Фрагмент из романа "Мы, Николай Вторый..." Нужен совет

Дорогие и уважаемые коллеги и собратья по перу!

Давным-давно, как и многое другое, был начат этот роман. Но, как и многие прочие мои труды и потуги, он долгое время пылился в недрах компьтерных. Возможно, что пора бы сдуть с начатой рукописи пыль, которой уже стукнуло эдак лет семнадцать или даже более, да завершить её...

Вся трудность в том, что задумано-то было не совсем то. что сейчас "в ходу" и читается...
Книга эта не совсем альтернативная история и не совсем о попаданцах - я и слов тогда таких не знал)
Здесь много самокопаний со стороны ГГ и не только, философии, житейской мудрости, юмора, сатиры, сарказма и фарса...

Можно, конечно, сделать из этого труда книгу философскую, жизненную, где свойственно быть дружбе и предательству, любви и ненависти, самопожертвованию и трусости... Но станет ли это кто-то читать кроме самого автора?)
Вопрос...

Считайте, что я вами советуюсь, и  даже прошу помощи.

Итак, один из фрагментов:

… Олег шёл по совершенно безлюдной Красной площади. Огнев очень медленно, но верно продвигался в сторону Мавзолея. Возле усыпальницы вождя мировой революции никого не было: ни почетного караула, ни туристов, ни милиции. Олегу почему-то это не показалось странным. Он пошел чуть быстрее, словно чувствовал, что куда-то опаздывает, на какую-то очень важную встречу.

Впереди замаячила невысокая, коренастая фигура в шинели очень старого покроя, похоже, ещё царских времён. Приближалась она не очень быстро, чеканя строевой шаг; делалась чёткая отмашка; красавец-карабин не раскачивался из стороны в сторону, а прямо-таки плыл корабельной мачтой над брусчаткой площади. Вот солдат почётного караула Мавзолея практически поравнялся с  Олегом. 

Огнев был крайне удивлён, точнее, сражён двумя обстоятельствами: во-первых, караульный почему-то маршировал один (вопреки всем правилам – каждый из нас знает с пелёнок, что караульных, которые идут на смену – двое, как, впрочем, парой стоит и караул, ожидающий смены), во-вторых, личность статного бородатого красавца в шинели покроя царских времён была ему, Огневу, чересчур знакома – караульную службу нёс … последний из династии Романовых – Николай Второй. 

Огнев шарахнулся в сторону. Как-то так получилось, что Олег бросил взгляд в сторону Мавзолея… На том месте, где должны застыв, словно восковые фигуры музея мадам Тюссо стоять часовые, у входа, а точнее, в проёме материализовался, подперев плечом дверное проём, бывший вождь мирового пролетариата (ныне покойный, как вы знаете) Владимир Ульянов-Ленин.

«Ну и чертовщина», - только и успел подумать Огнев.

- Вот именно, чертовщина, товарищ Огнев, - прокартавил тот, кто живее всех живых. 

В этом обстоятельстве Олег теперь был уверен гораздо больше, чем в сопливую октябрятскую бытность

- Чер-тов-щи-на! - раздельно произнёс Ильич. – Почётный караул шляется чёрт знает где, а службу несёт какой-то полупьяный белогвардеец или махновец – не понять сразу-то! Ба-ба-ба! Знакомые всё лица! Кока! Вот, право, не ожидал! Тебе-то чего не лежится? Тебя хоть через восемьдесят лет по-человечески похоронили, в отличие от меня, разнесчастного. Решили из вождя мирового пролетариата сделать куклу, идола, фетиш! Ну, удружили, мать их! И ведь столько лет доказывали этим краснобрюхим остолопам, что не по-христиански это – нет, не понимают, нипочём не понимают! Заставь дурака богу молиться – так он себе лоб разобьёт, так и они, словно ослы, упёрлись – нельзя, нужно увековечить! А зачем, голубчик Огнев, зачем? Смысл? Вы как полагаете, батенька?

У Огнева язык присох к гортани. «Слишком высокий сахар!» - откуда-то сверху услышал он голос своего врача.

- Да я, собственно, согласен с вами, Владимир Ильич, - робея, словно школьник на ленинском уроке, ответил Олег.

