Субботний отрывок: выпуск 104

Разрешение на поиск преступницы было получен давно, но снежная зима сделала невозможным путешествие на север. А именно туда вели все собранные улики. Поэтому он дождался весны и подходящей погоды, чтобы отправиться в путь, справедливо полагая — травница тоже заперта в горах на всю зиму.

Шаоцин почти ежедневно рассматривал её портрет, нарисованный в поместье цензора Лу, и всё время удивлялся. Большие глаза, с любопытством взирающие на мир, «медовые озера» — красивые ямочки на щеках, пленяющие мужские сердца, и невинная улыбка. Как это всё может принадлежать преступнице, сначала покусившейся на жизнь цензора, а затем изломавшей, словно лютый тигр посланных вслед за ней стражей Приказа великой справедливости?

Он лично выезжал за город, чтобы осмотреть тела растерзанных сослуживцев. Оторванные конечности, исцарапанные огромными когтями лица, перерезанные глотки. Неужели юная дева способна так убивать?

Шаоцин Дун не верил в демонов, как и в остальные выдумки суеверных людей. Но чем больше размышлял, тем сильнее в себе сомневался. И вновь тянулся к портрету, чтобы заглянуть в чужие глаза.

Вот и сегодня, вконец измотанный бессонницей, он не вытерпел — нащупал лежащую у изголовья хочжэцзы, снял колпачок, тихо подул внутрь, разжигая пламя, и пошел к стоящей на столе масляной лампе. Мягкий свет послушно отвоевал у тьмы часть спальных покоев, бросив на пол ровно очерченное желтоватое пятно.

Хотелось пить. Поэтому, спрятав хочжэцзы за пояс, шаоцин схватил глиняный чайник с щербатой длинной ручкой и поднёс ко рту. В нутре у сосуда булькнуло, а затем из узкого носика вытекла единственная капля воды, не могущая никоим образом утолить разбушевавшуюся жажду.

—Чтоб тебя демоны сожрали! — с досадой пожелал он, вспоминая бестолкового писаря — тот ушёл спать, не озаботившись наполнить чайник.

На улице особо надрывно застонал ветер, заставив вздрогнуть бумагу на окнах. Шаоцину подумалось, что ещё два-три таких неистовых порыва — и он будет спать просто под навесом, ведь старая обшивка не выдержит. Покачав головой, шаоцин вновь достал хочжэцзы и, используя зажигалку вместо факела, отправился в соседнюю комнату.

—Если и ты водой не запасся… — проворчал он под нос, толкая возникшую перед лицом дверь, — лишу жалования на полгода.

В комнате писаря царила тьма. Пришлось осторожно пробираться к столу, боясь наступить на разбросанные на полу вещи. Шаоцин переступил через хлопковый шэньи, один сапог из овечьей кожи, а затем через перевернутый медный таз, который обычно используется для умывания.

Странно, что шум от падения такой посуды не достиг соседних покоев! Шаоцин Дун нащупал на бедре короткий кинжал, готовясь выхватить его, если понадобится, и замедлил шаг.

Предчувствие близкой опасности заставило спину мгновенно взмокнуть. Он мимо воли стал ступать осторожнее: сначала опуская стопу на пятку, а затем мягко перекатываясь на носок. Поднятая над головой хочжэцзы возмущённо потрескивала, сопротивляясь сквозняку. А за окнами по-прежнему жаловался на непогоду надоедливый ветер.

В какой-то миг шаоцин Дун отвлёкся на шум за окном и… чуть не налетел на препятствие. С едва уловимым шорохом с потолка на него рухнуло чужое тело. Босые пятки промелькнули перед самым носом, заставив отскочить назад. И он сам не заметил, когда успел выхватить кинжал.

Но резать никого не пришлось. Шаоцин вовремя заметил — голые ноги принадлежат висельнику. Те раскачивались взад-вперёд вместе с окоченевшим телом. А верёвка, переброшенная через потолочную балку, противно поскрипывала в такт.

Подняв глаза к некрашеным балкам вверху, он ошарашено вымолвил:

—Лу Юнь?

Именно так звали пинши — писаря Приказа великой справедливости, которого он взял с собой на север всего месяц назад.

Теперь юноша висел под потолком в нижнем белье, а вывалившийся из его рта багровый язык свидетельствовал об удушении — грубая верёвка перетянула шею чуть ниже острого кадыка, превратив тело в готовое пособие для обучения молодых коронеров приказа, ещё осваивающих следственное дело.

—Черепашьи яйца… — мимо воли выругался шаоцин Дун и вдруг почувствовал острую боль над правой почкой.

Развернувшись, он напоролся на острый клинок ещё раз. Теперь противник, скрывающий лицо за чёрной повязкой, попал совсем близко к печени. В глазах у шаоцина Дун всё поплыло. Он отмахнулся от атакующего наугад и, видимо, не попал в цель. Потому что, следующий укол в живот заставил сознание окончательно помутиться.

Его руки дрогнули, выпуская сначала хочжэцзы, а следом и кинжал.

Последнее, что шаоцин почувствовал — был сильный удар об пол. Соприкоснувшиеся с головой вытертые от времени доски, заставили свет погаснуть. А, может, он погас потому, что затухла хочжэцзы?