Рецензия на сборник поэзии «Такие дела»
Это стихи-исповедь, это стихи о любви.
Конечно, большинство стихов ‒ именно о любви… а если учесть, что любовь бывает разная, то вероятно, о ней написаны вообще все. Любовь к жизни, любовь к познанию, любовь к дорогам, любовь к неизведанному, что За Гранью… с любовью всё непросто.
Непросто было и с этими стихами. Раз уж я нарушаю правила и ломаю сроки, то хотелось бы взамен выдать много раздумий и откровений, и коли так, то сперва резонанса не было ‒ не считая
И царапают кошки остатки твоей души,
Что уже не надеется и думает о вчерашнем…
Только ты дыши. Слышишь, девочка? Ты дыши…
В этом что-то есть… созвучное. И по большому счёту, так можно сказать обо всех стихах этой книги. Они в какие-то моменты очень близки, очень созвучны. Не всегда это уютно ‒ или вообще не… они неуютны, что да, то да. Это стихи о любви потерянной, о прорехах этого странного мира, не знающего о справедливости. В них много искренности ‒ той, что осколками в горле… кому же такое зайдёт?
Разве что только поэту… который знает это, потому что ощущал.
А ещё ‒ это стихи о том, что здесь и сейчас, они по сути ‒ отражение, хроники, твиты… то, что переживаем мы все, что объединяет всех… недавно я читал о войне ‒ той, старой, начала прошлого века, которая тоже звалась мировой, и она тоже всех объединяла ‒ кандалами общей тревоги, общего горя, разрушения устоев. Разве не то же самое испытали (и продолжаем) испытывать мы ‒ не дети войны с нам подобными, но войны с варелез (читайте Карда или гугл вам в помощь), войны с вирусом, где он или мы, без сочувствия пощады… Такое разрушает.
Я ждал весну, но ждал ее напрасно -
Она пришла больная и в снегах,
Весь мир опутав паутиной красной…
Я пережил ее, восстал из праха.
А лето… Знаете, оно смешное,
Оно смеется детством за окном.
Оно пришло, а я еще зимую
Это печально, это так близко… это о любом крахе ожиданий, о любой ‒ даже незримой и без гранат ‒ войне.
Но если многочисленные стихи о разномастной любви, о потерях и одиночестве разбросать по категориям и подвидам, то здесь, кажется, у нас стихи ‒ О Любви в Городе. Это не обычный город, как вы понимаете. Это Город. Он особенный, для каждого ‒ свой… и иногда сам он вызывает у поэта чувство любви (это знает сэр Макс из Ехо, это знаю даже я сам), а иногда Город забирает у поэта его любовь ‒ или забирает себе поэта? Город-вампир, каково…
Этот Город всегда полон жизни ‒ странной, ночной, жизни теней, фонарей, ажурных решеток и мостовых… и он полон сказок. Иногда они плохо заканчиваются… на то ведь они и сказки. На самом деле, в них всегда кого-то в финале убивают. И ещё вопрос, как лучше ‒ других или тебя…
Сказки спали.
Только тьма на руках своих ласково город качала.
Только чудилась городу радость далеких миров,
Где любой муравей его мог бы начать сначала,
Только к ним отпускать город был еще не готов.
Сказки спали.
Только грезя об утре, прижалась к стеклу моя муза,
Только в карих глазах отразился свет звезд-фонарей.
Да, пусть речи немы ее, в мотивах так много блюза,
Только лучше не сыщешь ‒ потрать миллиарды дней…
Сказки спали.
Только кот мой мурлыкал, собою заняв подоконник.
И по шерстке кота нежно гладил лучами рассвет.
Город сладко зевал, муза листала сонник,
Только сказки все спали и будут спать тысячи лет...