- Вот и ладненько! Приятно иметь единомышленников среди интеллигенции! – радостно  воскликнул Ленин. – А ведь Сталин, негодник, значительную часть данной прослойки выбил, остались одни идиоты. Я утрирую, конечно, голубчик, умных людей всегда в России было много. А я ведь говорил, предупреждал, в завещании даже написал – нельзя Сосо Джугашвили у руля нашего пролетарского государства ставить! Не послушали, мер соответствующих не приняли! Результат не заставил себя ждать! Кока! – Ленин обратился к государю, - батенька, чего вы в одиночестве по Красной площади слоняетесь? Где охрана-то? Вот бездельники! Это преступная халатность. Николаша, дружочек, вы, надеюсь,  не очень сердитесь, что я с вами тогда, после Великой Октябрьской Социалистической не очень гуманно обошёлся? Ну, батенька, поставьте себя на моё место…

- Вольдемар,- Его Величество Государь Император опершись на карабин, обратился к Ленину.  – Мне бы нужно вас не по Разливам и Шушенским ссылать, а повесить, как мне тогда советовали – я имею в виду время, когда всё это только начиналось, а ваши революционные игры никем всерьёз не воспринимались…  Повесить на фонаре вниз головой, да и вся недолга… где-нибудь на людном месте в назидание другим поколениям «товарищей». Что поделаешь, - царь вздохнул, - мне всегда не хватало твёрдости в решениях и поступках – уж теперь-то я могу признать это… Семью жаль, детей – особенно, супругу-то не очень, если быть до конца откровенным…

- Да, Кока, - согласился Владимир Ильич, - здесь вы совершенно правы. Вы даже супругу свою приструнить не смогли; да и с Распутиным следовало разобраться сразу и всерьёз. Совершенно не понимаю, отчего этого человека все так боялись?

- Полноте, Вольдемар, Гришка действительно имел вес в обществе, а боялись его за некоторые мистические качества, боялись страшно…  А что касается супруги, Вольдемар, так вспомните, где вы свою Надин подобрали? Если не ошибаюсь, в заведении под красным фонарём? – Государь говорил об этом не только без злорадства, но и почти без эмоций. 

- Ну-с, батенька, и на старуху бывает проруха, - совершенно не смутился вождь мирового пролетариата. – К тому же вы знаете, вернее, потом уже, в наших кругах, - Ленин окинул взглядом Красную площадь и Кремлёвскую стену, - узнали, что Надежда Константиновна была мне другом и соратником до конца дней моих и даже после кончины… так что…

Внезапно тучи затянули небо; все задрали кверху головы, но вместо ожидаемого дождя, рядом с ними материализовалась неказистая фигура вождя всех народов. Бурки на ногах, френч военного покроя, неизменная трубка…

- Я думаю так, товарищи. – Сталин покосился в сторону последнего российского императора и добавил ехидно, - и господа, конечно… Весь этот абсурдный спор не имеет никакого смысла, тем более теперь. В мире полно других проблем, особенно в нашей стране, и мы могли бы объединить наши усилия, совместно с нашими товарищами, - Сталин махнул рукой в сторону Кремлёвской стены, которая пестрела табличками с фамилиями всевозможных выдающихся личностей (хотя, вопрос, конечно спорный. – примеч. автора) – мы могли бы нашу колоссальную энергию, - Великий Грузин примиряющее-хитро улыбнулся, - использовать в мирных целях, как говориться. Люди, - продолжал Сосо, – при всём при том, что наш строй сохранился, победил в нужный момент, несколько отошли от идей марксизма-(Иосиф Виссарионович презрительно хмыкнул)-ленинизма. Именно так, да… Судите сами – частично введён частный капитал; резко уменьшилось число колхозов и совхозов; похоже, об обещанном социализме во всём мире все давным-давно забыли, а уж об обещанном этим хитрым и наглым хохлом Хрущёвым, коммунизме – тем более… 

- Да, я бы показал им всем Кузькину мать, но сами понимаете, обо мне теперь только тогда вспоминают, когда сеют или убирают кукурузу… Я-то, в своё время дал понять, что этот продукт очень полезный и нужный, а мои шестёрки, педерасы, принялись эту культуру чуть не под автоматом по всей стране сеять. Слава богу, что хоть до станции «Мирный» не добрались.

- Да, батенька, дров вы наломали немало, хотя, в принципе, мне лично ваша политика импонирует, – вставил Ульянов. – В чём-то.

- Засранцем ты, Никита, оказался, трубя на весь мир о моём «культе личности». Да и с Берией ты явно погорячился. Он хоть и бабником был (у каждого свои недостатки, слушай!) отъявленным, да дело знал своё. Ум у него, правда, больше европейский – экономику он по их меркам видел, например; да ведь и поумнее тебя, Сергеич.

