Рецензия на роман «Таматарха. На службе у изгоя»
Читая роман «Таматарха. На службе у изгоя», я не задавался целью поиска конкретных следов соавторов - Р.Злотникова и Д.Калинина в его тексте. Для меня совершенно не важно, где начинаются вложения первого и заканчиваются - второго. Потому что «Таматарха» воспринимается целостным, законченным произведением, соответствующим указанным жанровым аспектам, без каких - либо явных кусков, рывков, бросков, выпячиваний по типу «здесь – моё», а «там – его» - "читатель разберись сам, если тебя это так волнует, то я вот тут оставил лично свою метку". Неподдельный интерес вызывает сама фабула романа, ситуационные перипетии героев-персонажей, сюжетные линии, антуражные ресурсы, использованные с полной нагрузкой, т.е. «Таматарха» сама по себе интересна.
А в рамках рецензии, мне прежде всего, хотелось бы поговорить о литературно - художественных достоинствах "Таматархи". Моё первичное внимание к роману было обусловлено «целевым» попаданием во времена средневековой Руси, да исходными мотивами сражения с викингами, имеющими дальнейшее, совсем не тривиальное, развитие. Мне прежде всего очень хотелось увидеть отражение «эпохального реализма» в представленном тексте, его социально бытовые нюансы, политические интриги влияния, воплощение исторических образов, делавших эту самую эпоху. Может быть повторюсь, но напомню свою позицию в данном вопросе: альтернативно-литературный подход к классической истории даёт автору возможность формировать Историю под избранные им образы, образы-герои – первичны, исторические события – вторичны, по отношению к первым, потому что эти герои, находясь в определённых образных рамках, способны изменить ход Истории.
Только, в этом случае на образность ложится двойная нагрузка состоятельности и убедительности передачи автором истоков и динамики её прогрессирования, двойная ответственность за реалистичность создаваемых образов. В угоду всеохватывающим экшен-тенденциям можно ущемить формирование образной системы персонажей, ограничившись внешней описательностью, да парой-тройкой штампов настоящего «мужика» (многие так и делают), но на выходе получить не развернутый, литературно-художественный комплекс главного «потрясателя народов и тронов», а безликий «картон», даже и теоретически к этому не способный. Для меня важно умение автора формировать убедительные личности, которые не параллельно и не отдельно от сверхумений, сверхдеятельности, суперподвигов. К слову, в «Таматархе» с этими аспектами всё в порядке. А «проект развития личности «Погружение» органично вписывается в канву моего предыдущего отступления.
Теперь хочу остановиться на работе авторов с «попаданческой» темой. Оказалось, здесь не всё так просто: представлен двойной перенос – и в образ (не в тело, голову или душу отдельно, а именно во весь личностный комплекс «приемника»), и в эпоху.
Это усложнило авторскую задачу, но переход к повествованию от первого лица сделал своё дело. Конечно, «я» не может видеть себя со стороны, но в этом случает авторские вставки- размышления-указания помогают создавать критическое впечатление об образе. В отличии от Ю.Корчевского, чей «попаданец», никак (ни морально, ни физически, ни психологически, ни даже идеологически) не подготовленный, совершает былинные подвиги в русском Средневековье, попадая туда, потому что «попадает», Андрей Карцов совершено чётко представляет себе, что ждёт его там и в чём заключается его миссия. Логика взаимоотношений «человек-время-возможности-результат» в «Таматархе» выверена скрупулёзно.
«Эпохальный реализм» романа (пусть и альтернативно-исторического, но всё равно и социально-бытовой, и политический, и религиозный, и образный) построен на классическом каноне соответствия последовательности – «время-место-события-люди», авторы сначала определяются с первым, подводя основательную базу под последующие компоненты воплощения реальности этого соответствия. Они не кидает читателя в неизвестное время и не оставляет в вакууме. Пролог сразу даёт понять когда, что и где происходит, чего ожидать в ближайших главах, на какой временной и географической основах будут происходить последующие события. Два временных промежутка «тогда-сегодня» (можно и наоборот): Йомсборг, XXIIв, средневековая Северо-Западная Русь, Таматарханское княжество прекрасно уживаются на страницах «Таматархи».
