Рецензия на роман «Перстень и чаша. Том 1»
РЕЦЕНЗИЯ НА РОМАН ОЛЬГИ МИТЮГИНОЙ «ПЕРСТЕНЬ И ЧАША», ТОМ 1.
Рецензия написана в рамках марафона «Читатель – автор». Сразу скажу, что о выборе данного романа для прочтения и написания своей первой рецензии не пожалел ни на мгновение. Книга потрясла своей настоящестью, да простят мне филологи выбор этого слова. Но те, кто уже читал «Перстень и чашу», меня поймут и, думаю, согласятся. Настоящее в этой книге всё, от описания реалий исторической эпохи, в которой происходит действие романа (вплоть до вкусов, цветов и запахов) и до выверенной логики и мотивировки поступков героев, психологической верности их чувств и стремлений, хотя эти самые чувства и стремления и толкают их порой на весьма скользкий, извилистый и тернистый путь. Впрочем, обо всём по порядку…
Общее впечатление о книге. Тот, кто ожидает от романа «в антураже семнадцатого века» мушкетёрской легкости и героических подвигов во славу прекрасной дамы под аккомпанемент звона шлаг и рапир, будет приятно удивлен количеством приключений. Но читатель вдумчивый будет приятно удивлен вдвойне, встретив этот очень редкий по красоте и чистоте огранки литературный бриллиант. Поистине восхищает невероятная по своей грандиозности и при этом прекрасно реализованная задумка автора: показать, как меняется человек под влиянием обстоятельств, как внешних, так и внутренних, сталкиваясь и с судьбой, и с последствиями человеческого произвола; куда могут завести намерения (изначально, несомненно, благие), а также любовь и месть. Наконец, как можно самому стать «частицей Силы той, что вечно…» Но о том, чего хочет и что совершает эта Сила, мы еще будем говорить ниже. А пока скажу одно: для меня роман «Перстень и чаша» по своей глубине, психологичности и философской составляющей (которые я вообще в книгах, кстати, очень ценю) сопоставим с лучшими образцами классической литературы, как русской, так и мировой.
Сюжет: Франция, начало XVII века.
Юный шевалье Арман де Претреше, влюбившись в Ору де Лангрежан, очаровательную фрейлину герцогини, решается круто изменить свою судьбу, отправившись за любимой в Орлеан. Но, хотя юная виконтесса (как убеждён Арман) тоже отвечает ему взаимностью, счастье тайных встреч в саду герцогского замка оказывается недолгим. Возможно, не стоило всё же фрейлине, пусть даже и не слишком громко, называть свою госпожу сушёной треской. J Эта неосторожность дорого стоила юным влюблённым. Герцогиня отсылает Ору от себя. Та вынуждена отправиться в Марсель, где её ждёт бракосочетание с Жерменом, графом де Гюстом, которого вся округа неофициально именует графом Марсельским. И что с того, что графский титул куплен Жерменом за весьма немалые деньги? Граф богат, успешен, не совсем равнодушен к своей воспитаннице Оре (хотя и большой любви к ней тоже не испытывает, как становится ясно из дальнейшего), и ему становится известно о «маленьком приключении» виконтессы де Лангрежан. Такого граф терпеть не намерен – и Ора вынужденно спешит в Марсель. А Арман бросается в погоню…
Судьба решила так, что у Армана действительно был один-единственный шанс помешать браку Оры и графа. Но было это на пути Армана в Марсель, когда Арман еще не даже не знал, что именно с женихом Оры и свела его судьба. Познакомиться им довелось позже, чем скрестить шпаги. Не стану раскрывать всех обстоятельств этой встречи, но граф Марсельский с той поры знал, что Арман, во-первых, опасен как фехтовальщик (ибо схватку с шевалье де Претреше Марсельский проиграл вчистую), а во-вторых, настолько привержен идеалам рыцарства и христианским добродетелям, что… Что граф сделал о нём весьма нелестный вывод, который тоже весьма и весьма повлиял на дальнейшую жизнь Армана. А еще раньше – на то, что когда Арману удалось всё же тайком проникнуть в дом Марсельского и встретиться с Орой, девушка убеждала его уйти в монастырь…
Так или иначе, но помешать свадьбе Оры и Марсельского Арману не удалось. Удалось разве что прокричать вслед блистательной паре:
«Иди! Увози ее!.. Но помни: везде я буду преследовать тебя и не успокоюсь, пока не убью!.. Клянусь в этом!»
