Рыться в старых записях, все ровно что заниматься некромантией...

Вот я порылся в них и сейчас. Очень много брошенного, очень много начатого и очень много того, что в свое время казалось важным. Иногда забавно такое перечитывать, а иногда страшно... У меня до сих пор есть книга на Литнет с 2019 года, которой удается меня смешить своей несуразностью) 

НО! Не об этом речь. Речь воть об этом: 

Воооть. Лазил в избранном ТГ, наткнулся на один из своих проектов (который между прочим, закончен на 60 процентов). И нахлынула ностальгия: Классные персонажи, интересные приключения в славянском стиле, преображение неженки-аристократа в мужчину и магия-волшебство и имперские заговоры. 

Не закончил ее только потому что в свое время у меня полетел ноут и мне пришлось забыть о писательстве эдак на месяцок. Сейчас думаю, смог бы вернуться к этому миру без особых проблем и наверстать упущенные идеи... но сейчас и так работаю над "Кошмаром империи", курсачом к сессии и подготовкой к оной. 

Просто взгрустнул, что бросил эту книжечку. Надеюсь, что в будущем рутина не схавает и я ее допишу. 

Ну а тем, кого заинтересовало, дальше пойдет Пролог из сей жертвы моей прихоти и некромантии:

Сын смотрел на мать. Мать смотрела на сына. Тишина затянулась петлей на шее паренька и принялась назойливо натирать по наболевшим мозолям. 

– Ты, знаешь, зачем я тебя пригласила? – спросила матушка, сосредоточив рыбьи глаза на вышивании. 

– Я могу только предполагать… 

– Предполагай. 

– Если речь о мазели Алечке, то у нас все было по обоюдному согласию! 

– У нас не осталось ни кухарки, ни простой служки, которая не была бы тобой обласкана, Флоренс. Еще варианты? 

– Предположу, хм, что дело в…

– В чем? 

– Когда я был пьян, то назвал Это рыцарским турниром. Но из того что смутно вспоминает моя больная голова… я не могу, матушка, оскорбить рыцарей таким выражением…

Флоренс откинулся на спинку дивана и страдальчески протер пухлыми пальцами виски. Мать это не проняло. Ее холодный взгляд все еще ничего не выражал, а руки все также занимались вышивкой. 

– Ты заставил драться наших шутов и поварят вилками, обещая победителю возлечь с кобылой. Да, она орнарской масти, но никого эта перспектива не привела в восторг. К тому же, когда ты устроил скачки на мулах, многие выдохнули.

– Я, матушка, честно признаюсь, плохо помню этот эпизод минувшей ночи… почему же они выдохнули? 

– Ты не удержался в стременах и… хм, заснул. 

– О, слава богам, что все закончилось так благополучно! 

– На час. Через час ты очнулся. 

– О-о-о…

– И заставил провести слуг «ритуальную осаду» нашего чулана. 

– Звучит весьма… спокойно. 

– В ходе осады ты проявил себя как сильный стратег и приказал подпалить двери и «стоять до конца, пока все мы не станем прахом»… Надеюсь, нигде не ошиблась. 

– Судя по тому, что поместье еще цело, наши слуги оказались несколько более подкованы в рамках стратегии. 

– Пьер сумел отвлечь тебя красками. Посчитал, что выпившему барину захочется сотворить кистью некий шедевр. 

– Надеюсь, ты не покажешь мне его…

– Даже при желании я бы этого не смогла, – руки Арии автоматически оборвали нить на изнанке и подвернули ее иголкой под один из стежков. – Твой шедевр находится в нашей фамильной капелле. 

– О Боже… – Флоренс сжал пальцами переносицу готовясь услышать нечто жуткое. 

– До этого мы еще дойдем, – ровным тоном сказала мать, просовывая в ушко иголки красную нить. – Ты… в авангардной форме запечатлел поверх древнейших фресок нечто названное тобой человеком. И он, по твоим же словам, сражался и победил диарею. 

– Я не мог за ночь зарисовать все! 

– Ты настойчивый мальчик. Смог бы. Но отец Крукус встал крестом и не позволил тебе тронуть вторую половину капеллы, за что я ему безмерно благодарна. 

– Надо будет извиниться…

– Тогда придется извиниться и за твое жертвоприношение.

– Жертвоприношение?

– Да. Ты в какой–то момент взглянул на алтарь, рухнул на колени и закричал, что наш Боже голоден. 

– Надеюсь… в жертву приносили не человека? 