Меня поразила точность и обстоятельность бытовых сцен: где жили, что ели, как одевались, как говорили… Сцены, которым авторы уделяют максимальное внимание, но меня никогда не коробили «излишние подробности», а даже, наоборот увлекали всегда: представление пишущего о временах иных интересно своим интерпретационным рядом, авторскими акцентами передачи. Да, это в какой-то степени затягивает развитие сюжетов, но стоит того, потому что даёт представление читателю о глубине проработки атрибутов воспроизводимой реальности. И тут на память приходят откровения одного из известнейших мастеров исторической прозы:
Батальное кровопролитие всем известно, давно используется и не является ни целевым, ни смысловым моментом повествования, потому что во все времена кровь проливалась одинаково трагично, оставаясь пролитой кровью, требующей возмездия и воздаяния. Мне же интереснее как жизнедействовали предки: сам процесс пахоты земли, посева, сбора урожая, выпечки хлеба, ухода за лошадьми и даже охоты несёт больше информации о народе, чем банальное смертоубийство.
Несколько слов о фант-допе и его обосновании. Допущений просто масса, потому что сама основа является фантастической не в чистом виде (кое-где проглядываются уши Лит РПГ, на фоне реализации классических фэнтези-атрибутов), а является компонентом микста жанров. В данном контексте события и образы воспринимаются достоверно, а допущения вполне обоснованы. Верю и ещё раз верю читаемому тексту! Сам жанровый микст помогает полностью реализовать экшен-программу «Таматархи» - всё для литературного возбуждения читателя. Однако, оставаясь в уже определённых рамках, авторы делают это совсем не робко (но и не навязчиво-агрессивно) - везде чувствуется и настрой, и подход: ничем не прикрытое и не ограниченное старание соответствовать потребностям современного потребителя, которое становится основным стремлением полностью овладеть читательским вниманием.
Пришло время поговорить о сюжетных линиях «Таматархи». Их - три, все они направлены на формирование динамики-прогрессии триады Андерс – Андрей – Андреас: исходник-приемник-целевой перенос, с последующим формированием-развитием на фоне окружения и обстоятельств. В этом посыле нет ничего нового. Особенность «Таматархи» заключается в том, что он носит, отнюдь, не развлекательную цель. Всё на полном серьёзе. Миссия ГГ весьма опасна и ответственна, потому что менять История безболезненно и беспроблемно невозможно никому. Миссия – не вояж за приключениями, а прямой путь к их поиску на известное место, выполняя конкретные задачи собственного проекта изменения будущего. Большой объем текста — большие возможности и для авторов, и для читателей. Но с первых и спрос больше - накрепко заинтересовать читателя, привязать к тексту, на всём его протяжении, давая совсем не диетическую пищу читательскому аппетиту. Когда есть «затяжки», «авторское текстовое торможение», не обоснованное продолжительностью действия (или зависание на одном, в угоду пролонгации уже полученного эффекта), границы сюжета размываются: писатель перестраивается медленней, чем того требуют позывы читателя «вперёд-дальше», «всё-уходи оттуда», «жги – действуй, надоели описания и словесная вода», «автор, перекрывай поток сознания – топчешься на месте»
Подобных явлений в «Таматархе» не увидел, точнее не ощутил. Сюжет формируется с самого начала, а его развитие распространяется на другие главы и части. Сюжет развивается, отнюдь, не предсказуемо, тем более, что он достаточно динамичен, а события подаются без всяких остановок, потому что это и есть «литературный саспенс» - безудержное нагнетание читательских страстей.
Оценивая композицию романа, хочу отметить её простоту и доступность как для авторов, так и для читателей, потому что её построение сродни путеводителю по всему немаленькому тексту (очень удобно для читателей с разными вкусами). Главы имеют название - отправные точки для воплощения в текст авторской концепции, а для читателей – ещё один способ не потеряться в потоке книжнойинформации, а так же очередное предупреждение о встрече с героями-персонажами «Таматархи», о времени иместе этой встречи, на которую читатель, уж точно, постарается не опоздать.