И вызвать вполне закономерную и столь же искреннюю реакцию новобрачного:
«Я до тебя доберусь, мальчишка!»
И снова не стану раскрывать деталей произошедшего дальше, но угрозу свою воплотил в реальность именно граф Марсельский. А Арман не только стал жертвой подлости и предательства, но и оказался за монастырскими стенами, причем связанный клятвой принять монашеский сан – и никогда не порывать с Церковью. А порукой графу в том, что Арман сдержит эту клятву, стала… жизнь Оры. Видно, не так уж сильно любил и ценил месье граф свою жену, раз сказал такое, причем так, что Арман ни на миг не усомнился в реальности этой угрозы. Вот только кое в чём просчитался и Марсельский. Не учёл он, что тот монастырь, куда он лично доставил Армана, принадлежал Ордену иезуитов. Тому самому ордену, при упоминании которого вздрагивали и истово крестились не только очень многие миряне по всей Европе, но и многие священнослужители. В том числе и пожилой кюре из Претреше, бывший духовником Армана. Ордену, с которым и оказалась с того дня связана дальнейшая судьба Армана…
С моей точки зрения, об Ордене иезуитов стоит говорить, как о герое романа, причем ещё вопрос, не о главном ли. Это шутка, конечно, но постепенно, вслед за Арманом, читатель начинает понимать, что речь идет о сложнейшей системе, об идеально отлаженном механизме, в буквальном смысле об Армии Господней, где даже звания – армейские, а во главе Ордена стоит генерал. В нашем недалёком прошлом популярно было сравнение человека с винтиком в государственной системе; так вот, иезуиты пошли дальше: нижестоящий по отношению к вышестоящим должен быть «покорен, как труп». И это не авторский вымысел – это цитата из действующего по настоящее время Устава Ордена иезуитов.
Конечно, всё это Арман, как и читатель, понимает не сразу. Юноша живёт жизнью послушника и готовится принять постриг, хотя и сердце, и душа его противятся этому. Но страх за Ору и собственное слово, данное графу (хотя и под принуждением), удерживает юношу от следования зову сердца. И, на мой взгляд, противоречия здесь нет. Ведь вера, крепкая и искренняя, это одно; восхищение миром, как Творением Божьим – другое, а монашеский путь служения Богу – это третье. К этому Пути тоже должно быть своё призвание, которого как раз у Армана и нет. Впрочем, Арман верен своему слову. А непосредственно перед постригом…
«В лихорадочном возбуждении провел юноша эти сутки. Он не чувствовал голода, жажды, вообще ничего. Это был воистину какой-то транс, в котором Арман отрешился от мира, от ощущений, погрузившись в себя и слившись со всем сущим. Никогда прежде шевалье не испытывал такого головокружительного, возвышенного состояния, парения души над всем Миром… «Наверное, это и есть благодать!» – решил он… И был прав. Хотя под другими именами чудо это приходило и к йогам Индии, и к жрецам Древнего Египта, и к друидам, и к ученым, философам и писателям… Арман испытал великий миг единения, слияния со Вселенной, тот миг, что дарует величайшие озарения, очищает души, наполняет силами…
Арман пришел к этому через молитву – и использовал для молитвы.
Он молил за отца, за Ору, за себя. Просил о счастье и благополучии близких ему людей. Юноша не заметил, как пролетели сутки, но в какой-то момент его молитвы прервал стук в дверь, выведший послушника из транса. И снова вся тяжесть положения незримо обрушилась на несчастного. Как ни прекрасна была самоотдача в молитве, душа не обрела покоя…».
