Самый первый роман из стола: как получить фидбек на текст, который пугает даже автора

У каждого автора в столе (или в глубине жесткого диска) лежит тот самый текст. Первый. Самый личный. Самый выстраданный. И часто — самый спорный. Тот, что написан не для рынка, а потому что иначе нельзя. Такой текст годами ждет своего часа, обрастая слоями страха и сомнений. «А вдруг это никому не нужно?», «А вдруг меня не так поймут?», «А вдруг я нарушаю какую-то незримую этическую черту?».

Мой «столовый» роман — именно такой. Его условное название — «734». https://author.today/work/527676  Это история, действие которой происходит в 1943 году в системе нацистских лагерей. Ее герои — юная пленная балерина и генерал вермахта, аристократ и блестящий стратег. И нет, это не любовный роман. Это исследование абсолютной власти, механизмов стокгольмского синдрома и той патологической, уродливой связи, что может родиться только в абсолютном аду, где стираются все понятия о человечности.

Почему этот текст лежал в столе?

Потому что он пугал меня своей сложностью. Потому что тема отношений палача и жертвы, вывернутая наизнанку, — это минное поле. Риск скатиться в сенсационность, в невольную эротизацию насилия, в оправдание неоправдываемого — огромен. Я написал этот роман как попытку понять, как ломается личность, как работает механизм власти на микроуровне, в замкнутом пространстве двух травмированных сознаний. Но, закончив черновик, я понял, что не могу двигаться дальше в одиночку. Мне нужен был суд. Не издателя (его время еще придет), а именно суд читателей-единомышленников.

Что я сделал? Принял решение о публичном эксперименте.

Я выложил только первые главы — не как книгу, а как черновик с одним вопросом. Я создал не продающую аннотацию, а подробный дисклеймер с маркировкой 21+, где честно предупредил: этот отрывок — лишь «лайт-версия»; полный текст последовательно переходит все мыслимые границы в изображении насилия, пыток и распада души.

Моя цель — не собрать лайки и не найти массового читателя. Моя цель — получить профессиональный, жесткий, аргументированный разбор от тех, кто понимает, что такое сложная литература.

Вот ключевые вопросы, которые я задаю своей будущей аудитории:

1. Вопрос допустимости. Имеет ли художественная литература право на такое беспощадное, изнутри, исследование тьмы? Где та грань, за которой автор не изучает травму, а начинает ей спекулировать?

2. Вопрос исполнения. Удалось ли в отрывке сохранить эту грань? Не работают ли мощные сцены (например, сцена сортировки в лагере) как излишний шок, ломающий восприятие?

3. Вопрос целесообразности. Стоит ли тратить силы и нервы на доработку такого текста в эпоху, когда любая сложная тема рискует быть сведена к скандалу и хейту?

Что это дает мне как автору?

· Снятие груза. Текст больше не давит на меня из глубин компьютера. Он вышел в поле, пусть и в формате сырого эксперимента.

· Конкретная, а не абстрактная обратная связь. Я получу не общие слова, а реакцию на конкретные сцены, диалоги, характеры.

· Поиск своей аудитории. Те несколько вдумчивых комментариев, которые, я надеюсь, появятся, станут маяками. Они покажут, для кого я на самом деле пишу.

Совет коллегам, которые тоже боятся своего «столового» текста:

Не бойтесь публичного эксперимента. Оформите его не как запуск книги, а как запрос на профессиональную экспертизу. Четко сформулируйте свои страхи и вопросы. Честно предупредите читателя о контенте. Вы не просите хвалить — вы просите судить.

Такой подход снимает с вас груз ответственности за то, чтобы «понравиться», и превращает публикацию в этап работы над текстом.

Мой эксперимент только начинается. Я не знаю, захотят ли читатели видеть продолжение этой мрачной истории. Но я точно знаю, что оставлять ее в столе — значит предать самую суть писательства: попытку понять и назвать самые сложные, неудобные, болезненные истины о человеке. Даже если для этого приходится заглянуть в самую глубокую тьму.