В контексте этих впечатлении хочется отметить два момента, которые в «Таматерхе» «прямо бальзам на душу». Классика, конечно, но утверждение, что пролог и первая глава являются самыми важными смысловыми блоками для всего романа, какого объёма он бы не был, воспринимается, отнюдь, не всеми авторами и не везде. Большая нагрузка ложится, именно на пролог, ведь он - основной застрельщик всей интриги романа, обещающий захватывающее повествование. Читая его, я так размечтался, что последний абзац оказался подобен отрезвляющему душу. «Синхронизация!», как «Сезам!» - викинги исчезли, но открылась дверь в будущее, которое позволит вернуться в эту эпоху. Именно здесь, в прологе мы знакомимся с Андерсом, чья судьба найдет совершенно неожиданное продолжение, в новом качестве и с новым мировоззрением. Достойная и доступная вводная для выполнения авторских задач.
Так думал и самый молодой воин хирда Андерс, доказавший, что достоин своего имени, в битве при Венерне. Он сменил в схватке три щита, получил пять ран, но не дрогнул и не отступил ни на шаг. Даже во время таранного удара варягов Харальда, его личной гвардии со времен ромейской службы, Андерс не отступил.
Но, по воле авторов, отважному северянину не суждено погибнуть…
Первая глава – одна из главных, важнейших частей текста: в ней автор погружает читателя в ощущения места и времени будущих событий (динамический реализм времени и места), делая этот текст ориентиром будущих действий героев всего литературного полотна, закладывает истоки интриги, которая будет владеть воображением читателя до самого финала, наконец, она знакомит его с главными героями – ведущими персонажами разворачивающегося действа, дальнейшими перспективами развития сюжета. Все эти моменты в «Таматархе» представлены авторами просто и ясно, и это меня порадовало, а, как следствие, настроило на дальнейший позитивный лад.
Ещё одним важнейшим атрибутом первой главы является то, что она ещё и дно копилки элементов художественно-литературных образов всего произведения: представление ГГ читателю самим автором, первые характеристики, первые впечатления и выводы-представления, о том, кто поведёт читателя по тексту, куда и зачем. По мере этого литературного путешествия подобная копилка наполняется всё новыми и новыми образными чертами главного героя.
Так в ней и появляется Андрей Карцов - обычный для XXII в человек, но человек (пока еще не герой) своего времени – продукт эпохи. И сразу три образных характеристики: номинативная, эмоционально-психологическая, социально-адаптивная и профессионально ориентированная. При всём этом, он – живой человек, т.е. максимально близкий нам, и ничего наше из XXI в, ему не чуждо.
Молодой человек примерно двадцати двух — двадцати трех лет сидел в приемной. Он очень сильно волновался и не сводил взгляда с дверей аудитории, где с минуты на минуту должен был начаться экзамен.
Его экзамен.
Нет, он старался быть спокоен, периодически делал дыхательную гимнастику — на полминуты, а то и на минуту полностью прекращая дышать. После чего, сделав нескольких равномерных, глубоких вдохов, ненадолго успокаивался — сердце находило рабочий ритм, а волна адреналина в крови рассасывалась. Но неопределенное время ожидания — а длиться оно могло как несколько минут, так и несколько часов, что, кстати, также являлось тестом, — вновь возвращало испытуемого в состояние чрезвычайного волнения.
Как индивид ГГ уже состоялся, потому и востребован обществом. Его перенос в образ средневекового Андерса – отправная точка образно-личностных изменений – появляется жёсткость в суждениях и поступках диктуемая «местом пребывания», однако, рассудительность, некая дипломатичность подхода к острым ситуационным моментам, не покидают его.
В образном плане ГГ мне показался знаковым и показательным сам момент «первой крови». Здесь я встретил то, что всегда ищу в подобной жанровой литературе. Патерн-архетип ГГ, зачастую, отображается как «герой – всегда, во всём и везде герой», такие геройски льют кровь, упиваясь и гордясь своей «свободной со всех сторон» позицией (классический патерн холодного-хладнокровного и расчётливого на убийство викинга). Андрей-Андреас – представитель иного архетипа персонажа-воина- «герой-живой человек», в котором, как и Хальвдане Чёрном, человеческое довлеет над инстинктами звериной агрессии - прорастает-прорывается сквозь них, где человекоуважение - человокопонимание противопоставляется человеконенавистничеству. Образу «герой-человек» не чужды эмоции, высокие чувства, вечные истины, сомнения и тяжесть решений. И в этом плане очень показателен, именно, религиозный дебют ГГ в «целевом мире».
