; у кого-то совсем тонкая, хрупкая. Лучше всего об этом в «Алых Парусах» написал Александр Грин, описывая то горе и ту боль, которую испытывал отец Ассоль от потери Мери. Он писал, что в Каперне люди были не способны долго помнить и куда более страшное оскорбление, чем то, что случилось с Мери, и они не могли понять того, как можно всю жизнь тосковать по другому человеку, как тосковал отец Ассоль до конца о Мери. «Они не умеют любить», — объяснил отец маленькой Ассоль и это было истиной. Сказка в Каперне? Сложно в такое поверить. 

Недавно я разговаривала с очень близким мне человеком, и рассказала о том, как мне в мае бывает тяжело, от того, что много печальных дат, связанных с потерей родителя; я призналась, что рада – май закончился. И тут близкий человек, как оказалось, совсем меня не понял. 

«Я люблю май!», — сказали мне, и добавили, «Нельзя все время привязывать дни к каким-то датам, черным».  

Я поняла: меня не поняли, совсем. Ну не рассказывать же человеку о том, что в мае у моей мамы всегда случается обострение ее болезни, и как забыть о том, что в те дни я молилась за отца, но это не помогло? Разве о таком забывают? Разве боль уходит, если скучаю я все сильнее? Как можно сделать вид, что ничего не было и от этого не больно? 

Это я к тому, что каждый человек судит обо всем со своей колокольни. «Сыт голодного не разумеет», это как раз об этом. 

Мальчик, которого любили, не поймет мальчика, которого били и унижали. Не вариант. И слова они использовать будут разные. В первом случае в речи будет почтение к матери и к отцу, а во втором подчтения не будет. Хуже, он в какой-то момент начнет зеркалить того, кто сделал больнее, или чьи слова впились в сознание глубже. 

«Все бабы шлюхи и продажные твари, и мальчика воспитает такая только хлюпиком». Зеркалит так называемого «папу», который понятно какой образ мамы создал в детской голове. У такого человека проблемы на каждом шагу будут в общении и с противоположным полом и со своими детьми. 

Более того, именно такие люди своим словам, сказанным в гневе или в запале, тем словам, которые другие люди будут воспринимать так, как они их слышат, не будут придавать никакого значения вообще! Для таких людей слова это лишь способ выпустить пар, и не более. Потом же такому человеку будет очень сложно понять, почему с ним не общаютмя, или почему на него обижены; он с искренне растерянной улыбкой скажет, «Да ладно, забудь, мало ли чего я там болтал». И хорошо, если рядом будет тот, кто это поймет. Страшно будет, если рядом окажется человек, близко не способный это понять.

Иногда, когда мы с мамой спорим, ссоримся, мы обе можем наговорить горячих глупостей, но я знаю, что она так не думает, а она знает, что так не думаю я, только со стороны все будет выглядеть – иначе, так, будто мы реально вот-вот прибьем друг дружку. 

Но мы редко анализируем сказанные слова так, как нужно. 

Вот, к примеру, фраза: «Моему сыну не нужна мать-шлюха!» Что в ней заложено? Мужчина после расставания не хочет отдавать бывшей своего ребенка, а он видел ее с любовником. Женщина, которой он это говорит, делает вывод: он зол, ревнует, хочет унизить и оскорбить, но главного-то она не понимает, того, что заложено в словах: 

1. Женская верность для него главная ценность.

2. Он не верит, что женщины бывают верными, по личному опыту, но больше потому, что первый мужчина в его жизни убедил его в этом. 

3. Он знает, либо со слов отца, либо и со слов отца и не только, что его мать бросила своего ребенка, предала его, и ему твердили, «все они такие». Твердил значимый взрослый. 

4. При этом сына он любит так сильно, что боится - как бы ему ни сделали также больно, как сделали мне; он хочет оградить сына от возможного предательства матери-шлюхи. 

и 

5. Где-то в глубине его души живет еще вера в то, что исключения бывают, и найдется женщина, добрая, ласковая, верная, такая мать и жена, о которой он мечтает (да, о матери настоящей не только для сына, но и для себя!).

Возьмем-ка на разбор одно интересное слово, глагол «наказать». Обычно детей наказывают, ставят в угол, или шлепают по попе, за то, что те балуются, хулиганят, «косячат». Родители наказывают за дурное поведение или в садике в угол поставили. «Наказать» можно за мелкую провинность, запретить гулять с друзьями или отнять смартфон. 

А как используют слово «наказать» взрослые люди, не по отношению к детям, а по отношению к таким же как они, взрослым? 

Два кино-примера, два бизнесмена, взрослых, состоявшихся, волевых, умных, жестких, которых наказали так, что эхо звучит и во взрослой жизни: они и теперь стремятся наказать того, кто причинил им духовную боль. В обоих случаях, изменивших им жен. В их речи прямо звучит это слово, «Я решил наказать жену»/«Она еще недостаточно наказана, а вот та, другая, достаточно». 

Они видят в женах накосячивших детей? Нет! Они себя воспринимают как обиженных детей, которые в ответ хотят «наказать обидчицу». Вот все! Обычный, здоровый психологически мужчина никогда не скажет «она еще не наказана», он скажет, «она предала и поплатится», «ей станет также больно, как мне", но вот это «накажу ее» в исполнении не ребенка, а взрослого – как индикатор, как красный свет светофора: осторожно, травмированный ребенок, которому больно, до сих пор, и который не умеет реагировать на причиненную боль иначе, кроме как в свою очередь причинить обидчику боль... 

Слова содержат в себе информацию, и часто куда большую, чем только свое значение. Умение анализировать, пропускать через себя полученную информацию может предоставить нам тайное знание о говорящем. А это очень полезный навык. Особенно для писателя.