Мне представляется, что именно в этот момент Арман был максимально близок к тому Идеалу, едва ли не воплощением которого показывает его автор в первых главах романа. Без лишних слов скажу: к идеалу Святости. Но – читавшие меня поймут – Душа его, гордая и порывистая, всё же не смогла смириться до конца. Не обрела покоя, как и было сказано. Это тоже Путь, и путь многих, во все времена. И каждый из нас проходит его по-своему. А что же выпало Арману?
Ну, во-первых, после пострига Арману довелось убедиться, что монахи, что называется, хоть и святы, но не все и не всегда. И им тоже не чужды свои маленькие слабости, а порой и прегрешения, тоже, разумеется, небольшие. Конечно же, всё это – исключительно ночью и втайне от настоятеля и тех, кто такого образа жизни категорически не приемлет. В общем, Арман попал в хорошую и тёплую компанию, где его… немного научили плохому. И немного – слишком человеческому.
Только вот с той ночи, как Арман узнал, что у него есть возможность выходить за ворота монастыря, его всё сильнее стало тянуть не только в ближайшую деревню, где он и его новые приятели порой веселились по ночам, но и в Марсель. К Оре. Просто для того, чтобы увидеть её в последний раз, объясниться – и отпустить навсегда. Но вот только даже и в самом страшном сне он не посмел бы представить, чем обернётся для него этот разговор…
- Я рад за вас, Ора. Рад, что вы не страдаете. Обретите же счастье не «по-своему», а вообще! – юноша шагнул к окну. Она окликнула.
- Арман!
- Да?
- А вы… счастливы?..
- Неужели вы думали, Ора, что я постригся добровольно? Только потому, что вы меня попросили? – горькая, саркастичная усмешка на миг исказила его черты. В глазах затаилась боль.
Она закусила губы, но замешательство ее было недолгим.
- Я знала, что вас заставили муж и брат.
- Знали?! – он застыл, как пораженный молнией. – И можете жить с графом? Вы, говорившая мне о совести?..
- Да. – Графиня встряхнула головой, с вызовом поглядев на бывшего возлюбленного. – А почему нет? В известном смысле вы получили по заслугам, ведь вы хотели смерти графа.
Арман со страхом смотрел на нее.
- Вы так спокойно об этом говорите… А знаете ли вы, как принудил меня ваш муж дать обещание обета? Чем грозил мне?..
Она вновь на секунду опустила глаза.
- Да, знаю. Моей смертью. Но вы сами виноваты. Поймите, граф такой человек: властный, пылкий, эгоистичный…
- Значит, его вы оправдываете, а меня обвиняете?
И чуть дальше:
- Зачем этот легкий тон, мадам? – Молодой человек с ужасом смотрел на нее, пытаясь найти в этой чужой женщине, губы которой он только что целовал, хотя бы тень прежней Оры. – Как вы изменились!
Я и была такой, - небрежно пожала она плечами. – Просто жила в глуши, а не в свете, была фрейлиной, а не госпожой! Граф дал мне всё.
- Да… А у меня всё отобрал…
Именно так! Арман потерял всё по вине Жермена де Гюста, графа Марсельского. И по вине Оры. Хотя ЕЁ, если бы она не сказала того, что сказала в приведённом в цитате отрывке, он никогда и мыслью ни в чём не обвинил бы. А оберегая её счастье, не обвинил бы и графа. Наверное. Да и теперь, если бы Арман сумел вернуться в монастырь без приключений, вспыхнувшая в нём жажда мести, будучи бессильной воплотиться в жизнь, (ибо нарушать собственное слово, по сути, единственное своё, что у него теперь осталось – и порывать с Церковью – он не собирался). Но всё меняется после одного неожиданного знакомства.
Нет, если быть точным, этого человека Арман знал и раньше, но знал его как друга и гостя настоятеля их монастыря – и тоже аббата. Весёлая монастырская братия, порой покидавшая свои кельи через окна, его побаивалась. Но только Арман, спасший этого «аббата» от волчьих зубов, узнал его имя – и то, кем он был на самом деле.
