Вместо "Нежной стали"

Ну не участвовал я в этом конкурсе. И пришёл сюда недавно, и не с чем идти было: нет у меня такого рассказа. И вообще не люблю я войну, а уж когда на войну идут женщины - значит, в этом мире беда. И если у меня героиня берет в руки оружие, значит, она оказалась в таких обстоятельствах, что вынуждена это делать, но совсем не стремится к этому. Тем выше я ставлю ее выбор.

В книжке у меня есть несколько героинь, хорошо знакомых с оружием. Это и Эмлин, телохранительница моей главной героини, и мелькнувшая в одном эпизоде леди Вивиан (пришедшая в моё продолжение из трилогии Коваленко), ну, и Немайн, конечно (но о ней разговор мог бы быть отдельный - только, в основном, по оригинальному произведению: у меня-то она явно отступила на второй план). Но, если честно, мне с этой точки зрения интереснее Орли О'Кашин - она при моей ГГ как Сэм при Фродо :) . 16-летняя ирландская беженка из Мунстера, где у меня разгорелось кровавое противостояние между кланами Дал Каш и Эоганахта, она оказалась в той самой альтернативно-прогрессорской Британии, уже имея за спиной опыт обороны родного дома от врагов. Я подарил ей такой талант, как фантастически отменное владение пращой - хотя, конечно, ей иногда еще и сильно везет. А пригодилось это умение ей, например, когда ей пришлось (конечно, не по своей воле) побывать на месте Вильгельма Телля.

Не знаю, сошло бы это за "нежную сталь", но, тем не менее, вот:

Переспрашивать не осмелилась: остереглась. Очень уж похож был сакс на Санни. Те же большие светло-серые глаза. Тот же длинноватый нос — только у Санни он особо в глаза не бросался, а вот сакса делал похожим на журавля, птицу, как известно всякому гаэлу, жадную и злобную. А ну как это сам Кудда и есть? Про нелюбовь отца Санни к ирландцам Орли была наслышана еще в Кер-Сиди.

Пока она размышляла, как поступить, с саксом заговорил Робин. Заговорил по-камбрийски, да еще и бросил на Орли быстрый, но выразительный взгляд. Та сразу поняла: сейчас надо слушать внимательно!

— Почтенный господин шериф! — медленно, растягивая слова, принялся объяснять Робин саксу. — Что же в том дурного, что моя ученица вертит веревкой, как пращой? Да, с пращой она, и правда, управляться немножко умеет — но как же без этого? — он вздохнул, развел руками. — Мы же с ней вдвоем странствуем по всему острову — а сколько в лесах лихих людей шастает! И сейчас-то у нее в руке никакая не праща — простая веревка...

Орли напряглась. «Господин шериф»! Точно, Кудда!

Кудда хмуро посмотрел на Орли, потом ухмыльнулся. И вдруг поманил рукой кого-то из толпы:

— Хэй, Ти́ла!

И тут же, расталкивая зрителей, к нему устремился высоченный лохматый детина в черной саксонской тунике. Пробившись к Кудде сквозь толпу, детина почтительно поклонился:

— Ги́сэ, мин ре́фа!

Кудда едва заметно кивнул в ответ. Потом показал детине на Орли:

— Гиф хэ́о зин ли́сэрэ!

И неожиданно, по-прежнему ухмыляясь, обратился к Орли по-камбрийски с лающим саксонским выговором:

— Эй, ирландка! Ну-ка покажи, на что ты способна!

От неожиданности Орли побледнела, замерла. Выходит, напрасны были все их придумки с немотой? А Кудда довольно осклабился:

— Что вытаращилась, десси? Думала, не узна́ю? Не надейся: я столько ирландцев на своем веку повидал!