- Я хоть и крестьянин полуграмотный, - обиделся Никита Сергеевич, - да помыслы и дела мои от души, от сердца шли…

- Да ладно вам ссориться, товарищи, - чмокнул кто-то рядом вставной челюстью. – Тем более, что вряд ли мы здесь с вами придём к общему знаменателю… кх… гм… м-да… На всё у каждого своё мнение, изменить его никто из нас не в силах, хотя… кх… гм… пленум, конечно, собрать можно…

- Ты уже собрал один раз, когда я на даче отдыхал. Вероломно ты поступил, Лёня. Глаз бы тебе за это на жопу натянуть следовало бы… Да куда уж теперь… За пенсию спасибо, пенсия, можно сказать, профессорская. Только мог бы я пользы принести несравненно больше… А пенсия-то мне теперь до сраки… Вот так-то…

- Хватит тебе, - перебил Хрущёва, гневно сверкая очками, невесть откуда взявшийся Берия. – Кто бы о вероломности говорил, ишак ты паршивый. Кто бы мог подумать, что этот скоморох в шароварах, вечно под дурачка косящий, такую бяку замыслил…

- А ты, ты…  - Хрущёв задыхался от гнева и обиды, - ты ещё хуже, чем москаль,  ты - чурка!

- Ну, голубчик. Это уж вы хватили. – устыдил Ленин Хрущёва. – У нас, батенька, все равны – все народы дружат…

- У нас дружат только те шестнадцать  баб, которые вокруг Фонтана Дружбы Народов хороводят, - зло отрезал Никита Сергеевич.

- Послушайте мнение со стороны, - в спор внезапно вмешался до сих пор молча и внимательно наблюдавший за происходящим стихийным диспутом на высоких тонах, Огнев. - Я очень долго следил за ходом вашего диспута, и думаю, что тоже, невзирая на то, что выдающимся политиком никогда не был, и, надеюсь, что не буду, я всё-таки имею право голоса в этом грандиозном спектакле…

 - Гм… кх… ммм… кто это?- вскинул очки Брежнев (вместе с лицом, понятное дело) - Это, товарищи, - вполголоса пояснил Ленин, - человек, который заслуживает всяческого внимания. Он с группой единомышленников однажды попытался изменить ход истории. Весьма оригинальным способом, заметьте… Оригинальным и очень эффективным, но…

- Что же ему помешало? – поинтересовался Леонид Ильич.

- Не «что», а «кто», - поправил своего тёзку по отцу Ленин. – Кока, со свойственной ему нерасторопностью. Даже я, ради того, что хотел и мог сделать этот человек, поступился бы своими идеалами и принципами. Сейчас мы были бы впереди всех. Ой, - отмахнулся он от воображаемого оппонента, - толок не говорите мне эту банальную пошлость: «впереди планеты всей» - мутит уже от этого. Всякий крестьянин повторяет, смысла в этом не понимающий… И книжек не читающий… Про свои сочинения, равно как и «Капитал» Маркса я уж умолчу… Вы даже не представляете, насколько впереди! – продолжал он. - Мне Николя рассказывал.- При всём моём уважении к присутствующим, я попросил бы перебивать меня пореже…

Внезапно прекратив свою тираду, Ильич обратился к Огневу:

- Прошу простить меня, милейший Олег Васильевич, - склонил голову набок Ильич-старший, - хотя, скажу прямо – насчёт уважения к нашим персонам я сильно сомневаюсь…

- Благодарю за откровенность. Товарищи и господа! – прочистив горло вещал Огнев.

- Это что ещё за обращение к коммунистам? - чей-то гневный фальцет возмущённо дрогнул.

- Если не ошибаюсь, товарищ Андропов? – насмешливо спросил Олег. – Э-э-э… Юрий Владимирович?

- Да, - подтвердил обладатель худой и высокой фигуры, – именно. А теперь, давайте разберёмся, кто вы такой, и, я думаю, призовём вас к порядку определёнными действиями, как-то:… 

- Знаю, знаю. Недаром вас в народе прозвали Юрием Долгоруким, – Огнев засмеялся. – Только зря вы так волнуетесь и напрягаетесь – в вашем состоянии не грех поберечься…

- Молодой человек, не хамите Генеральному секретарю, - тяжело, с присвистом дыша, держась за Андропова, гневно сказал Константин Устинович Черненко.