Энрико Монци, капитан Ордена Иезуитов! И, в отличие от Армана, который в этот момент уже прикидывал, чем обернется для него тот факт, что Монци известно, что он исчез из монастыря (ведь по официальной версии брат Арман тяжело болен и при нём неотлучно находится его духовник брат Симон, а по совместительству – заводила в их веселой компании и сообщник Армана), – итальянец совсем не удивился, встретив своего спасителя так далеко от монастыря. Он знает очень многое о тайной жизни обители и готов смотреть на многое сквозь пальцы. Но он впечатлён смелостью и боевыми навыками Армана, который на волка пошел с ножом (подарком Симона). И победил – не без помощи самого Монци, конечно, но – тем не менее. Так или иначе, Монци предлагает Арману поехать с ним, искушая его тем, что сейчас для Армана желаннее всего – свободой. А для монахов своей обители и для всего мира, кроме очень узкого круга посвящённых, брат Арман отныне мёртв. И, отправляя письмо с руководством к действию для своего «друга»-аббата, капитан Монци не сомневается, что тот исполнит всё. «Покорен, как труп», помните? Это верно и для настоятеля того монастыря, одним из насельников которого был Арман. А теперь – верно и для самого Армана…
С этого момента перед Арманом в буквальном смысле открывается весь мир, и читатель вместе с героем побывает не только в родной Арману Франции, но и в Италии, Индии, Америке, Японии, где героя ждут головокружительные приключения. И, что немаловажно для «святого отца Армана», теперь у него появится возможность отомстить чете де Гюст. Когда, как и какой ценой – это читатели узнают сами. Я и так, да простит меня автор романа, пересказал уже чуть ли не половину сюжета. Оправдывает меня только то, что книга интересна настолько, что хочется говорить о каждом эпизоде. Но всё же – хрусь! – наступлю на горло собственной песне – и поговорим о героях…
ГЕРОИ: Главный герой романа, конечно же, Арман де Претреше. Выше о нём сказано уже многое, но в большей степени это относится к тому, каким был Арман до ключевого события в своей жизни – знакомства с Энрико Монци. А событие, действительно, ключевое – возможно, даже в большей степени, чем встреча с Орой. Поэтому сейчас уместно будет сказать и о том, каким он стал ПОСЛЕ этой роковой встречи.
Если читать роман внимательно и обращать внимание на его мистико-религиозную составляющую, то нельзя не заметить, что встреча с Монци – не случайна. Она – ответ на молитву Армана, от всего сердца посланную Богу после того, как Арман принял исповедь умирающего. Тот сказал:
«Я помяну тебя перед Господом».
И Арман, возвращаясь, мысленно говорит:
«Интересно, встретилась ли уже твоя душа с богом?.. И что он готовит мне? Ты хотел помянуть меня – так помяни! Боже, вспомни обо мне…»
И ангел во сне Армана говорит:
«Твои молитвы услышаны, услышана просьба души, что провожал ты в последний путь, ибо просила она за тебя».
Этот момент очень важен и для понимания эволюции образа Армана, и для всего дальнейшего развития событий в романе – как и сам сон.
Но вернемся к Энрико Монци.
Собственно говоря, кем Арману предстоит стать, Монци объяснил ему почти сразу, когда Арман радостно возвестил о своем нежелании снова влезать в ставшую для него ненавистной рясу. Итальянец осадил Армана предельно жёстко:
- Поубавьте ваши восторги, молодой дуралей!.. – довольно резко отрубил он. – Не орите на всю улицу. Пока что я прикажу вам придержать язык. Умереть за что, кого-либо сумеет каждый недоумок. Это просто. А с рясой не покончено, и вам придется влезать в нее еще не раз. Поймите, что никто не освободил вас от монашества, и вы примете священный сан. Я для того и везу вас в Италию. Но после… - тон Монци потеплел, ласковые искорки зажгли странный, нежный свет в глазах. – После вас ждут интересные дела… И рясу, и роскошный наряд дворянина, и простую одежду крестьянина, и робу матроса, и что только ни придется вам надевать!.. Вы научитесь владеть и кинжалом, и тайным искусством рукопашного боя, и шпагой, и мечом… Пистолетом, мушкетом… Но не это главное оружие иезуита! Нет!.. Нет… - Монци задумался, опустив голову.
