Самооборона

На удивление, с отрывками для флэшмоба от BangBang (https://author.today/post/740854) у меня очень туго. Ну не остаются у меня персонажи без оружия, - а если остаются, то обычно следуют незабвенному принципу "чтобы вступить в рукопашный бой, боец должен... найти ровную площадку без палок, камней и мусора, а главное второго такого же дебила...". 

Зато вот в этой сцене Аосянь мешает защищаться не столько даже отсутствие оружия (её навыков хватило бы расправиться с нападавшим голыми руками), сколько отсутствие права без последствий причинить ему вред. 

Кружилась в танце Фея-Бабочка, и тонкая, почти прозрачная розовая ткань кружилась вместе с ней. То скрывая широким рукавом прекрасное лицо, создавая интригу для зрителей, — то взмывая в воздух подобием крыльев.

Фальшивым подобием настоящих крыльев, что были у неё когда-то.

Кружилась в танце Фея-Бабочка, и тщетно пыталась она убедить себя, что танцует сама для себя, по своей природе. Что выражает она в красоте свои чувства, — ведь для того и существует танец!

Что не следят за ней десятки сальных взглядов смертных.

Что не пытаются они на каждом движении заглянуть под задравшуюся ткань розового одеяния. Что не мечтают о том, что могут получить помимо танца.

Что глядя на красоту движений Феи-Бабочки, видят что-то большее, чем тело, которым можно воспользоваться.

Аосянь не танцевала в слаженном, синхронном ритме с остальными девушками: слишком ярко выделялась она на их фоне. Со своей нечеловеческой грацией и аметистовыми глазами она привлекала к себе все взгляды, как яркая звезда, — из-за чего другие танцовщицы шептались, что новенькая чересчур задирает нос.

Смешно. Как будто то, что мужчины смотрят на неё, едва ли не роняя слюни, это повод для гордости.

Как будто совершенство её танца хоть как-то спасает от унижения.

Кружилась в танце Фея-Бабочка, и ей казалось, что взгляды мужчин скользят по телу её, как скользкие щупальца Демона-Спрута. Обвивают ей руки и ноги. Удушливо сжимают её горло и грудь.

Пытаются забраться туда, куда она твердо решила их не пустить.

Столетия тренировок в боевых искусствах сделали её тело выносливым, и танцевать она могла часы напролет. Это было благом для неё: чем дольше Аосянь танцевала, тем позже придется ей спуститься с помоста и обхаживать посетителей. Будь её воля, она бы занималась только танцами, — благо те пользовались успехом, и госпожа Фенфанг была очень довольна популярностью «Небесной феи».

Довольна своим приобретением. Мысль, от которой краска гнева приливала к щекам Бога Войны даже сильнее, чем от похоти посетителей. Они видели в ней красивую вещь, которой можно воспользоваться. Госпожа Фенфанг же видела в ней вещь, которая ей принадлежала.

Утомились музыканты и ушли на перерыв. Могла бы Аосянь танцевать дальше, но госпожа Фенфанг потребовала от неё спуститься к зрителям. Более того, не терпящим возражения жестом хозяйка дома удовольствий указала ей на один из столиков. Двое юношей сидели за ним, — молодые, дерзкого вида и в богатых одеждах, расшитых золотом и серебром. Еще три человека, мужчины в форменных кафтанах, стояли чуть позади.

Одного из юношей за столиком, одетого чуть беднее, но на вид более умного, уже взяли «в оборот»: насколько успела изучить Фея-Бабочка царившие здесь порядки, скоро он удалится в одну из задних комнат в обществе милой Яню. А вот второй, худощавый, с острым лицом, нефритовой шпилькой в волосах и какими-то нервными движениями, отстранил в сторону молодую Юби и жестом подозвал к себе Аосянь:

— Эй, красавица! Налей мне выпить!

И по взгляду госпожи Фенфанг поняла Фея-Бабочка, что если она разозлит этого клиента, наказания не избежать.

Почти не удивилась Аосянь, когда молодой господин жестом, который даже не пытался выдать за случайный, уложил ладонь на её ягодицы и крепко сжал пальцы. Смогла она не дрогнуть и не пролить ни капли вина мимо чаши, мысленно напоминая себе, что это не сложнее, чем продолжать сражаться при множестве ран.

Разница лишь в том, что прежде раны наносились лишь её телу. А раны гордости были куда страшнее.

— Ты так прекрасно танцуешь, — приговаривал он, — И такая приятная на ощупь. Ты не из благородных?

— Поблагороднее многих, — не удержалась Бог Войны от того, чтобы огрызнуться.

К счастью, он, похоже, не понял намека.

— Я из семьи Цзюй, — сообщил он с таким видом, будто ей это должно было что-то сказать.

— Сочувствую ей, — снова не удержалась Аосянь.

— Кому? — непонимающе нахмурил брови молодой господин Цзюй.