– Это был чан овсяной каши. Откуда только столько силы в этом теле… 

А силы в теле Флоренса действительно было немного, несмотря на приличный балласт из лишнего веса. Особенно сильно это ощущалось на лестницах, когда и живот и грудь принимались барахтаться и оттягивать.

– Овсяной каши… это не так и дурно, не находишь? Мы действительно давно не кормили Великого. Ну... после того как в церкви появились все эти новые порядки, этические реформации и прочее. 

– Возможно, ты и прав. После жертвоприношения у отца Крукуса внезапно исцелился больной зуб и хромота. 

– О-о-о… хоть где–то хорошо вышло!

– Этим утром мне едва удалось вырвать его из рук инквизиции. По их словам, он нес ересь о новом святом и целительной овсяной каше. 

– Это кричит каждый зазывала на улице! Но схватили именно Крукуса? 

– Все бы кончилось благополучной поркой, если бы он не использовал в одном предложении твое имя и слово «святой». Инквизиция наслышана о твоей репутации и это их слегка задело. 

Козырей у Флоренса не было. Мать никогда на него не злилась, никогда не позволяла себе эмоций. Очерствела, после того как из раза в раз наблюдала измены своего мужа Левитана. Очерствела, пока в одиночку пыталась держать на плаву целое герцогство, зная, что ее супруг может прямо сейчас петь серенады некой бродячей актрисе. 

Ария Онцфорская из принцессы превратилась в королеву, причем ту, которая сидит на вершине самой высокой и самой холодной башни. Даже проделки сына, иногда совсем уж экстраординарные, не вызывали в ней эмоций. Но от того становилось только тяжелее участвовать в подобных диалогах. Флоренс всегда был острым на словцо, но в случае с матерью вечно мялся и надеялся увидеть в этих рыбьих глазках что–то похожее на… на что-то. Просто что-то. Какая-то эмоция.

А тишина снова затянулась, и Флоренс поспешил оттянуть ворот рубахи. Стало душно, и он покраснел: пятнами покрылось все лицо и шея. 

–И что? Мне извиниться? Как и тысячный раз до этого? – развел руками Флоренс. – Я не меняюсь, матушка! И не буду. Хочешь услышать, что я не прав? Я скажу, что это вы с отцом были неправы, когда выплюнули меня в этот свет! Чаще видел гувернанток и учителей, чем вас!..

–Учителей ты избегал достаточно тщательно… 

–Не важно! Факт в том, матушка, что это все бесполезно! Потому, если тебе больше нечего мне сказать… и пока я не наговаривал тебе того, о чем буду впоследствии жалеть, давай закончим этот разговор! 

Снова тишина. Флоренс уже собирался уйти, как Ария снова заговорила:

–Через два дня в столице будет праздноваться пятнадцатилетие Ее Сиятельства Императрицы Элкарис де Хольтер Зерт. Ты отправишься туда как представитель и докажешь мне, что умеешь не делать глупостей. 

–В столице? В Тайгене? Через два дня? 

–Вижу, суть ты уловил. Двор тебя хорошо знает и относится к тебе снисходительно, в силу твоего больного чувства юмора. Если на этой встрече окажешься ты, наша семья выиграет чуть больше того если туда отправлюсь я.

–А почему ты не поедешь со мной? 

–Болезнь. 

–О как… 

–Страшная болезнь. И я прикована к кровати. Врач прописал мне кровопускания, несколько припарок и микстуру по запаху напоминающую секрецию скунса. 

–Значит, еду я…

–Да. И передашь двору, что леди Ария очень опечалена тем фактом, что не смогла порадоваться дню, когда родилась Звезда нашей Империи. А теперь ступай. Я хочу побыть одна. 

Флоренс, не будь дураком, шанс урвал мгновенно. Ему всегда было легче уходить по материнскому разрешению. Да, он всегда мог взбелениться и хлопнуть дверью, однако, обремененный совестью, всегда возвращался. Как он вечно говорил себе в мыслях – следствие исключительно женского воспитания. 

Вот и сейчас дверь закрылась за спиной Флоренса и руки Арии задрожали. Она пустила их на колени и долго смотрела перед собой, словно находясь не здесь, а где-то совсем уж далеко. Мало кто знал, но вышиванием она занимается, потому что это помогает бороться с тревогой. Со стрессом, который вгрызается в грудную клетку и кричит в рупор так, что выбивает слезы. Ручная работа позволяла отвлечься настолько, чтобы ощущения стали терпимы. 

И все слуги с гордостью в голосе всегда говорили, что леди Ария очень любит вышивать и то, что у нее огромная коллекция своих работ, каждая из которых словно наполнена чувством. Наполнена жизнью…