- А какое же?.. – осторожно спросил Арман.
- Прежде всего ум. Искусство владеть собой и ситуацией. А потом… Есть средство… - Энрико улыбнулся, и, прищурившись, лукаво глянул на своего подопечного. – Перстень и чаша.
Надо ли говорить, что Арман в первый момент даже не понял, о чем идет речь? Но понять это ему пришлось – со временем. А пока новая жизнь для Армана выражалась в обучении огромному спектру самых разнообразных наук. Во Флоренции, куда, собственно, и привез его Монци. И Арман не мог, не имел права грызть гранит науки спустя рукава. Слишком хорошо он помнил слова своего наставника, сказанные им перед самым расставанием во Флоренции: «И скажу тебе еще один параграф Устава: «Готовьтесь к тому, чтобы вас призвали, и будьте готовы, когда призовут». Это значит: совершенствуйтесь на службе Ордену, будьте достойны его доверия, но, когда вас почтят им, не колеблитесь и не откладывайте, когда бы ни пришел призыв, и что бы вам ни предписывалось. Сейчас ты еще не готов, и я даю тебе время, но, когда оно пройдет, ничто не позволит тебе отступить. Запомни! Не я, так другие: жребий брошен, Арман!».
И жребий действительно был брошен. Через четыре года, как и обещал Монци, Арману, в числе других избранных, начали прививать «некоторые особые навыки». Какие? Скажу коротко и просто: те, которые делают иезуитов иезуитами.
А свой первый настоящий экзамен на верность Ордену Арман запомнил на всю жизнь…
Читая «Перстень и чашу», невольно задумываешься: почему и «выпускной экзамен», и первые задания Армана, которые он выполняет, став солдатом Ордена, носят именно такой характер: во всех них «объекты» (или даже правильнее сказать, «жертвы») – сами бывшие агенты Ордена, осмелившиеся пойти против него. Что это – авторский вымысел, случайное совпадение – или закономерность? На мой взгляд, первое можно отсечь сразу. Арман, конечно, вымышленный герой, зато Орден в этом романе настолько настоящий, насколько это вообще возможно. До той степени, когда, читая, забываешь, что книга – художественная. Именно поэтому, подумав, отсечём и версию с совпадением, (оставив её, конечно, в качестве официальной). Просто потому, что третья версия недоказуема. В архивы Ордена нас не пустят, а если и пустят, то… лучше все равно не ходить. Там не всегда угощают вином, но могут и угостить…
Впрочем, мы отвлеклись от темы. Хотя Арману на том «экзамене» выпало всего лишь постоять и послушать, услышал он очень многое. И, конечно же, чистая Душа того, прежнего, Армана, что знаком нам по первым главам книги, душа рыцаря без страха и упрёка, рвалась на помощь тем. кто попал в беду… Так почему же Арман сдержался?
Было бы неверно, на мой взгляд, упрекать здесь Армана в малодушии. Он уже представлял себе, как выйдет в одиночку против иезуитов… Но очень вовремя пришла леденящая кровь и Душу мысль о том, что он-то ведь тоже – иезуит. И, если не допустить мысли о том, что герой способен творить невозможное (причем единственно потому, что он – герой), то Арман погиб бы в первые же мгновения после того, как решился бы бросить Ордену свой дерзкий вызов. Это был ЭКЗАМЕН, помните? Да и проходил его Арман не в одиночку. А случайная, казалось бы, фраза ди Вецца: «Поздравь и своих напарников», – далеко не случайна, и значит очень многое. Никого в ту страшную ночь Арман не смог бы спасти – даже ценой собственной жизни и Души. «Перстень» – книга настоящая, и автор со своим героем в поддавки не играет. Потому и страшно порой…
Со временем Арман и сам становится карающей дланью Ордена. И лишь однажды был у него реальный шанс скрыться от его всевидящего ока: если бы он остался с ирокезами. Но деятельная натура Армана не выдержала бы спокойной размеренности жизни индейцев. Да и сон об Оре пробудил к жизни задремавшую было жажду мести. И ведь мстить-то было за что. Теперь – в том числе и за страшную ночь, пережитую на корабле ди Вецца.
