И еще раз об Илье Ефимовиче

В посте «Запорожцы пишут письмо турецкому султану» загадка картины", я уже упоминал о «любви» Ильи Ефимовича Репина к переписыванию своих картин, здесь же хочу рассказать об этом подробнее.

Стремление к перфекционизму было проклятьем великого художника, чуть ли не в каждой, даже уже законченной картине, он пытался что-то дописать, улучшить, иногда дело доходило до курьезных случаев.

Известно, что одним из самых страстных собирателей (и покупателей) картин Репина, был его друг – Павел Михайлович Третьяков. В один из дней, когда Павел Михайлович был в отъезде, на пороге его галереи возник Репин с этюдником, красками и прямиком направился к своей картине «Не ждали». На вполне резонный вопрос хранителей, что он собирается делать, Репин ответил, что хочет подправить лицо на картине и что Третьяков в курсе.

Делать нечего – принесли лестницу, разрешили.

Подправив лицо, Репин переставил лестницу к картине "Иван Грозный и сын".

Хранители немного напряглись.

«Вот я немного трону краской голову Ивана Грозного».

После его «троганья», голова значительно изменилась в тоне. А Репин, между тем, войдя во вкус, к ужасу сотрудников, уже перетаскивал лестницу и краски к картине "Крестный ход в Курской губернии"...

Нечего и говорить, что Третьяков изначально не был в курсе намерений художника. Вернувшись домой и увидев правки, меценат был возмущен до крайности.

Хотя, справедливости ради, известен случай, когда на этот раз Третьяков переделал картину Репина.

Речь идет о портрете Л.Н. Толстого. Уже после того, как картина была куплена и выставлена в галерее, Третьякову показалось, что у Толстого очень румяное лицо. Особенно лоб.

«Будто он из бани!» — недовольно говорил Павел Михайлович. И все допрашивал Н.А.Мудрогеля – сотрудника Третьяковки: «Вы видели Толстого. Не такой же у него румяный лоб?»

Так ходил он вокруг портрета с месяц, пока, наконец, не решился:

«Принесите-ка краски, масляные и акварельные».

Взяв кисти в руки, Третьяков залиссировал румянец и убавил красноту на портрете Толстого. Так портрет и остался, поправленный Третьяковым.