Это одно из моих любимых. Возможно, попросту потому, что я сам когда-то писал подобное ‒ мы же склонны любить тех, кто нам подобен… или делать вид, будто нам так кажется, но в общем, вы меня поняли. Здесь прекрасно всё: гармония между ритмом и смыслом, звучанием слов и видом создаваемых ими картин. Чего ещё ждать от поэзии?
А сказки спали… и полагаю, это правильно и хорошо. Уж если кто-то не спит ‒ пускай это будет кот. Лишь бы не Алиса ‒ не кэрроловская, разве что та девочка изрядно повзрослела… вдали от Зазеркалья.
Алиса спит, и покуда рассвет не настанет,
В ее замке все замерло от пыли и до кота.
Двери все на засов, заколочены окон ставни,
И лунатиком бледным бродит по замку мечта.
...
Чародей уж зовёт: "Эй, милая, просыпайся!
Ждут нас алые паруса на каравелле в порту!"
И к лицу наклонившись целует ее крепко в губы.
Под рукою Алисы рассыпается рукоять...
Но чудес не бывает, а значит и это чудо
Не разбудит Алису, продолжит та крепко спать.
И по новой увидит, как время стирает камни,
И как мертвое слово в живое врастает насквозь,
Как пустою рукой чародею наносит раны...
Уходи, чародей! Живи, пока не сбылось!
Он берет ее за руку, целует холодную кожу,
Тихо на ухо шепчет и гладит по волосам...
Эй, постой! Не спеши, случайный прохожий!
Подскажи, не алеют ли там небеса?
«И цветут сорняки, и дышится диким медом»… там, в замке Алисы ‒ и возможно, в её снах? Город, где затаилась любовь поэта, ‒ он полон сна. И конечно, Ловец снов обитает тут тоже. Опасный или нет, решать каждому…
Я прост как круг, но пуст внутри -
Лишь паутина из иллюзий,
Куда ловлю плохие сны,
Связав с собой их в крепкий узел.
Они растают по утру
И легкой дымкой испарятся.
Меня качает на ветру -
Ведь мне на привязи остаться
Велели вы, и пальцы ваши
На крюк цепляли в потолке,
Чтобы спалось немногим слаще,
Вам всем спалось бы, а не мне.
А мне хранить покой и жизни
От духов злых и суеты…
Когда мне надоест служить вам,
Я украду ваши мечты.
Здесь сны ‒ через страницу, через строфу. Местами сложно разделить реальность и вымысел в мире поэта ‒ и это в целом неудивительно… так ведь на самом деле и есть. И одна из главных целей стихов (если тут вообще можно говорить о целях) ‒ что они умеют нам об этом напоминать.
Колокольный звон из разрушенной старой церкви
Разобьётся о полдень, снежинками высечет свет.
Если мы ‒ бытие, согласно теории Беркли,
То куда мы уходим, когда бытия больше нет?
___
Надо мною волнуется море километрами мутной воды.
Морю тошно и муторно, хочется в небо дождем.
Но взлететь не получится - там наверху блокпосты,
У них наши портреты с приказом "не брать живьем".
В их озябших руках сигареты осыпаются пеплом вниз,
Море травится ядом тем, волнами бьет по песку,
Только скалы прибрежные встали подобием риз,
И сквозь них, как и в небо, я, увы, не сбегу.
Только ветры с юга и с севера все терзают морскую гладь,
Ветры воют и маются, ветры в туманы зовут.
Надо мною волнуется море - ветрам меня не достать,
Да и смысл стараться мне, если уже не ждут?
___
Нанесите белила на кожу, бумагу, жизнь,
Нарисуйте мечту на них, чтобы она сбылась.
А не сможете если ‒ в буквы оденьте мысль,
Чтобы чудо случилось ‒ история началась!
Вы слышите ритм череды реальностей, зов Дороги Между Мирами, отзвук голосов Бесконечности? Я слышу… как, мне кажется, слышит это эхо и сам поэт. Иначе как же сумел бы поймать его в строки и записать?