И еще немного – об отсутствии в романе роялей. В Америке Арман «наследил». Очень качественно, хотя и не по своей воле. И потом до самого выхода из дворца Джезу вместе с Монци не был уверен в том, что для него всё закончилось благополучно. Чего стоила одна только вспышка гнева генерала Ордена, которого Арман по ошибке принял за доброго «дедульку». Страшное заблуждение!
«Кофейная чашка со стуком, во внезапной тишине, опустилась на блюдце. Лицо старика сделалось страшным.
- Вот как!.. У вас привычка обманывать вышестоящих?.. Вы лжете своему генералу? Зачем понадобилось вашим родным, французам, везти вас во Флоренцию, черт знает куда – ради того, чтоб упечь в семинарию?! Что, во Франции их нет? Так, что ли?!
Молодой человек побледнел, Монци сидел, потупив глаза».
«Дедулек» в Ордене нет. По крайней мере, добрых. Закалка не та. Впрочем, метать глазами молнии, подобно Зевсу, у генрала тоже нет необходимости. Достаточно, чтобы его подчинённые, причём куда более опытные, искушённые и бесстрашные, чем Арман, знали, что:
«этот человек не забывает никого и ничего! Он обладает феноменальной способностью быстро переключаться, вникать в любое дело… Принимать как собственное. Иначе он не был бы генералом. Его касается всё! Поэтому он способен пригласить к себе когда угодно любого из нас. А уж где пойдет беседа: в кабинете за чашкой кофе, в зале аудиенций или в камере пыток – решать ему одному».
Да, Арман генералу понравился (насколько это слово может быть применимо к происходящему во Дворце Джезу). Но при такой характеристике этого человека разве это рояль? Скорее уж, орган, летящий прямо на голову с высоты шпиля какого-нибудь готического собора. И это не гипербола. А Япония, куда – через Португалию – получает назначение Арман – она так далека от христианского мира, что это напоминает ссылку. Но, так или иначе, передачу врагов Армана в руки его монсеньор Муцио Вителлески всё же допустил. Чем Арман, собственно говоря, и воспользовался…
Впрочем, рассказ об Армане в рамках данной рецензии, кажется, слишком затягивается, снова ненавязчиво переходя в пересказ сюжета. Поэтому – поговорим и о других героях, предоставив читателям самим оценить всю красоту и сложность переплетений сюжетных ходов и интриг…
Итак, Энрико Монци. Да-да, именно Монци, а не Ора – для меня второй по значению персонаж «Перстня и чаши». Об Оре, в конце концов, было сказано уже немало, да и еще немного будет впереди. А Монци, безусловно, заслуживает отдельного рассмотрения и анализа. Роль Искусителя здесь ему принадлежит по праву. И это не просто искушение свободой, могуществом Ордена, возможностью отомстить де Гюстам… Нет, это больше. Итальянец знает своего подопечного лучше, чем сам Арман знает себя. Иначе почему после первого самостоятельного задания, когда Арман возвращается из Индии в Европу, горя желанием сменить имя, заново принять постриг и всю оставшуюся жизнь провести в монастыре (что и предлагала ему, между прочим, демон из сна), в порту его встречает именно Монци? Скажете, личный опыт? Нет, Энрико – это далеко не повзрослевший Арман.
«Монци преобразился: он выпрямился, подался вперед, глаза этого мужчины возбужденно засверкали.
- Вот она, земля Италии! – с необычайной торжественностью произнес иезуит. – Вот она, моя родина! Вот средоточие, сердце Ордена! Отсюда он осеняет своими лучами весь мир. О, Арман, я завидую вам: вы впервые видите Италию, священную Италию… - И прошептал: - Будь благословенна ты, земля Рима…».
