Карлсон со звезд (фрагмент черновика)

Туман в тот вечер опустился на Стокгольм тяжело и беззвучно, словно саван, сотканный из гнилостных испарений самой Балтики. Он обволакивал шпили Вазастана, глушил звуки трамваев и превращал свет газовых фонарей в болезненные, расплывчатые пятна. В квартире Свантессонов царила тишина, нарушаемая лишь шипением масла на сковороде — звуком, вызывающим смутную тревогу.

Фру Свантессон стояла у плиты. Её руки, обычно ловкие, сегодня дрожали, переворачивая мясные тефтели. Запах жареного мяса, густой и пряный, казалось, не возбуждал аппетит, а напротив, заполнял легкие какой-то жирной, тошнотворной тяжестью. Она то и дело бросала взгляды на часы, ведь их дети раньше в это время уже были дома.

— Их все еще нет, — произнесла она, не оборачиваясь. — Боссе и Бетан. Они обещали вернуться из похода засветло.

Герр Свантессон сидел за столом, бессмысленно разглядывая вечернюю газету. Но буквы плясали перед глазами. Его мысли возвращались к странным разговорам с младшим сыном, которые пугали его больше, чем он смел признаться жене.

— Задержались, — ответил он, стараясь звучать уверенно. — Дело молодое.

Он отложил газету и снял очки, потирая переносицу. В памяти всплыла старая статья, вырезку из которой он хранил в ящике стола уже несколько лет. Это была перепечатка из американской прессы о наводнении в штате Вермонт. Там говорилось о странных телах, найденных в бурлящих реках после шторма. Очевидцы описывали их как «розоватых крабов с крыльями». Тогда он счел это газетной уткой, бредом суеверных фермеров.

Но описания Малыша... Они были пугающе точны.

— Ты слышал его сегодня, Эрика? — понизив голос, спросил отец. — Он снова говорил о Нем. О Карлсоне.

— Это просто фантазии, Гуннар, — нервно ответила мать, выкладывая гору тефтелей на блюдо. — Ему одиноко.

— Фантазии? — Герр Свантессон встал и прошелся по комнате. Половицы скрипели. — Он говорил не о пропеллере, Эрика. Вчера он спросил меня, знаю ли я, что такое «хитин». А сегодня утром сказал, что Карлсон прилетел с Юггота. Я посмотрел в энциклопедии — такого названия нет на картах. Но Малыш сказал, что это планета на краю бездны, где текут черные реки. Откуда семилетний ребенок знает такие слова?

— Он сказал, что Карлсон любит тефтели, — попыталась улыбнуться мать, но улыбка вышла жалкой. — Значит, он не так уж страшен. «Мужчина в самом расцвете сил», так он говорит?

— «В меру упитанный», — поправил отец, и холодок пробежал по его спине. — Знаешь, те твари из Вермонта... в газетах писали, что они состоят из материи, похожей на грибницу, но плотной, как плоть краба. В меру упитанные... Господи, о чем я думаю.

Внезапно стены дома содрогнулись.

Это был не звук мотора. Это была вибрация. Низкий, ритмичный гул, от которого задребезжали стекла в буфете и заныли зубы. Бзз-зз-зз... Бзз-зз-зз... Звук шел не с улицы, а сверху. С крыши. Или, казалось, из самого эфира, пронизывающего пространство.

— Мама! Папа! — раздался голос Малыша из детской.

Но это был чужой голос. Лишенный детской звонкости, монотонный, словно кто-то диктовал слова, а ребенок лишь механически их воспроизводил.

— Заходите! — крикнул Малыш. — Карлсон здесь. Он услышал запах тефтелей. Он говорит их попробовать.

Родители переглянулись. В глазах Эрики застыл ужас. Гуннар почувствовал, как рациональный мир, который он строил всю жизнь, начинает рушиться. Он вспомнил те американские заметки. О людях, которые исчезали в горах. О том, что эти существа их... забирали.

— Идем, — твердо сказал он, хотя ноги его были ватными. — Мы должны это прекратить.

Они подошли к двери детской. Из-под порога пробивался странный, фиолетовый свет, и пахло озоном, смешанным с запахом сырости и плесени.

Герр Свантессон толкнул дверь и замер на пороге. Его жена тихо вскрикнула и прижала ладонь ко рту, чтобы не закричать в голос.

Комната Малыша изменилась. Привычная геометрия, казалось, поплыла: углы между стенами и потолком выглядели неправильными, вызывая головокружение, словно взгляд проваливался в иное измерение. Обычный электрический свет был выключен, но комната была залита пульсирующим сиянием, исходившим от громоздкого аппарата, стоявшего на столе. Это было нагромождение кристаллов, темного металла и влажной органики, хаотичное переплетение проводов и трубок, которые тянулись к кровати.