Между тем детина в черном уже протягивал ей свою пращу. Орли, так и не опомнившаяся после своего разоблачения, покорно взяла ее, повертела в руках. Веревка оказалась заметно толще и длиннее, чем та, что лежала в ее дорожном мешке, и в голове у Орли сразу же поднялся целый ворох мыслей. Как хорошо было бы сначала опробовать пращу! А потом... Ох, с каким удовольствием она влепила бы потом этому саксу камнем прямо в лоб — чтобы неповадно было ему и над гаэлами насмехаться, и своей дочери казнь готовить, и Этнин в плену держать!

— Ну что, ирландка? — насмешливо произнес Кудда. — Потешишь душу старого воина — покажешь, что такое ирландские пращники? Как, сумеешь не посрамить славу Этайн О'Десси?

У Орли сердце совсем упало. Нет, конечно же, она слышала о храброй предводительнице ирландских пращников, когда-то давным-давно сложившей голову в Рождественской битве под Кер-Нидом. Только вот Этайн — та́к ведь звали еще и ее холмовую подругу, а под прозвищем О'Десси были записаны в гленских бумагах и дядюшка Охад, и его сын Кайл. Ох, неспроста назвал это имя окаянный длинноносый журавль Кудда!

Однако собралась с силами, испуга не показала.

— Не посрамлю! Я из того же клана, что и доблестная Этайн Сто Куррахов, почтенный шериф! — заявила гордо, громко, да еще и на чистом камбрийском — ну, во всяком случае, ей самой так показалось. — Дал Каш, септ И Кашин!..

И вдруг запнулась. Потому что глянула на Робина. А тот только что за голову не хватался: стоял, не сводя с нее глаз, и то и дело подносил палец к губам: молчи, молчи!

Между тем Кудда подошел к Орли поближе.

— Септ И Кашин... — он повторил совсем тихо и очень медленно, словно наслаждаясь звучанием этих слов. — Какое знакомое название! Явился как-то раз ко мне паренек по имени Оффа — так о́н всё про какого-то О'Кашина толковал.

Кудда приблизился к ирландке совсем вплотную, сверкнул взглядом — и вдруг сильными цепкими пальцами больно ухватил ее за подбородок. Прошипел едва слышно:

— А ну говори, скэмлэ́сэ рэ́дэ уи́кке! За Саннивой явилась?

Орли, может быть, что-нибудь ответить и попыталась бы — но попробуй скажи хоть слово, когда тебя держат за челюсть! Впрочем, Кудда и не ждал ответа. Посмотрел ей прямо в глаза, усмехнулся. Процедил сквозь зубы:

— Счастье твое, ирландка! Добрые вести у меня в доме, а не то бы...

И разжал пальцы.

А потом продолжил уже громко, так, чтобы слышали все:

— Эй, ты! Сможешь попасть из пращи — отпущу с миром!

Кудда даже еще сказать не успел, куда именно надо попасть, а у Орли весь недавний сон перед глазами так и встал. Всё, сейчас этот похожий на журавля сакс заставит ее стрелять в Робина!

Но Кудда, как оказалось, задумал другое. Показал на того самого детину, который отдал Орли свою пращу.

— Смотри, ирландка! Вот мой воин, Тила. Праща — у тебя. У него — лук. Хочу посмотреть, кто кого! Одолеешь Тилу — уйдешь с миром вместе со стариком.

Сначала Орли даже обрадовалась: не придется стрелять по Робину. И только потом испугалась. А как не испугаться? Выйти против лука с пращой — это же почти все равно что безоружной! Да пока она веревку раскрутит, лучник и выстрелить успеет, и еще после выстрела отдохнуть! А стрелять без раскрутки, по-гречески, Орли так толком и не научилась: камни у нее летели совсем недалеко.

