Про выбор....

.............

- Ты опозорил наш род!– снова зарычал Двойник.

- Я знаю,- мальчик опустил голову.

- Мы должны исправить это! Сейчас или никогда! 

- Я …я не хочу убивать….- Шоми едва находил силы, чтобы смотреть на кряхтящую без воздуха Лидию. 

Двойник чуть ослабил хватку и воздух со свистом вошел в легкие девушки.

- Тебе и не придется, – льстиво убеждал Двойник. - Это сделаю я. 

- А значит и я тоже. 

- Хватит молоть чепуху! Я здесь, чтобы помочь тебе. Это списанный человек. Наша еда по праву, – продолжал грозно убеждать двойник. – Мы уничтожаем только дефектных. 

- Я знаю, - повторил мальчик. - Но…я думаю её можно исправить….

- Ты думаешь!? – заорал Двойник. – Ах, он думает! Ты слышал её историю? Ничего не упустил!?

- Слышал.

- В ней живет зло. Ты пригрел змею! 

Внезапно Лидия снова обрела голос.

- Он прав, Шоми,- кряхтела она, болтая ногами, прижатая к стене. - Наверное, я змея и не должна жить, но если ты послушаешь его, Сафрона вынет из тебя душу. Не разре… 

- Заткнись! – зашипел Двойник и снова сжал горло, чтобы она не могла говорить. 

- Быстрее, решайся! Если не ты, то её убьют другие. Она в списке, Шоми. Разреши убить её, пока не прошел точку невозврата. 

- Что еще за точка? 

- Время в этой комнате течет иначе, – шипел голосом Двойник. - Тебе кажется прошли минуты, но на самом деле минули дни. Уже три или четыре или даже пять. Твое тело сейчас на пределе. Мы или убиваем её и съедаем или ты умираешь от голода. И я не скажу, что это будет приятная смерть. Все твои срока прошли. Сейчас или никогда. Ну же, решайся! 

-Нет! –  теперь уже кричал Шоми – Я все решил уже тогда. Мои пути домой отрезаны. Она будет жить!

Красные угольки глаз Двойника еще раз зло зыркнули в сторону мальчика, а после дым просто испарился в затхлый воздух странной комнаты.

Лидия свалилась на пол, как мешок с картошкой. Следом за ней в обморок упал Шоми. Девушка откашлялась и на четвереньках поползла к мальчику.

- Шоми… Шоми! Ты слышишь меня? 

Но маленький людоед был настолько слаб, что в глазах его троилось, а её голос словно доносился со дна глубокого колодца.   

Еще несколько мгновений (а может и часов, поскольку время тут шло по-другому) Шоми оставался в слабом сознании, а затем нырнул в полную тьму. Там не было ни тревог, ни печалей, ни мыслей, ни угрызений совести, ни тайных желаний. 

Тело мальчика, однако, не могло позволить себе просто замереть. Отсутствие критически важной белковой пищи теперь быстро давало о себе знать. Лидия с ужасом наблюдала, как на щеках и на лбу мальчика появились первые язвы. Кровоточащие ранки росли прямо на глазах. За гноящейся кожей проглядывало мясо. Лицо Шоми осунулось, да и сам он весь будто усыхал, стремительно терял в весе. Из губ полилась белая пена и девушка вскрикнула, не зная, что делать, когда тело мальчика задергалось судорогой, как от электрического разряда. Это были конвульсии подкрадывающейся смерти. 

Прошли минуты, а может и дни, когда Шоми снова смог обрел способность мыслить и чувствовать. Сначала во тьме пролетела всего одна мысль. Она неслась из бесконечного ниоткуда в бесконечное никуда, как сверхсветовая стрела и все, что она делала – это излучала во все уголки Вселенной мощный и единственный сигнал. Этот сигнал означал «Я существую».

Сразу за свистящей вибрирующей стрелой мозг мальчика затопило острой невыносимой болью. Это означало, что разваливающееся тело снова нашло путь к рецепторам восприятия. Шоми попытался открыть рот и закричать, но пересохшие губы, испещренные трещинами, едва шевельнулись, а открыть рот представлялось задачей столь же непосильной, как приподнять голыми руками грузовик. Язык казался грузным чужеродным существом, которое подло спряталось за зубами.   

В стремительном потоке боли маленького людоеда накрыло густым всепроникающим запахом еды. Это был сводящий с ума аромат свежего красного мяса. Он ворвался в его ноздри, уши и рот. Запах терзал, выворачивал желудок и кишки, не давал покоя, щекотал каждую клеточку тела, что нуждалась в пище. 

И тут из глубин сознания восстала другая тьма. Это был ненасытный голод, исходивший из древней природы маленького людоеда. Голод рос и поднимался откуда-то снизу, как бескрайняя черная звезда, как гигантское затмение апокалипсиса. Голод пробуждал в нем Зверя. 

Однако юный Трикитрак нашел силы сопротивляться. Усилием воли он высматривал во тьме яркие моменты прошлого. Папу и маму, сестру и братьев, безглазого монстра Майка и мышат, красивых русалок, эксцентричного Пяточного лорда и тревожно странного Пашу, опасного, но забавного Марти и, наконец, загадочную девушку с густыми волосами цвета спелой пшеницы….. 

