Три дня до Кобыжчей

Нынешние мои пешие передвижения по карантинному Киеву, когда время на преодоление расстояний увеличилось в разы, напомнили мне рассказ бабушки о том, как она во время Великой Отечественной войны три дня пехом добиралась до станции Кобыжчи. И тому была причина - поводить домой раненого военного врача Николая Шило.

Предки мои по материнской линии, Бородины Федор и Марфа, попали в Киев в тридцатых годах прошлого века, по большому счету, из-за насмешек односельчан. В Белгородской области при речке Липовый Донец есть рядышком два села - Непхаево и Вислое. Много веков там почти безвылазно жили семьи детей боярских (военное сословие вроде казачества), основавших эти селения. Бородины, Губаревы, Черняевы, Косищевы... От Непхаева сейчас сохранилась одна только улица на десяток дворов, а раньше дворов было несколько сотен. И на горке стояли дома братьев Бородиных.

Один из братьев, Охрим, уехал и служил начальником железнодорожного вокзала в Самаре. И растратил казенные деньги. Чтобы спасти его, старший брат - Федор Максимович, мой прадед, работавший в колхозе конюхом, продал своё хозяйство и перебрался семьей в Самару, отдав Охриму бОльшую часть денег. Для крестьянина лишиться двора - значит лишиться всего. В селе не знали, зачем он продал дом (Максим не позорил брата), и когда Бородины, не прижившись в Самаре, вернулись и поселились в какой-то халупе, односельчане стали над ними смеяться - мол, погнались за длинным рублем, а вернулись ни с чем.

Федор умел столярничать и подался на заработки в Харьков, накопил денег и договорился о какой-то постоянной работе в Киеве. Так Бородины переселились в Киев и жили в коммуналке, в подвале флигеля усадьбы Беляшевских. Максим то столярничал, то работал продавцом в продуктовом магазина, а Марфа уборщицей. Еще до войны моя бабушка Таня, несовершеннолетней, устроилась работать в типографию, что была в Покровском монастыре.

Потом наступила война, и когда Киев заняли немцы, в коммуналку сунулся к выехавшему оттуда двоюродному брату раненый военный врач, Николай Шило. Бородины спрятали его у себя, несколько подлечили, и когда он пришел в силы, бабушка отправилась проводить его до Кобыжчей, а оттуда в его родную Александрову - пришлось идти, особо не попадаясь на глаза немцам, три дня. Бабушка маленько там погостила, а когда вернулась в Киев, то попала в облаву на Сенном рынке. Вечер и ночь просидели в комендатуре, утром пойманных уже отправили, в вагонах для скота, в Германию на сельхозработы.

Бабушка запомнила, как их везли, и уже в Германии, в городке Лида, подговорила подругу Катю возвращаться в Киев по рельсам, причем ей представлялось, что главное добраться до Дрездена, а там уже всё станет ясно. Их сдали полиции  жители ближайшей деревни, полиция избила девушек и вернула к баеру.

Николай Шило тем временем снова побывал в Киеве, и узнав, что Таню угнали в Германию, стоял в коридоре, бился головой об стену и повторял - зачем я ее отпустил?

А в Киеве евреев "пригласили" в Бабий яр. У Бородиных была соседка-еврейка, муж ее - кадровый военный, воевал на фронте, а она осталась в Киеве с дочерью Майей. Бородины спрятали Майю у себя, чтобы потом переправить к каким-то родичам Майи за город.

Дворник узнал об этом, и в комнатку Бородиных пришло гестапо. Судьба Майи неизвестна, Марфа ушла скитаться в лесах под Киевом (комнатку получил тот самый дворник), потом прибилась в какое-то село. 

Федора Бородина в гестапо били смертным боем. Он скончался в Октябрьской больнице и был похоронен где-то на ее территории в братской могиле - Марфа, вернувшись в Киев, так и не отыскала, где именно.

В конце семидесятых, при строительстве нового корпуса больницы, в земле находили черепа.