- А-а-а! Последний из могикан! – Огнев затрясся в беззвучном смехе. – Я не хамлю, дорогой Константин Устинович. Знаете, за что я вас уважаю? Вы ведь не хотели идти на этот пост, принимая во внимание тогдашнее состояние вашего здоровья. Вас принудили…

- А что я мог сделать, молодой человек? Ваше счастье в том, что вы здоровы и молоды. Вы совершенно не представляете, что такое быть старой развалиной, когда тебе помогают ходить… А все эти поездки? А смена часовых поясов? Ох!...

- Я вам очень сочувствую, Константин Устинович, но что касается моего здоровья, так хочу вас разочаровать: в свои тридцать пять я заработал диабет.

- Надо же, такой молодой, - враз выдохнули Брежнев и Андропов, - коллеги, если так можно выразиться…

- Так вот, товарищи, была у меня реальная возможность круто изменить жизнь в Советском Союзе. В лучшую сторону, разумеется. Каким образом? Элементарно! Нужно было переместиться во времени примерно на сто тридцать лет назад и попытаться убедить последнего из династии Романовых в необходимости положить конец всевозможным «красным» проискам, главным образом исходящих со стороны В.И.Ульянова-Ленина. Почему мы остановились именно на этом варианте? Да потому, что все беды наши пошли – основные беды – после революции одна тысяча девятьсот семнадцатого года! Конечно, в России дураков, воров и плохих дорог хватало всегда, но после прихода коммунистов…

- Иными словами, товарищ, - медленно начал Хрущёв, - мы все ваши заклятые враги, так прикажете понимать?

- Никита, захлопни пасть, - не очень вежливо попросил Лаврентий Берия, - не мешай слушать – прения в конце.

 - Большое спасибо, Лаврентий Палыч, - поблагодарил Огнев. – Я продолжу. Я встретился с императором – что этому предшествовало и как получилось – отдельная тема. Как только я его не убеждал, какие только доводы и доказательства не использовал! Я привёз с собой даже учебники истории, предметы современного обихода, лекарства, передовые технологии…  Всё попусту, псу под хвост! А теперь… Мои товарищи – уже давно – настаивают на варианте номер два. Это самый обыкновенный террор. 

- Батенька, – вздохнул Ленин, - не подумайте, что я вас отговариваю нз-за того, что дело касается меня лично, хотя и это играет свою роль…Террор – последнее дело – риск для исполнителя огромен, а толку мало. Поверьте моему печальному опыту – так погиб мой родной брат – Александр. А что это изменило? Да и потом, можно ли Коке что-либо втолковать?

- Знаете, что, голубчик, - сказал наконец Николай Второй, - я очень сожалею, что так вышло… Но даже сейчас я не уверен, что после второго вашего посещения… Для меня это императорство, как кость в горле… Корона упала с неба на человека, который не может и не хочет управлять таким огромным государством, как Россия… Девяносто девять человек из ста повертели бы указательным пальцем правой руки возле виска – в мой адрес… Таков я есть, вернее, был…

 Вдруг стало темнеть. Фигуры присутствующих расплывались и теряли форму… Исчезли вовсе. Остался только чей-то тягучий шёпот, интонацией своей напоминавший голоса всех мёртвых политиков одновременно:

- Его самого нужно устранить, да побыстрее. Кому мы это доверим?

Огневу стало тяжело дышать. Всё, что окружало его сейчас, стало как бы плотнее, и давило со всех сторон. Он понял – это энергия всех бывших «царей» - какая разница, как их называли при жизни – суть-то одна…

- Нет! – Огнев отмахнулся, – этого нельзя делать! Я не принадлежу себе! Я не могу не оправдать доверия этих людей – на меня возложена великая, глобальная задача! Да и не сможете вы этого сделать, потому, что вы все – прах, тлен, труха! Вас давно нет!

- Время – вещь относительная, - философски подытожил Ульянов.

- Сейчас увидишь, гнида империалистическая! – вторили друг другу голоса – то громче, то тише. 

Фраза эта прозвучала раз сто, не меньше, на разные голоса. Фигуры давно умерших политиков вдруг вновь проявились, и сомкнувшись плотным кольцом подходили всё ближе и ближе к Олегу. Огнев почти физически ощущал их; ему стало дышать ещё труднее… А чуть поодаль, разведя руки в стороны, с виноватым лицом стоял последний из российских императоров, даже не пытаясь защитить Огнева. Карабин лежал рядом с царём, на брусчатке… Олег хотел было крикнуть Николаю Второму, что не помешало бы пальнуть из карабина, хотя бы для острастки, но его горло стиснула чья-то стальная рука…

«Всё. Конец. Как всё глупо… Ничего себе покойнички…» - сдавленно произнёс Огнев и… проснулся.