Должно быть, Кудда и сам понимал, что это будет не поединок, а убийство. Он хмурился, поглядывал на толпу, прямо с веселого представления попавшую на совсем другое зрелище. Впрочем, многие были довольны и такому продолжению: мальчишки с жадным любопытством глазели на Орли; одетая по-камбрийски девушка не отрывала влюбленных глаз от детины в черной тунике; два молодых сакса оживленно переговаривались, тыкая пальцами в длиннющий, в рост человека, лук, которым тот уже успел вооружиться... Однако радовались явно не все. Вздыхала, с жалостью глядя на Орли, пожилая женщина в синем платье с зеленым фартуком. Высокий мужчина с проседью в темной бороде с недовольным видом что-то втолковывал стоявшему рядом с ним белобрысому подростку, то и дело показывая рукой то на Орли, то на Тилу, то на самого шерифа. А трое стражников, собравшись кучкой, бурно спорили. Орли даже показалось, что один из них выкрикнул по-камбрийски «Не по обычаю!» Сначала она даже не поверила своим ушам: стражники, судя по одежде и бородам, явно были саксами. Ну, или англами — Орли отличать одних от других за несколько месяцев жизни на Придайне так и не научилась.

Однако крик «Не по обычаю!» повторился. Тут Орли разглядела наконец кричавшего: им оказался стоявший неподалеку от стражников усатый воин-камбриец в пледе незнакомой расцветки. Рядом с камбрийцем она с удивлением увидела Мабин: та теребила его за руку, что-то тихо, но настойчиво втолковывала. А потом камбриец закричал снова — теперь уже по-саксонски.

В ответ стражники одобрительно зашумели. Один из них, седой, с одутловатым лицом, вдруг вышел вперед, воздел руку к небу, потряс кулаком. Прокричал что-то по-саксонски, обращаясь явно к Кудде.

Кудда повернулся к толпе. Что-то отрывисто крикнул в ответ — и все разом замолчали. И тогда вдруг в тишине раздался голос Робина — тихий, дребезжащий, совсем немощный:

— Послушай старика, почтенный шериф! Не принесет славы такой поединок ни твоему воину, ни моей ученице! Если победит мужчина — скажут, что невелика доблесть застрелить пращницу из лука. А если вдруг победит девушка — станут смеяться над твоим воином!

Кудда нахмурился, злобно зыркнул на Робина. Потом перевел взгляд на недовольных стражников, поморщился. На мгновение задумался, потом ухмыльнулся:

— Говоришь, такой поединок славы не принесет? А что бы тебе, старый мим, тогда самому не прославиться? Может, ты с ней и сразишься?

Робин почтительно поклонился, вздохнул, развел руками:

— Не те мои годы, почтенный господин шериф! Слабыми стали мои руки, не натяну я тетивы. Да, по правде сказать, и не хочу я сражаться — ни пращой, ни луком. Я лицедей, мое оружие — слово да смех.

Кудда брезгливо скривился. Бросил — словно в лицо Робину плюнул:

— Трус!

А тот лишь тихо рассмеялся в ответ да покачал головой:

— Ошибаешься, почтенный шериф. Вот в чем только меня не обвиняли, но уж не в трусости! А если не веришь...

Робин нагнулся, подхватил с земли камень. Подержал на руке. Продолжил решительно:

— Смотри, шериф! Я положу этот камень себе на голову. А она пусть стреляет — пока не собьет или его, или меня!

Камбриец, стоявший рядом с Мабин, крякнул, дернул себя за ус. Женщина в синем платье ахнула.

Кудда обвел зрителей взглядом. Прокричал им что-то по-саксонски. Повернулся к Орли:

— Что ж, он выбрал сам! Сшибешь с первого раза — отпущу обоих. Нет — пеняйте на себя!

Потом замолчал, задумался. И вдруг ухмыльнулся. Снял с пальца блеснувшее серебром кольцо. Снова что-то крикнул сразу же загомонившей толпе. И, осклабившись, процедил, обращаясь к бледной как полотно Орли:

— Камень — это слишком просто. Пусть вместо камня будет вот это!

Поднес кольцо к самому ее лицу. Продолжил с глумливой улыбкой:

— Эй, ты, ирландка, радуйся! Попадешь в него — подарю. Будешь помнить щедрость шерифа Кудды!