На кровати лежал Малыш. Его тело было неестественно выпрямлено, руки вытянуты по швам. К его голове были подсоединены прозрачные трубки, по которым медленно текла вязкая зеленоватая жидкость. Глаза мальчика были широко раскрыты и смотрели в пустоту, но на лице застыло выражение жуткого, нечеловеческого спокойствия.

Но взгляд отца сразу метнулся в угол, к источнику звука. Туда, где должен был быть «мужчина в самом расцвете сил».

Там находилось Оно.

Ожившая иллюстрация из ночных кошмаров, сошедшая со страниц тех самых газетных хроник о потопе в Новой Англии. Розоватое существо длиной около пяти футов. Его тело напоминало чудовищную помесь гигантского ракообразного и гриба. Плотный, лоснящийся панцирь, множество членистых конечностей, непрерывно шевелящихся, словно перебирающих невидимые нити. 

На спине твари, там, где Малыш воображал пропеллер, с бешеной скоростью, превращаясь в размытое пятно, вибрировала пара перепончатых крыльев. Именно они издавали этот сводящий с ума гул — звук разрываемой ткани мироздания. Но ужаснее всего была голова — или то, что занимало её место. Свернутый спиралью, губчатый эллипсоид, усеянный множеством дрожащих усиков.

— Ми-Го... — беззвучно, одними губами произнес герр Свантессон. Кровь отхлынула от его лица. Теперь он знал. Это были они. Те, кто прилетел Извне. Существа с Юггота, о которых шептались безумцы и писали в желтой прессе.

Существо заметило их. Эллипсоид медленно повернулся в их сторону. Усики затрепетали, меняя цвет с бледного на угрожающий багровый.

Оно попыталось заговорить. Это не была речь. Это было насилие над звуком. У существа не было голосовых связок, и оно использовало трение хитиновых пластин и вибрацию крыльев, чтобы имитировать человеческие слова. Звук получался скрежещущим, жужжащим, вызывающим тошноту.

— С-с-спокой... с-с-ствие... — прожужжала тварь. Каждое слово давалось ей с мучительным трудом, словно камни перекатывались в железной бочке. — Толь-ко... с-с-спокой... с-с-ствие...

Мать, не в силах оторвать взгляд от сына, сделала шаг вперед, но тут её взгляд упал на пол, рядом со шкафом.

Там стояли два металлических цилиндра. Высотой около тридцати сантиметров, из полированного, тускло блестящего металла. К каждому из них тоже тянулись провода от машины на столе. Цилиндры тихо гудели, резонируя с вибрацией крыльев существа.

К каждому цилиндру был приклеен бумажный листок, вырванный из школьной тетради. На них неровным, детским почерком Малыша было написано:

БОССЕ
БЕТАН

— Нет... — прошептала Эрика, оседая на пол. — Нет, нет, нет...

Она поняла. Материнское сердце поняло раньше, чем разум смог осознать увиденное. Тишина внутри цилиндров была страшнее любого крика.

Герр Свантессон почувствовал, как реальность окончательно ломается. Тефтели. Уютный дом. И эти цилиндры. И тварь из космоса, стоящая в детской его сына.

Существо сделало неуклюжее движение одной из клешней, указывая на тефтели, которые мать все еще судорожно прижимала к груди на блюде.

— Мя-с-с-со... — проскрежетал Ми-Го, и его головной эллипсоид запульсировал жадным, зеленоватым светом. — Вку-с-с-сно...

Малыш на кровати медленно повернул голову к родителям. Трубки натянулись.

— Не бойтесь, — сказал он голосом, в котором не было ни капли эмоций. — Карлсон говорит, что Боссе и Бетан теперь могут летать между звезд. По-настоящему. Им больше не нужны руки и ноги. Это... — Малыш запнулся, подбирая слова, словно переводил с чужого языка, — ...это пустяки. Дело житейское. Мы все полетим на Юггот!

Существо в углу издало серию щелчков и снова заговорило. На этот раз оно обратилось к отцу, и Герр Свантессон понял, что тварь видит его насквозь — видит его страх, его знания, его память.

Оно подняло клешню, в которой был зажат странный, блестящий инструмент, похожий на сверло.

Жужжание крыльев усилилось, перекрывая дыхание. Герр Свантессон смотрел на блестящие цилиндры с именами своих детей, на пустые глаза Малыша и на приближающуюся тварь. Он понимал, что бежать некуда. Окно было открыто в черную бездну ночи, и оттуда, с других крыш, уже доносился ответный гул множества других крыльев.