А Фея-Бабочка сообразила, что уточнять, что она имела в виду семью, у которой родился столь недостойный наследник, — значит нарваться на неприятности.

— Я имею в виду Юби, — нашлась она, — Вы столь грубо отставили её в сторону. Мне больно на это смотреть.

— А, — отмахнулся он, — Она тебе и в подметки не годится.

То, что Юби его прекрасно слышала, его явно не смущала.

— Я Цзюй Юань, и всегда выбираю для себя все самое лучшее.

С этими словами он скорее ухватил, чем обнял её за талию и почти что силой усадил себе на колени.

— Молодой господин, — попыталась запротестовать Аосянь, напоминая себе, что ударить его она не имеет права, — На вас ведь смотрят. Вы ведете себя неприлично.

— Это публичный дом, — парировал Юань, — Здесь нет понятия «неприлично».

Но уже через секунды его лицо расплылось в улыбке:

— Или ты намекаешь на то, что нам пора уже перебраться в комнату? Хозяйка! Я оплачу её на всю ночь!

Госпожа Фенфанг оказалась рядом настолько стремительно, что казалось, она телепортировалась.

— Молодой господин Цзюй, — пропела она, — Эта девушка — настоящая жемчужина «Аромата Лилии». И она невинна и чиста, поэтому…

— У меня денег хватит, — оборвал её Юань, — Я хочу её.

«Не бить его. Не бить. Нельзя, Аосянь!»

— Господин, — нашлась девушка, — Позвольте усладить ваш слух игрой на цине.

— Цинь? — поморщился он, — Что мне до циня?

На помощь неожиданно пришла госпожа Фенфанг:

— Поверьте мне, молодой господин Цзюй, во всем городе никто не играет столь прекрасно, как наша Небесная фея. Вам непременно нужно услышать её игру; вы заслуживаете этого. Она ведь потому не выступает с цинем при всех, что простые обыватели недостойны слышать её. Но вы… Наедине…

Какими чарами околдовала она его, какое волшебное слово дало слабой женщине власть над аристократом? Аосянь не знала ответа.

И не уверена была, что хочет его знать.

Что ответ не заставит её разочароваться еще больше в людях Земного Царства.

По крайней мере, когда уединились они в дальней комнате с алыми занавесками, то Фею-Бабочку и молодого господина Цзюй разделял недорогой, но качественный и благозвучный цинь. Прежде, когда Аосянь еще играла для самой себя, простенькое заклинание позволяло ей подвесить инструмент прямо в воздухе. Сейчас даже это было ей недоступно, и цинь приходилось уложить на стол.

Изящные, тонкие пальцы феи перебирали струны, выводя чистую и невыразимо-печальную мелодию. Она не играла по нотам, не следовала порядку, записанному на бумаге, — нет, гармония её музыки подчинялась лишь её собственной душе. То, что чувствовало её сердце, — вот и все, что вкладывала Инь Аосянь в свою игру.

Сейчас это была боль. Тоска. Смутное ощущение того, что никогда не вернется. Угасающие образы далекого дома, прежней жизни и прежней судьбы. Одиночество на чужбине и унижение игрушки в чужих руках.

Безмолвно повисший в воздухе вопрос: Что будет дальше?

И есть ли оно вообще, — будущее?

Цзюй Юань слушал её, подперев пальцем висок, но видно было, что он скучал. Музыка не трогала его, не откликалась в его сердце. Боль Аосянь, её потери были ему непонятны.

Её музыка была для него лишь тем, что нужно выслушать, прежде чем добраться до желанного тела.

— Достаточно, — сказал Цзюй Юань.

И пальцы феи замерли над струнами.

— Я не закончила, — только и сказала она.

— Ты еще даже не начала, — проворчал юноша, — Или вздумала дурить меня?!

Бог Войны гордо вздернула нос, и в её аметистовых глазах отразилась бледная тень прежнего огня.

— Я никогда. Никого. Не дурю, — отчеканила она.

Лишь на секунду смешался молодой господин Цзюй.

Затем же широкая ухмылка растянула его губы.

— Хорошо, если так.

И отодвинув в сторону столик с цинем, он придвинулся ближе к девушке. Решительным, бесцеремонным движением он приспустил халат с её плеч, оставляя её в тонком, ничего по сути не скрывавшем шелковом платье. Восхищенно оглядывал он её тело.

— Ты такая красотка, — отметил Цзюй Юань.

Если он думал, что от такого комплимента её сердце растает, то глубоко ошибся. Закусив губу, Инь Аосянь смотрела ему в глаза, и лишь презрение отражалось в её взгляде.

— И вам это нравится? — спросила она, — Прикасаться к женщине, зная, что она чувствует к вам лишь отвращение?

На мгновение глаза юноши удивленно расширились, и Аосянь даже подумала, что что-то такое и имела в виду госпожа Фенфанг, говоря про образ рыбы.

