Avida dollars

Кой черт от этого самопиара? Одна суета. Тем не менее, понадоедаю.

Скучный декабрь (пятнадцатилетний вымученный долгострой)

Глава 16. Советник Песенко - спаситель уточек

- Чесотка это, Тимофей, парша и чесотка, - грустно откликнулся бородач, - Чему тут радоваться? Вертаться надоть! Пропадем насовсем.

- Да кудыж вертаться-то, Василь? Все уже. Уходили, по закраинам уже разъезды ходят. Возьмут красные Киев, как пить дать.

- Да может и при них жизнь будет? Я-то ладно, почитай десять лет при Фроське, но ты, Тимоха, возчик же? Куда новая власть без возчиков? Боязно, что ль?

- Да я их не боюсь. Только офицеров отменили, господ отменили насовсем. Куда я без купцов, куда без советников разных? Кого возить? - ответил тот, жуя хлеб с бурым пластом солонины, - вот раньше, поприедут в город развлекаться. С вокзалу уже за целковый возишь, опять же к Фросе поедут. А что ежели наблюют в пролетке, и то дело, честно позаплатят. По рублю, а то по два давали, бывало. А красные куда поедут? Шлепнуть, вот это они могут. Наблюют и шлепнут в придачу. Нет радости в такой жизни. Голытьба.

- А какая она, радость? Все лучше, чем по снегам этим пехать. Тут тоже, наскочишь на кого, тоже шлепнут и имени не спросят. - растерянно заключил бородатый швейцар и обратился к закусывающему Леонарду: - Вот ты как считаешь, мил человек?

- Совершено, верно, - подтвердил пан Штычка и почесал нос, - провалится мне на этом месте, если не так. Нет правды в этом, имени не спрашивать. Ты имя спроси, а потом шлепай.

- Да ты сам подумай, Никодимыч, - сказал возчик, ткнув кулаком любопытную  лошадиную морду. Животное обиженно всхрапнуло и попыталось ухватить его зубами за рукав. – Сам подумай. В Варшаве хоть спокойно. Пшеки власть держат, безобразий этих нет совсем. Поставит где нить Фрося веселый свой дом, по-прежнему все обернется. Счастья тебе привалит, покой будет. Пойдут паны развлекаться, по целковому опять получать будешь. 

- Не знаю, - с отчаянием произнес собеседник и налил всем по кругу, - по сегодняшнему дню уже ничего не понятно.

- А что понимать? От войны да прочего бежать надо, во всяком случае, - ответил Тимоха, и поморщившись выпил. – Поуезжало знаешь, сколько? Профессор Витгофе, помнишь?   Или вот взять инспектора Песенко, что с Вышгорода был. Уехал! А и умнейшей души человек, согласен?

- Тот, что по спасению уток был?

- Ага, – подтвердил возчик и пояснил флейтисту: Инспектор Вышгородской управы Песенко был на Фундуклеевке личностью легендарной. Да такой, что спроси у любого жандармского, кто такой Федор Емельянович? И тот бы вытянулся в струнку и отдал честь. Ибо Федор Емельянович, в неизменной бобровой шубе, являвшийся в абсолютно пьяном состоянии в любой момент, где бы ты его не застал, был – человек- праздник. Да такой праздник, чтобы до рвоты и чтобы девять пролеток с цыганами, а шампанским поили лошадей. А любая девка, обретавшаяся в «Круге» или «Бурхарте» на Подоле, при воспоминании о нем подкатывала глаза как монашка. Вот какой это был человек!

Это тот скромный инспектор Вышгородской управы, что добился в тринадцатом году откупа на спасение уток. Потому что не было ничего более важного для Отечества в то время, как спасение диких уточек. Мироспасительное начинание предприимчивого советника Песенко было поддержано циркуляром. И пользовалось при этом такой популярностью, что алчные окружные из Вильно, выдвинули было идею спасения лягушек и сбора шишек в окрестных лесах. К их общему несчастью позабытую, за начавшейся войной и революцией.

- Ось, как соберет народу. Приказных, да мелкоты, оребурков, каких, - вещал собеседник, отчего-то радостно жестикулируя, - да на лед и ну его долбить. Ей-ей по Днепру как стадо коров ходили. Там полыньей наделают, там наделают. Ути, дескать, голодать изволют. По полста тыщь на это дело тратили.

- Так они ж улетают в зиму? – недоуменно спросил отставной флейтист. – Ни одной утки зимой.

- Я же тебе и говорю, умнейший был человек. Все предусмотрел.

За политику без подтверждающих данных из Википедии, буду нещадно банить!