Ребенок войны

Когда в начале весны умерла соседка с первого этажа, Клавдия Баева, я обещала себе, что девятого мая расскажу о ней. О светлом человеке, неутомимом труженике и ребенке войны.

О войне мы с ней заговорили случайно. Ее внучке в Израиле дали задание расспросить бабушку, как той жилось в войну. Но рассказать внучке такое она не смогла, заплакала. А со мной поделилась.

Заметок я не вела, но кое-что запомнила.

Поражает, что это правда и что говорилось это все буднично. Жили они тогда, если не ошибаюсь, в Бобруйске. Мать и пятеро детей. Мать заставляли прибираться в комендатуре, а потом били. В течение месяца избивали каждый день. Пока не вступилась латышка-переводчица, заплатив, чтобы женщину оставили в покое, золотым кольцом. С тех пор ее не трогали.

Еды не было никакой. Но рядом жил бюргер, растивший свиней. Он выбрасывал ошметки шкур, дети подбирали и варили.

Раз семья увидела, как красивые парни-евреи тянут телефонную линию. Одеты в чистые рубашки, хорошие костюмы. Мать спросила, не жалко ли им одежду выпачкать.

А один из парней спокойно ответил, что жалеть нечего, как закончат работу, их расстреляют.

Когда немцев прогнали, на станции остались вагоны с добром, которое они не успели вывезти. Дети полезли туда, взяли, что могли. Но красноармейцы их половили и все отобрали. Только бусы получилось принести домой в ведерке. А еще раз пошли за ягодами в лес, возвращались назад, и опять у них солдаты стали спрашивать, что они несут. Кто из детей поделился ягодами, тех накормили и хлеб с собой дали, а у девочки, что ягод не дала, корзинку отобрали и выкинули.

Клавдия выросла, стала строителем, вышла замуж, родила троих детей. Всю жизнь работала честно. И последнее, что мне сильней всего запомнилось: сказала прошлой весной, что видела Божью Матерь, раскинувшую над Беларусью свой плат -- синее, чистое небо. А значит, все будет хорошо.

Царства Божия тебе и синего неба, баба Клава.