А потом Шоми открыл глаза. Над ним, а точнее прямо на нем сидела Лидия Синичкина с занесенным над головой тесаком. Она зачем-то сняла керосиновую лампу с потолочного крюка и поставила её рядом с головой мальчика. Так, что он чувствовал щекой её близкое тепло. И тут он понял, что слышит её голос…

- Знаешь, Шоми, – говорила Лидия с тускло блестящим тесаком, что пока замер в ожидании удара– До тебя я провела в этом доме какое-то время. Сафрона сказала, что ты, возможно, будешь сопротивляться. И если это будет так, хотя она и надеялась на другой исход, то у меня будет шанс. Старуха сказала, что ищет замену своему слуге. Ну, тому придурку, что вел тебя через лес прямо сюда. Но чтобы заслужить это вакантное место, я должна буду…должна буду убить тебя….Она сказала или ты или я….

Тут Лидия устала держать тесак высоко над головой и медленно опустила его на грудь мальчика. Так, что он почувствовал холод стали, а девушка продолжала говорить, в этот раз глядя куда- то в сторону:

- Знаю, ты думаешь, что меня можно исправить….Но я не уверенна в этом. Хотела бы я быть такой, как все….Ну хотя бы чуточку…доброй. Знаешь, мне очень хочется умиляться фоткам котят в интернете или улыбаться карапузам в колясках, когда их везут по городу после дождя счастливые мамы….Но я не умею…... Хотела бы я прыгать по лужам в коротком платье и радоваться радуге после грозы или писать стихи о том, что мое сердце это океан любви и в нем хватит места всем на свете, даже бомжам и серийным убийцам…Хотела бы я плакать, когда Роза отпускает Джека на дно и обещает ему выжить и жить полной жизнью….Ну, знаешь, это из фильма Титаник, ты наверное видел….А еще я хотела бы петь песни под гитару  про школу и помогать больным детям, которые умирают от рака…Но я не умею, Шоми…..Я не знаю, что это и видимо не узнаю никогда и ты не сможешь этого исправить…. Да мне хотя бы чуточку кого-то  полюбить, ну хоть капельку, только по настоящему, знаешь, не как маму, а как …ну знаешь, как все эти милые дуры, что писаются от счастья, когда встречают жениха после армии или когда он приезжает из долгой командировки…а она бросается ему на шею и целует, целует его по всей голове так, что он через полминутки уже весь мокрый, словно его корова лизнула….Хотела бы я плакать, как плачут эти милые дурочки, когда пишут любовные письма своим парням и клеят на бумагу вырезанные сердечки…А еще знаешь, я  хотела бы делать сюрпризы тем, кого люблю и чтобы они тоже делали мне сюрпризы...ну, знаешь, когда ты приходишь домой, включаешь свет и тут из всех углов  с дудками и смехом из-под дивана и кресел, из-под стола или из шкафа выскакивают  десятки твоих друзей и все такие счастливые, ведь они знают, как ты ими дорожишь, а они дорожат тобой….Но у меня никогда не было столько друзей…Была одна подруга, да и та повесилась…Из-за меня…Не знаю, Шоми, почему ты думаешь, что меня можно исправить….Знаешь, твой папа был прав и тот из черного дыма тоже…И эта сумасшедшая тетка тоже права…Я приютила в себе зло…и оно растет у меня внутри с рождения….как у тебя растет добро….и ты хорошо знаешь, что от этого просто так не избавиться….

Шоми слушал весь этот поток слов с уже давно открытыми глазами. Лидия по-прежнему смотрела в сторону, словно там показывали какое-то интересное кино, в котором мелькала её несостоявшаяся жизнь. А еще он видел, что из-под фингального глаза у неё стекает слеза. Шоми хотел собраться с силами и сказать ей, что быть добрым совсем не так трудно, как она думает, он хотел сказать ей много чего, но силы не давали открыть рта. Все что он мог – это смотреть. 

Голод делал свое дело. Точнее завершал...Скоро его сердце остановиться… 

Но вот Лидия взяла паузу и вдруг Шоми с ужасом увидел, как она снова заносит тесак над собой, её голова снова повернулась, и они встретились глазами, почти таким же взглядом, как тогда у почтового дуба…

- Шоми, ты сделал свой выбор, - твердо произнесла Лидия и слеза на её щеке быстро высохла, не оставила даже следа. – А я сделала свой. Ты уж прости, друг…. 

И она с огромной силой опустила тесак вниз. Удар был настолько мощным, что мальчик услышал, как сталь со свистом рассекает воздух. А потом… 

А потом лицо Шоми окатило теплой кровью, а Лидия заорала так, что весь дом до последнего бревнышка содрогнулся. Она кричала от невыносимой боли, поскольку только что отсекла себе кисть и там, где мгновение назад была её пятерня, теперь зияла красная пульсирующая рана. 

Продолжая кричать, Лидия взял нож мальчика с обмотанным вокруг лезвия куском оторванного подола, подожгла его над пламенем лампы, прижала самодельный факел к открытой ране 

и от новой боли завыла еще громче. Она держала шипящий обрубок в пламени несколько долгих секунд, пока воздух вокруг не наполнился запахом жаренном мяса, а после свалилась рядом с мальчиком. 

Здоровой рукой девушка нащупала отсеченную кисть, схватилась за еще теплые пальцы и поднесла сырую плоть к губам маленького людоеда. Голод внутри накинулся на этот подарок без всяких церемоний. ................

отрывок из романа "Страшная сказка Лидия Синичкиной", Ник Трейси ( вероятно самый жесткий эпизод)