Ужасы и свинцовые мерзости средневековья
Автор: Владимир Титов...Новый мир при близком знакомстве оказался не таким уж кошмарным. Правда, драконы не порхали по небу, и рыцари на белых конях не шныряли по улицам — наверное, деревня лежала далеко от обычных маршрутов рыцарей и драконов. Зато мертвяки и оборотни тоже не вмешивались в мирное житие селян — правда, все оконные и дверные проёмы были покрыты угловатой обережной резьбой, как провода изоляцией, а в разговорах нет-нет да и мелькало, как какую-то брюхатую молодуху мучил игоша, а чем-то рассерженный водяной задержал купеческий шитик на реке, и не отпускал, пока ему не поклонились чёрным петухом. Карина про себя думала, что игоша мог быть банальным токсикозом, а корабль мог наткнуться на кочующую мель, однако вспоминала приключение в бане и решила смолчать…
Мир сложнее, чем кажется. Особенно её дивный новый мир.
Ужасов и свинцовых мерзостей средневековья, о которых Карина столько читала и слышала, она не встретила. Её новые односельчане не тряслись в пляске святого Витта, поевши хлеба со спорыньёй, не были завшивленными рахитичными дебилами в полтора метра ростом и с гнилыми зубами, не мёрли в тридцать-сорок лет от сифилиса и дизентерии. Голода здесь не знали. На несколько вёрст вокруг деревни лес был выкорчеван, на его месте были поля и пастбища. Поле, как рассказала бабка Зоря, было общинным: его пахали вскладчину, а зерно потом делили по едокам. А вот сады и огороды были у каждой семьи свои, скотина тоже. Кормились и от леса, где мужчины добывали дичь, а женщины — грибы, ягоды, орехи и черемшу, и от реки с озером: вёска стояла в полуверсте от большой судоходной реки, которая впадала в озеро, и на том озере община владела рыболовецкой тоней. Охотились, как с удивлением узнала Карина, не только с рогатинами, луками и стрелами, но и с ружьями, которые здесь называли «огнебоями». В каждом доме имелась фитильная пищаль, а то и кремнёвый мушкет.
От тяжёлой работы, от простой и грубой, но сытной еды из поколения в поколение родились люди крепкие, как узловатое дерево, и сохраняли силу до седых волос. Тот же старый Драг раз в неделю брал колун и будто играючи наколачивал ворох чурок. Под стать мужчинам были и женщины. Плетёные заплечные короба, с которыми девки и бабы ходили по грибы да по ягоды, вмещали по полпуда — но, вернувшись из леса, по которому прошли с десяток вёрст с таким грузом за плечами, собирательницы не валились с ног. А, покончив к вечеру с делами по хозяйству, девчонки бежали на улицу — петь, плясать, гулять с парнями. У Карины такая выносливость вызывала восхищение и зависть пополам со священным ужасом. Ей-то самой поначалу хватало сил вечером добрести до постели, хотя бабка Зоря не примучивала девицу-найдёныша непосильной работой… Детишки в этом мире, как доводилось слышать Карине, нередко умирали до срока от глотошной и от грызи, но те, кого она видела, были румяные, мордастые и озорные.
Прогрессивные мифы об ужасах средневековья рушились, как ледяные крепости под лучами апрельского солнца. Здесь мужья не избивали жён до сотрясения мозга за холодный борщ или за шутку с соседом, не пороли детей до полусмерти (хотя ременная передача опыта поколений была в порядке вещей). В дамском клубе у колодца противоположный пол обсуждали без натужной почтительности, а в избе женщина была полновластной владычицей («У печки жёнка воевода, и ей не перечь!» — посмеивался Драг). До замужества девицы — как, впрочем, и юноши — вели довольно свободный образ жизни.
Дома были крепкие, чисто прибранные, просто и ладно устроены. Они топились по-чёрному, однако на столе, на лавках, на полу и на стенах, кроме полоски на локоть ниже потолка, не было ни крупинки сажи, воздух внутри сух и чист, без намёка на дымную горечь. Помимо волоковых оконец, которые называли «дымоволок», делали и обычные окна-«просветы», по одному-два на горницу, и они были забраны не хрестоматийным бычьим пузырём, и не слюдой, а самым настоящим стеклом, которое селяне за большие деньги покупали у городских купцов. Пол мели прутяными и полынными вениками, а стирали бельё и посуду мыли щёлоком — печной золой. До изобретения холодильников было ещё далеко, и скоропортящиеся продукты хранили в особых амбарах-полуземлянках, которые зимой набивали льдом; Карина вспомнила, что и в её мире в деревнях делали таким манером «ледники». Для известных надобностей во дворах были выкопаны выгребные ямы, а над ними устроены дощатые будочки. «Наступит зима, и придаткам капец…» — мрачно размышляла Карина. Но оказалось, местные — не враги себе, и на случай холодов держали в сенях «нужный чугунок» с крышкой. После употребления его опорожняли в выгребную яму или в саду под куст.
Карина вспомнила, как, осознав, что застряла тут надолго — если не навсегда — с ужасом ждала прихода первых «красных дней». Ей пришлось растоптать девичий стыд и напрячь невеликие по первости знания языка, чтобы растолковать бабе Зоре свои проблемы. Та снисходительно улыбнулась, сказала что-то непонятное, но с тем смыслом — нашла, мол, девка, из-за чего страдать! — и вручила ей большой обрывок стираной тряпицы и щипаные обрывки ниток; Карина вспомнила, что в старину это называлось «корпия». И, когда женское естество проявило себя самым неудобным для носительницы образом, Карина с горем пополам (и с изрядной долей матерщины, что уж тут скрывать) устроила себе эрзац-тампон. Она не раз помянула неласковым словом «долбаное средневековье» и сочинителей фэнтези, которые находят в нём что-то привлекательное, но, в общем, первый кровоточивый период на новом месте удалось пройти без больших потерь. Пришлось лишний раз постирать рубаху и простынь, но это, на фоне ожидаемой катастрофы, были мелочи.
А в общем, разрекламированная средневековая антисанитария и тотальный дискомфорт оказались выдумкой.
Плохо, что здесь женщины не носили штанов: в рубахе и сарафане, который местные называли «сукенкой», и притом без трусов она поначалу чувствовала себя голой. Однако интуиция подсказывала, что местное население ещё не созрело для сексуальной революции, и пришлось привыкать к общепринятым модам.
Самым чувствительным неудобством средневековой жизни было отсутствие сигарет. Карина пыталась курить прошлогодние стебли купыря и сухие яблоневые листья, но это было настолько противно, что она бросила.
Только ей всё равно хотелось домой. И вечерами она тихонько всхлипывала, стараясь, чтобы её не услышали.