* * *

Вот и сбывался страшный сон Орли. Она стояла на крепостной стене с пращой в руке, а впереди безмятежно улыбался Робин, и на голове его блестела серебряная искорка. Не было только криков «Сбей!»: люди внизу напряженно молчали.

Рука сама нащупала спрятанного на груди бронзового рыцаря. Губы шепнули: «Помоги мне!» Вдруг показалось, что рыцарь потеплел и шевельнулся. А потом перед глазами как живые предстали подруги: весело смеющаяся белокурая Санни, доверчиво распахнувшая зеленые глазищи Этнин... Сердце Орли сжалось. Какая разница, собьет она это проклятое кольцо или же промажет: все равно освободить их уже не получилось!

Но опять сумела собраться с силами. Успокоила себя: главное — вырваться живыми отсюда сейчас, а потом Робин непременно что-нибудь придумает. Значит, нужно еще побороться!

Орли перекрестилась. Прошептала «Отче наш» — по-ирландски, как научили в родной Инишкарре. Потом быстро проговорила короткую молитву Бригите — слышанную от матери, передававшуюся изустно со времен старых богов.

Подбросила на ладони свинцовую пулю. Та оказалась неожиданно тяжелой. Прежде Орли с такими де́ла иметь не приходилось: обходилась камнями. Подумалось: вот бы подобрать удачный камешек, а пуля — ну́ ее! Но ничего подходящего под ногами не валялось.

Снова себя успокоила: подумаешь, свинец! Просто надо представить себе, что это не маленькая пуля, а большой камень — и всё получится!

Расправила веревку. Медленно надела петли тяг на пальцы: одну — на указательный, другую — на средний. Вложила пулю в ложе пращи. Огляделась. И замерла.

Вокруг стояла звенящая тишина. Множество людей смотрели на нее снизу — и все молчали: и праздные зеваки-зрители, и Кудда, и сакс в черной тунике, и Мабин. Потом вдруг откуда-то принесся шальной слепень, с жужжанием закружился вокруг Орли.

Совсем некстати ей вспомнилась Инишкарра. За два года до бегства семьи Орли с Эрина на заливных лугах по берегам Ли вдруг появилось видимо-невидимо слепней. Тогда пастухи все время жаловались, что эти твари не дают покоя коровам, что из-за них стало меньше молока. Люди тоже страдали от их укусов, покрывались волдырями, иные даже заболевали горячкой. Сам епископ Шенах отслужил в Корки мессу во избавление от казни египетской, а местная ведьма Барбре увидела в нашествии мерзких кровососов происки ши, обидевшихся за что-то на людей, и очень дурной знак. Вскоре, и в самом деле, кто-то из братьев Слэвина повздорил с сыновьями Брэндана Мак-Ноэ, эоганахтами из Глендамнаха, и притихшая было старая вражда разгорелась вновь...

Слепень не отставал от Орли, назойливо вился вокруг нее, норовя пристроиться то на руке, то на лице, то на спине, отвлекая, мешая сосредоточиться. Но это-то и придало ей решительности: надо стрелять прямо сейчас, пока страх перед дурным предзнаменованием не захватил ее совсем! И Орли подняла руку.

Робин передвинул кольцо с макушки на темя, чуть приподнял голову, ободряюще подмигнул. И замер, не шевелясь. А Орли уже сосредоточенно раскручивала пращу. Сейчас она смотрела только на серебряную блестку на голове Робина и не замечала больше ничего — ни басовитого гудения веревки, ни жгучей боли от укуса слепня, все-таки усевшегося у нее между лопаток, ни саднящих кровоподтеков на подбородке, ни крика одного из стражников, ни доносящегося со стороны Бата конского топота.

А потом она вдруг неведомым чувством ощутила: пора! Быстро распрямила указательный палец, отпуская тягу и отправляя пулю в полет. Выдохнула. И рухнула на колени, чувствуя, как бешено колотится сердце, и не воспринимая больше ничего — ни победного звона сбитого кольца, ни радостного возгласа Робина, ни рева ликующей толпы.