Это иногда очень юные стихи ‒ хотя в них много об опыте, об ушедшем, о прощании. Но кто может так упоённо говорить о прошлом, как юность? У неё прошлого ещё так мало, что всё оно ‒ ещё совсем в настоящем…
Из года в год к запястьям наших рук
Путы незримые идут из сухожилий.
И если б мы друг другом дорожили,
То стало б меньше в мире том разлук?
Чудес не жди ‒ их впрок не запасешь,
Срок годности по венам и артериям
Стекает в ночь и ластится доверием.
Твоим "сейчас" мурлычет в двери ложь.
Так сколько лиг дорог и циферблатов
Пройти до срока суждено стихам?
А вечность не разделишь пополам.
Но раз идешь, не повернись обратно!..
Вы слышите эту музыку, эту закатную красоту? Стук копыт… я вспоминаю другого певца, который пел почти о том же самом… И имя его было полно звона подков и струн.
‒ Мой конь притомился. Стоптались мои башмаки.
Куда же мне ехать? Скажите мне, будьте добры.
‒ Вдоль Красной реки, моя радость, вдоль Красной реки,
до Синей горы, моя радость, до Синей горы.
‒ А где ж та река и гора? Притомился мой конь.
Скажите, пожалуйста, как мне проехать туда?
‒ На ясный огонь, моя радость, на ясный огонь,
езжай на огонь, моя радость, найдёшь без труда.
‒ А где же тот ясный огонь? Почему не горит?
Сто лет подпираю я небо ночное плечом…
‒ Фонарщик был должен зажечь, да фонарщик-то спит,
фонарщик-то спит, моя радость, а я ни при чём.
И снова он едет один без дороги во тьму.
Куда же он едет, ведь ночь подступает к глазам!..
‒ Ты что потерял, моя радость? ‒ кричу я ему.
И он отвечает: ‒ Ах, если б я знал это сам!
Его звали Булат Окуджава… и он тоже ходил по брусчатым мостовым этого Города, способного сплести реальные сны, зажечь фонари-обманки, зачаровать и увести парковыми тенями чью-то любовь… а потом оставить поэта одного ‒ на перекрёстке, где (это ведь знают все, особенно те, кто следил за странствиями двух братьев на старой Импале) можно выторговать одно Желание, обмануть смерть… вот только о цене спасённому наверняка придётся пожалеть.
Я боюсь без тебя остаться,
Выть в просевшее наземь небо,
И играть с демоном перекрестка
На бессмертную душу мою.
Я боюсь без тебя разбиться,
Не в полете, а шаг за шагом,
Спотыкаясь на ровном месте,
Получая граблями лоб.
Я боюсь без тебя! Нет, честно!
Я не совместим с этой жизнью,
И с любою другой тоже,
Если в той другой нет тебя.
Не спасай же меня, бога ради!
Если веришь в какого бога,
Если любишь меня хоть сколько,
Потому что спасенье ‒ бред.
Только темная заводь неба
Разобьет меня на кусочки,
Разбросает в слова и песни
И навечно останусь твой.
Это одно из моих любимых, я примеряю его на свою историю, своих героев… почему бы нет? Разве не так поступаем мы постоянно с чужими историями? Забираем их, набрасываем на плечи, а иногда забываем, что они не наши, ‒ так славно они приходятся нам по размеру, так накрепко прирастают…
Я даже мог бы назвать это одним из лучших ‒ там так много настоящего… так много поэта? Искренности? Души…
Но её тут попросту ‒ много. Сплошная душа ‒ весь этот сборник. Ему вполне подошло бы такое название.
Я всегда чувствую себя неловко, рассуждая о том, чем хороши чужие стихи. Чувствую себя резонёром, притворщиком… стихи просто есть, ты слышишь их ‒ или нет; если да ‒ они того стоили. А иногда они прекрасны.
Вечность свернется в строку,
Выстрелит… или взорвется…
Вновь завели чехарду
Дети погасшего солнца.
