Феликс Нетрой,

оказывается, выжил, и чувствует себя неплохо, чего и вам желает.
Но попал в передрягу, которая оформляется и развивается прямо сейчас.

"А вскоре дорогу им преградил медведь. Хотя, какая дорога? Никакой дороги Феликс не видел,  шли они с бауком прямиком через лес, не понятно, как тот тут ориентировался и выбирал направление. Но шел баук уверенно, продираясь сквозь кусты и чащи. И вот путь по бездорожью им перекрыл косолапый. Явно ведь не случайно, верно? Разве что, они сами на него наткнулись. Что вряд ли. Баук с таким треском и шумом проламывался сквозь заросли, что никто в здравом уме не стал бы дожидаться, когда этот бурелом налетит на него.

Но медведь их дождался, чему, похоже, даже обрадовался. При виде баука он поднялся на задние лапы, а передние раскинул в стороны, будто обнимая все видимое пространство, и зарычал. Мол, ша, всем стоять! Феликс и остановился, уж больно страшно ему стало в этот миг.

Это был очень черный и очень большой, просто огромный медведь. Феликс подумал, что перед ними гризли, только они достигают таких размеров, да и то редко. Но откуда здесь, сцуко, гризли? Он что, континенты попутал?

Баук оказался парнем не из трусливых. Он и так ходил прямо, а тут еще плечи расправил, да лапы выставил перед собой и показал когти. Шерсть на голове и плечах чуда лесного стала дыбом, и Феликс увидел, как по ней, по самым её кончикам, срываясь в наэлектризованный воздух, стали перебегать голубые искры. Запахло озоном, и сразу стало ясно, что грозы не избежать. И сильной, ведь в боевом отношении противники были явно достойны друг друга.  

Медведь снова зарычал, и баук ответил ему низким утробным ревом. Нетрой подумал, что было бы любопытно сейчас посмотреть на физиономию баука. Что-то ему подсказывало, что от его улыбчивости не осталось и следа. Но если он так страшно ревел, продолжая при этом улыбаться, то мишке писатель откровенно не завидовал.

Однако долго наблюдать за битвой титанов Феликсу не пришлось. Он почувствовал скачком выросшую за спиной опасность, и едва успел обернуться, чтобы встретить сапёрной лопаткой бросившегося на него волка. Этому он раскроил череп, но следом за первым прыгнули ещё двое. Одного из них он так же угостил сапёркой, но не слишком удачно. Зверя он хоть и поразил, но лопатка застряла в нём, и Феликс не смог ее удержать. Поэтому перед следующим волком он оказался безоружен, и едва успел закрыться от него, подставив зверю левую  руку. Они упали вместе и покатились по земле. Волк неистово рвал Феликсу руку, пытаясь добраться писателю до горла. 

От резкой и сильной боли Феликс едва не отключился, однако каким-то чудом ему удалось удержался в сознании. И когда появилась возможность, он дотянулся и большим пальцем свободной руки принялся выдавливать волку глаз. Волк замычал, принялся мотать головой и бить лапами, стараясь порвать человека когтями, которые хоть и не такие, как у медведя, но тоже являлись грозным оружием. И в чем-то зверь преуспел, но не слишком. Феликс все-таки был и больше, и минимум в два раза тяжелей его. Он навалился на волка всем телом, прижал его к земле, лишая свободы движений, и всё давил, давил на глаз. В какой-то момент он почувствовал, как хрустнуло под его пальцами, и что-то скользкое полезло в ладонь. Тогда он сжал кулак и рванул, что было сил.

В этот миг, переходя в эскалации на несколько уровней выше, баук взвыл так неистово, что Феликс оглох, а звери, все, что собрались вокруг и участвовали в нападении, присели от страха и бросились в рассыпную. И медведь, и окружившие их волки, -- даже тот, с которым боролся писатель, вырвался и убежал. Остались лежать лишь двое, напавших первыми, которых Нетрой порешил лопатой.

С трудом Феликс поднялся на ноги, стоял, шатаясь, оглядывал поле битвы. Кусты и мелкие деревья были все вокруг вытоптаны и выломаны, точно тут порезвилось стадо слонов, а земля к тому же была обильно полита кровью.

Ошалевший от противостояния баук, будто механическое устройство на дискретном алгоритме, резко, рывками поворачивал голову, озираясь по сторонам, но противника поблизости уже не было, разбежались все. Тогда он обратил лицо к Феликсу, и тот узрел, наконец, как оно выглядит, когда не улыбается. Да, что сказать? Медведю не позавидовать, не зря он, судя по докатившемуся зловонию, облегчился перед тем, как броситься наутёк.

Изжёванная в волчьей пасти левая рука висела плетью, но совсем не болела, наоборот, Феликс ее не чувствовал. Он всё пытался обнять себя, прижать ставшую чужой руку к телу и хоть таким образом зафиксировать, но что-то круглое и упругое в другой руке мешало это сделать. Разжав ладонь, он обнаружил на ней, весь в кровавых разводах, мутно-белый пузырь -- целиковый волчий глаз, с хвостом вырванных с корнем сосудов, с янтарной роговицей и огромным черным зрачком. Зрачок, казалось, фокусировался на Феликсе, точно с целью отразить его на сетчатке и запомнить, таким образом, навсегда. Феликсу даже показалось, будто он видит свое уменьшенное и перевёрнутое изображение в этой дьявольской камере обскура.

Ужасаясь и делясь содеянным, Нетрой протянул руку с кровавым трофеем бауку. Тот, неожиданно ловко, схватил глаз когтями, точно парой деревянных палочек, и отправил его себе в рот. Он сразу же заработал челюстями, хрустя и чавкая. Все три пары собственных глаз Баука в мечтательном ожидании закатились кверху. Феликс, открыв рот, смотрел на зверя со смесью брезгливости и интереса, ожидая, чем же закончится дегустация. Ничем особенным. Разве что, отрыжка впечатлила. Баук сожрал лакомство весьма буднично, так, будто съедал по паре волчьих глаза ежедневно. Но, похоже, ему все-таки понравилось, потому что на физиономии его вновь возникла острозубая улыбка, точно такая, как у куклы лабубы".