А затем хлесткая пощечина обожгла её лицо. Удар Цзюй Юаня не был и на сотую долю столь силен, как атаки демонов, что приходилось ей принимать за свою жизнь; он не был сравним даже с наказаниями палками в «Аромате Лилии».

Но почему-то сейчас казалось Фее-Бабочке, что недостаток телесной боли с лихвой компенсирует унижение.

— Знай свое место, — задыхаясь от гнева, прошипел молодой господин Цзюй, — Небесная фея? Ха! Ты всего лишь девка, которую я купил на эту ночь!

С этими словами он толкнул её на кровать, — точнее, попытался. Аосянь не смела ударить его, — но ловким движением она повернулась, смещая центр тяжести, и не встретив сопротивления, Цзюй Юань рухнул на кровать сам.

— Да как ты смеешь!.. — сказал он приглушенно, ибо лицом уткнулся в матрас.

— Господин слишком много выпил? — сказала Аосянь, поднимаясь на ноги и на всякий случая делая пару шагов назад.

Хоть и понимая, что этим лишь отсрочит неизбежное.

— Я вовсе не пьян! — возмутился Цзюй Юань.

Весь красный от ярости, он поднялся и ткнул пальцем в сторону девушки, лишь чуть-чуть не попав ей в глаз.

— Будешь дерзить мне, и я прикажу забить тебя до смерти! Ты знаешь, кто я?!

Вопрос не требовал ответа, но Аосянь ответила:

— Вы сказали, что вы Цзюй Юань.

— Вот именно! — воскликнул юноша, — И сегодня я получу от тебя все, что захочу! Ты будешь на коленях просить прощения за дерзость! Ноги мне будешь целовать! А сейчас — раздевайся!

Промедлив немного, Аосянь все же сбросила халат. Протянула она руки к завязкам платья, но не спешила развязывать их. Остатки гордости, осознание неизбежности, непреложный долг и страх перед наказанием, — все это боролось внутри неё, вызывая ступор, что воин не должен испытывать.

А Цзюй Юань уже начал терять терпение.

— Я не дам себя обдурить! — заявил он, хватая девушку за руки.

И на этот раз она не стала защищаться. Позволила швырнуть себя на кровать. Не пыталась вырвать, освободить запястья, что до сих пор сжимал он у нее над головой.

— Тебе могло бы понравиться, — заверил Цзюй Юань, языком проходясь по её шее, — Но ты разозлила меня, и я…

— Молодой господин! — прервал их голос из коридора.

— Я занят! — огрызнулся Цзюй Юань, все так же лежа на Аосянь, — Как ты смеешь беспокоить меня в такой…

Однако, видимо, смел. Дверь комнаты без спроса отворилась, и на пороге появился склонившийся в поклоне мужчина из его охраны.

— Срочные новости, молодой господин! Казните меня, если нужно, но они правда срочные!

Всем телом аристократ развернулся к вошедшему, и почувствовав слабину, Аосянь поспешила осторожно выскользнуть.

К счастью, новости были таковы, что ему резко стало не до неё:

— На поместье напали, молодой господин!

— Что?.. — ошарашенно переспросил Цзюй Юань, — Кто посмел?!

— Неизвестно, молодой господин. Но это был мастер боевых искусств и искусный убийца. Он с легкостью обезвредил троих стражников и проник в сокровищницу.

Молодой Цзюй стал подниматься на ноги.

— Что он украл? — требовательно спросил юноша.

— Около двухсот таэлей серебром, — начал перечислять охранник, — Столько же золотом. Несколько ценных украшений с драгоценными камнями. Оружие двух стражников. И…

Он замялся.

— И — что? — спросил Цзюй Юань, и голос его дрогнул, — Договаривай!

— Ваш подарок для Его Величества, молодой господин.

— БЕСПОЛЕЗНЫЕ ИДИОТЫ!!!

Оправляя одежды на ходу, он бросился к выходу из комнаты. Лишь на пороге оглянулся он на Аосянь и коротко бросил:

— Жди меня снова, красавица. Я с тобой не закончил.

Оставшись одна, Аосянь просто лежала на кровати без движения, бессмысленно глядя в потолок. Страх и унижение постепенно уходили, уступая место апатии. Да, сегодня она была спасена. Неожиданное известие, отвлекшее мужчину, позволило ей сохранить свою чистоту и невинность.

Но как надолго?

Как долго сможет она оставаться собой в этом месте? Как скоро она превратится в одну из тех, кто торгует своим телом, — от безысходности, от отсутствия иного выбора в жизни? Как скоро очередной богатый господин возьмет свое, — и на этот раз некому будет прервать их?

И не отказаться. Не сбежать. Не сразиться за свою честь.

Ведь цепи долга держат крепче цепей из железа.

(с) "Остывший пепел прорастает цветами вишни" https://author.today/work/484968