Что же неймется все вам?
Дети не знают ответа.
Пусть их… По головам
Ласково гладит их лето.
Стихи ‒ это всегда где-то около вечности. Которую иногда можно приручить… и уговорить свернуться в строку.
На немножечко….
Но это ведь всё равно ‒ на вечность.
Тут много прекрасного, и всё не перечислишь. Да и не стоит ‒ лучше вам пойти и почитать. Этот сборник надо читать подряд, потому что это ‒ не собранная вместе куча стихов, это история, у которой есть завязка, событийный ряд, кульминация… и даже не одна, как положено хорошей истории. Вот только с развязкой всё сложно, всё под вопросом. Но я редко видел настолько цельное произведение в стихах. Его сложно разбивать на цитаты.
Щемящее «Аве, Мария», очаровательно саркастичные и полынно-горькие «Великие»… жутковатый «Болевой порог»… загадочная «Марла», в которой понятно всё, кроме названия, и отчаянно-острое «Мне тебя обещали»…
Нет, я не стану перечислять. Тут и впрямь можно цитировать всё, пока не поймёшь, что переписан уже весь сборник, а выкинутые строки ‒ возможно, и есть самые важные. Такие пронзительные ‒ «Письмо», «Иммунитет»…
Или вот:
Дотянуться б к тебе, схватить,
Сжать в охапку дрожащих рук
И держать, и не отпустить,
И не сдаться на милость разлук,
И не справиться никогда…
Может в следующей жизни?
Может…
Крик запутался в проводах
Гулким эхом:
"О, боже… боже…"
Это настоящее ‒ для всех, кто хоть что-то знает о любви. И это апофеоз и суть всей истории… Истории болезни под названием «любовь». А может ‒ жизнь. Или мечта. Кто знает. Все зовут это по-разному.
И я ведь говорил о развязке? О финале…
Там никого не останется за полотном реки.
Рукава у рубахи по локоть закатаны ‒ режет кожу.
Чьи ты раны бинтуешь словом, вырванным из строки,
И о чем пожалеешь, когда воровство не поможет?
По расстрельным бригадам не воют и не поют,
Поименной минутой молчания не вяжут в вечность.
Чтоб остаться живым, останешься и в строю,
Там научат тебя не взваливать совесть на плечи.
Бригадир всех отметит по выданным номерам,
Карандаш послюнявив, поставит в тетради крестик.
Много ль надо ума, чтоб воздавать по словам,
Когда главный критерий завязан на интересе?
Когда выйдут все строки годности у души,
Здесь никто не заступится, время мотая вспять,
А последний в строю рассмеется, тебя оглушив,
И нахально так скажет: "Просили не занимать!"
Финал, который открыт… и снова возвращает нас к строкам Окуджавы, к полотну той самой Красной реки… только мне одному кажется, что это ‒ одно и то же? Тот самый путник, который всё-таки приехал на ясный огонь…
Кстати, о дорогах тут много. Дороги, странствия, февраль, трава у обочин, неизменный и вечный ветер. Вот это вот всё… всё ‒ тут. Я говорил о любви? Но это точно так же ‒ и книга Странствий. Этот путник скитается не только по городам… а может, он иногда из них вырывается?
Или мечтает? Как знать…
И в завершение ‒ следуя правилам написания рецензий и законам гармонии и литературного единства (помните, я же упомянул об огне) ‒ самое-самое. Наверное. Примерно…
Когда погаснет свет и стихнет звук,
И небеса раскроют свои двери,
И ты пройдешь, не подавая рук,
Бесстрастный и к разлуке, и к потере,
А взглядом многоликая толпа
Вберет твои последние мгновения
До шага, где последняя черта
Чужие остановят сожаления,
Тогда не обернись ‒ шагни за край,
И крылья за спиной подхватит ветер…
Они согрелись, говоря: "Сгорай!"
Не понимая, что ты просто светел…