Производственное подвезли

В офисе кавардак, заказчику срочно нужен керосин, и он готов вложить в этот продукт любые деньги. Работники службы продаж вырастают хвостом у отдела закупок:

— Ну что, керосинчик-то купим? Керосинчик-то нам бы сейчас не помешал.

Закупщики пожимают плечами, нехотя беспокоят поставщиков:

— А Сан-Саныча можно? Отъехал? А будет когда? А что у вас по части керосина слышно? А в цену какую? В какую-каку-у-ую?

Звонят следующему.

Директор щурит карий глаз, молчит, исподтишка наблюдая за вознёй подчинённых. Это щупленький, худой, немногословный на вид человек. Постоянно взъерошен и имеет неряшливый вид. Строен, ростом невелик — подобрать костюм по размеру ему дело сложное. Оттого ходит в длинноногих, мешковатых брюках, складки коих, спадая к обуви, начинают юлить и гармошиться. Попытки подтянуть не в меру длинную одёжу, приведя стрелки в стройную, перпендикулярную полу черту, всегда оканчиваются провалом. Но что есть для человека сомнение, когда уверен в себе? Брюки в складочку для него — ерунда, рост невелик — это мелочи, зато пиджак выбран на среднего роста мужчину. Полы почти достигают колен, рукава подвернулись и не стесняют движения пальцев. Живым проворным воробышком взлетает он на край вертушки-кресла, подбирается, нахохливается, устремляет взгляд в монитор.

Тише, тише, идёт изучение дел предприятия. В офисе всё в этот миг смолкает: закупка, что женского рода и любит жевать шоколад, пригибается — ищет в тумбочке свежую плитку. Исполненные в чёрном цвете охотники до продаж широко раскрывают глаза, воздевая их к люминесценту. «Лишь бы денег на счёте поднабралось, лишь бы средств нам хватило. Эх, затаримся керосином да выгодно продадим — заживё-ом! Сыром в масле, топливным баком в бензине», — соскальзывает нефть-продуктовая мысль с одной пары глаз на другую. Эти двое, что лаковые ладьи, участники шахматной партии, даже заняв противоположные концы зала, двигаются и мыслят параллельно друг другу. Дело их — завлекать, продавать и обсчитывать. Их оружие — респектабельный вид, умело жонглировать ценами — хобби. Это весьма сложные, активные натуры. Даже разговаривая о погоде, собеседник их должен быть начеку, выверять каждое невзначай оброненное слово. Эта пара вготове предать и продать: всё для выгоды — так диктует закон их отдела. Настанет срок, назначат цену они и друг другу. А пока — директор щурит карий глаз и всё безмолвствует.

Наконец неуклюжей бухгалтерской папкой сваливается на пол надтреснутая тишина, и ладья, что постарше, постройней, поопасней, не выдерживает, вскидывает голову, срывается:

— Денис, ну так как? Будем брать керосин или нет?

Тень усмешки скользит в глазах её двойника: «Рановато ты, мать, рановато», однако закон обязал страховать им друг друга.

— Да, Денис, не мешает определиться. — Вторая ладья подаётся вперёд: шах — значит, шах. Бровки домиком, медлит, готовая нырнуть в отступление, тянет слова: — Если брать, то сего-одня, иначе клиент пропадёт.

Директор Денис Снегирёв, щуплая, воробьистого склада птица, загадочно усмехается. Тишина без причины нарушена: черноокая, чернобровая, предпочитающая в нарядах чёрный цвет, стройная ладья по имени Лада поторопилась. Это наводит на сомнения, настораживает, собирает морщины у глаз, обязывает углубляться:

— А предоплату твой клиент сделает?

— Какая предоплата! Для начала мы заверяем его, что керосин в наличии есть. — Импульсивная, возмущена, чувствует — её горючее вне планов, и — начинает проигрывать. Денис с королевской ленцой отражает удар: кивок головой, что краткий ленивый шажок, и он под защитой главбуха.

— Володя, конец недели. Что прикажете делать с зарплатой? В керосин вкладывать?

Сдержанный флегма-ферзь, избегающий коллективных споров, сконфуженно улыбается. Сотрудники застали его в невыгодном свете: изнанка картонной папки, обозначенная бесчисленными банковскими листочками, распалась, и он, бесшумно ползая по ковру, сметает документальный сор в свой главбуховский угол. Извинительная улыбка не сходит с его лица. Он задумывается, вздыхает:

— А что у нас с банковской выпиской? — И вся громада раздёрганного коллектива как по команде оборачивается на меня.

Я сейчас далеко-далеко. Я гляжу на себя со стороны. Пройдёт много лет, но картинка останется прежней: хрупенькая блондиночка, свитер голубою лапшой обтекает тело, широко раскрытые от ужаса глаза, — в то время меня ещё мучила масса комплексов, — готовится к ответу. Восковой театр коллег, не мигая, ждёт её слов, слившись в одну напряжённую барабанную перепонку. Пройдёт много лет, голубая лапша не исчезнет из гардероба, и, погружаясь в мягкий акрил, я всякий раз на мгновение окажусь посреди шахматной доски, в окружении чёрно-белых фигур, немыслимо лишним, одиноким бледно-голубым образом.

Что можно им сказать? Что денег нет на счёте, что крупные, со дня на день ожидаемые перечисления задерживаются? Что сегодня керосин покупать не на что, разве зарплатами, шутки ради, всем коллективом сброситься?