Литературный дух путешествий не ограничивает себя одной локацией, передвигая ГГ сотоварищи по Северо-Западу Руси к Новгороду и Полоцку, Владимиру-Волынскому (есть и другие маршруты), соавторы дают им дополнительные шансы «и мир посмотреть, и себя показать». Описания Великого Новгорода убедили меня своей реалистичностью, естественностью, надеюсь, читатель сможет разделить это мнение.
Не премину поделиться удовлетворением от литературно-художественно воспроизведения образа Ростислава Владимировича, Ярославова внука, князя Ростовского, Волынского, а в настоящем - Тмутараканского: реального исторического лица, а теперь и персонажа «Таматархи». Об облике, характере, определяющих личностных чертах князя-изгоя неизвестно ничего, вообще сведения о нём скудны. Каким он был? Что думал и чем жил? В этом случае имеется непаханое поле для писательской деятельности – твори, воплощай, оживляй и приземляй новоявленного князя Ростислава Тмутараканского. И соавторы начинают делать это пошагово, но основательно. С первой встречи до финала:
Мы низко поклонились князю. Перед тем я хорошенько рассмотрел правителя Тмутаракани, пытаясь сложить о нем мнение. При взгляде на простое мужское лицо с несколько даже грубоватыми чертами и крепким подбородком, выступающим вперед, я бы и не сказал, что передо мной особа голубых кровей. Ни дать ни взять обычный ратник-топорщик, а ведь поди ж ты... Запомнились мне светлые, практически желтые волосы и красноватый оттенок кожи.
Всё выглядит реалистично – никакого княжеского выпендрёжа. И это опять про архетип «герой-человек», именно поэтому князь Ростислав подвержен сомнениям и колебаниям. Недоверчивость и постоянная тень предательства уже отложили на него свой отпечаток.
Ростислав молчал несколько секунд, сжав кулаки так, что побелели костяшки. Наконец он коротко бросил:
—Дозволяю «Божий суд»! По Правде моего деда Ярослава! Тому, кто выиграет, более не мстят!
Он сомневается в уважении к закону, по которому живёт сам, со стороны друзей-союзников. Да и какой союзнической верностью могут отличаться такие данники, как касоги, не говоря уже о херсонских греках. Да, князь переживает не лучшие времена, сам – изгой для двоюродного брата Глеба и его влиятельных родственников, но он и страшнее ромеям, потому что ближе и отступать ему некуда, а терять есть что – «отчина» ему не светит, а не князем он быть не может. Этот изгой на Руси – сгусток русского ментального символизма (кто виноват и что делать; не зачем, а почему; сомоотречение в катастрофических общенародных катаклизмах ради общества; слово важнее дела; авторитет важнее силы; правда в вере в неё), потому что в любой ситуации остаётся русским, т.е. непримиримым врагом по отношению к врагам Руси (скрытым или явным). Конечно, не все князья-изгои в последствии были такими же, но Ростислав, видимо – исключение. Вот эту исключительность князя Тмутараканского и выводят соавторы «Таматархи» на первый план. В третьей главе второй части («Ярость касогов») князь и предстаёт как «герой-человек», «князь-человек», русский человек.
В тексте есть стилистические и терминологические шероховатости, чьё исправление не сыграло бы никакой роли в плане влияния на логику и качество самого текста, так пусть же эти замечания остаются на уровне моей читательской вкусовщины.
Отдельно хотелось бы отметить литературный язык «Таматархи»: детально-описательный, свободный и легко воспринимаемый любым поколением. Прямая речь вообще – восторг: чёткая, конкретная, ориентируемая на эпоху, но без стилистических излишеств и перегибов. Потому и читается на удивление легко.
Всё, сказанное в этой рецензии, не претендует на оригинальность или бесспорность мнения, на профессионализм исполнения. Признаюсь, в «Таматарха. На службе у изгоя» искал, прежде всего, литературно-художественные впечатления, и я их получил.