Ирина Валерина и нитяной клубок смыслов

Размышляя о женственности и о женском, я не имею ввиду наличие первичных и вторичных половых признаков. Я о чувствовании мира. О том, куда может привести нас путешествие в себя. 

Как мир откликается на наш запрос прочувствовать и узнать его глубже, шире, объемнее. Как прощупать его и не спугнуть? Повернуться к нему голым лицом и не переживать, что кто-то не так тебя поймет? Как не сравнивать себя с другими, загоняя под одобренные обществом шаблоны, а слышать свой тихий спокойный голос, оберегая его от бесконечного шума современной гонки за чье-то внимание?

Смелость и вера в себя. Вслушаться и не пропустить тот момент, когда собственное дыхание становится священным, синхронным с миром. Нет, не спешащее городское, а размеренное и взаимно-обращающее вселенское. Природное древнее, стихийное через миг настоящего в разумное упорядоченное космическое. И обратно. 

Дыхание. К витку виток.

Среди теней, утративших объём,

ищу того, кто мне проводником

послужит в бесконечном переходе,

но тени молчаливые темнят.

Нащупывание своего голоса в стремительно меняющейся реальности, когда дух захватывает от скорости, когда нужен покой, чтобы не забыть звук собственной тишины - тонкострунный, лучистый, нитяной, отправится в мир теней, чтоб не сгинуть, сохранить себя. 

Конечно, тьма присуща их природе,

как пустоте присущ голодный взгляд,

поэтому я жду,

я вечность жду,

хоть вечность, разумеется, неспешна,

тем паче в изменяемом аду.

Боль и страх – это ключ и дверь. Когда нужно отыскать себя, приходится спускаться в бездну. В мир забытого, темного. В мир страшных тайн многих поколений, живших до тебя. Есть ли надежда найти то, что лишь где-то пульсирует в темноте и тумане, распространяя слабые волны, как стон, как призыв о помощи – долгий, уже бесцветный, почти безжизненный?

Скользит по вариабельному льду

просыпанная памятью черешня

из влажного газетного кулька

и в прошлое утекшего столетья,

где в старом покосившемся буфете,

в Сахаре углеводного песка,

гудят шмели, лишённые души,

и осы, полосатые как жизнь.

Память. Что может быть обманчивей памяти? И что может так манить, обещая тот же огромный сверкающий мир детства? В той просыпанной черешне была вся сочность и весь аромат, весь мир в том моменте, и в том моменте была истина. Миг, который длился долго, который потом всю жизнь будет эталоном счастья. Призрачного счастья. За которым никак не угнаться.

Однако, время...

Время здесь — вода,

достигшая предела изменений.

Но неискоренима суета,

и тщетно ищут порченые тени

один глоток невымерзших минут —

и не найдя, бессмертный лёд грызут

в надежде утолить слепую ярость,

глухую жажду,

горечь плотских смут

и прочее,

что в памяти осталось,

когда разбился маетный сосуд.

Время. 

Свиданий наших каждое мгновенье мы праздновали, как богоявленье…

Маятник. Фонтан. Водопад. 

Память пытается сохранить призрачное счастье, поместить в морозилку, чтобы потом была возможность лакомиться, отламывая по кусочку. Не получается. Настоящее утекает, без какого-то даже малейшего намека на счастье – такое будничное, обыкновенное. А нужно вспомнить о дыхании, о синхронности с вечным, когда миг можно растянуть надолго. И забыть обо всем, о себе, сохранить себя лишь на этот миг. Но это порой невозможно. Не хватает смелости.

Я так давно тут, что, боюсь, вот-вот

забуду то, что давит и гнетёт,

но этим грузом и ведёт по кругу.

К витку виток.

Растёт вовне спираль.

Всё ближе свет.

Необозрима даль.

Нет места первобытному испугу.

Остался шаг.

Груз бессмысленного скоростного – настоящего - неусвоенного, чужеродного скапливается непереваренным. Оно несъедобно, невкусно. Оно состоит из обрывков, полуфабрикатов смыслов, которые не годятся для воссоздания того эталонного пронзительного – сколько бы ни сыпали в инстаграме черешен из влажного газетного кулька, какими бы навороченным фильтрами не пользовались бы, миг счастья не воротить такими примитивными средствами. Технически точно выверенными, залайканными искателями потерянного мгновения.  

Веди, виток-петля:

за новой гранью инобытия

откроются разбитые ковчеги,

седые горы,

огненные реки

и злая, раскалённая земля.

Остается лишь идти, ощупывая чувствительными пальцами бока древних ковчегов, в надежде отыскать старую карту в мир настоящих смыслов, длительных мгновений и собственной правды. И отыскать те слова, которыми будут написаны новые скрижали.

Слова, которые будут сплетены в нитяной клубок и вручены Ариадне, которая однажды спасет своего Тесея из гиблых лабиринтов потерянных смыслов.