Эта цитата, на мой взгляд, очень многое говорит об Энрико. Прежде всего – сердце Ордена! Ордену Монци предан всем собственным сердцем и всей Душой. И не просто «уже», но, складывается ощущение, что почти всегда. Истово, фанатично и – едва ли не свято. Однако при том, что сам он не испытывает тех же сомнений, что и Арман (а если Арман станет проблемой, то Монци без колебаний эту проблему решит), некоторую симпатию к «мальчику» Энрико всё-таки чувствует. Как и ответственность за него. И именно поэтому сопровождает Армана на первых этапах его самостоятельного иезуитского пути. Не давая свернуть, а иногда и весьма ощутимо подталкивая вперед.
При этом Монци невероятно харизматичен и убедителен. Именно благодаря тому, что сам искренне верит в то, что говорит. И этот образ тоже очень точен психологически. Были и есть такие люди, вот только во времена действия романа их было больше, чем сейчас. Хорошо это или плохо, каждый пусть судит сам, восхищаясь (или ужасаясь) делам и мыслям Энрико Монци. Он таков, каков есть. Как и обожаемый им Орден, кстати. Уж сколько копий было сломано вокруг вопроса о том, хороши иезуиты или плохи! Причем ломали эти копья видные представители научных кругов в самых разных отраслях этой самой науки. И тот факт, что в романе довольно выпукло представлена негативная сторона деятельности Общества Иисуса, не означает, что позитивной вовсе нет. Есть она, и в реальной истории Ордена, и в «Перстне и чаше» тоже показана. Орден тоже таков, каков он есть. Просто… горе тем, кто окажется в списке его врагов. Во все времена…
Жермен и Ора де Гюст. О них выше тоже было сказано уже очень многое. Поэтому здесь позволю себе остановиться на единственном вопросе: можно ли рассматривать эту графскую чету как жертв мести Армана. Нет, не невинных, конечно, и я понимаю, что Арман, получив возможность отомстить, сделал это жёстко и очень больно для графа Марсельского и его жены, но – стоит ли их жалеть?
Граф де Гюст… Если рассматривать его поступки и двигавшие им при их совершении мотивы беспристрастно, то… наверное, его в чём-то можно понять. Как говорила Ора, «граф такой человек». Такой. Богатый, властный, привыкший всегда и во всём добиваться своего. И беспринципный, порой до подлости. Этих качеств он тоже не лишён. Но, как, очевидно, полагал сам граф, он беспринципен и подл не более, чем многие и многие другие. Потому что иначе в этом жестоком мире не выжить. В общем, граф полагал, что прав, если не всегда и во всём, то уж, по крайней мере, в том, как поступил с наивным, но дерзким мальчишкой, осмелившимся встать у него на пути. Возможно, даже считал, что поступил с ним благородно. Мог ведь и сразу убить. Впрочем, убить самого графа Арман мог еще раньше, так что тут, что называется, один – один. А то, что граф не отказал себе в удовольствии посмеяться над поверженным противником – так это тоже в духе некоторых хищников из рода человеческого. Но порой случается так, что хищник и сам однажды превращается в добычу. Редко, но всё-таки бывает. И когда де Гюст прочёл записку с единственной фразой: «Удачная охота, граф!» – у него не осталось сомнений, кто – и за что. Сомневался он после этого только в одном – может ли призрак написать записку. Этот – может, господин граф!
Ора… Она от мести Армана, безусловно, пострадала больше, чем её муж. Но – сопоставляя между собой преступление и наказание, стоит вспомнить, что от всего произошедшего после отъезда Армана из Претреше пострадал не только он сам. Арман с тех пор не видел отца, но ведь и отец навсегда потерял сына, узнав о его смерти! Правду де Претреше-старшему не сказал из жалости даже Джон Делентхилл, которого уж никак нельзя заподозрить в хорошем отношении к Арману. Но «эти глаза слишком много плакали». И не смог Делентхилл, человек всё же благородный, хотя и не святой, сказать ему, кем стал его обожаемый сын.
А вот Ора, казалось бы, некогда любившая Армана? Что сказала она, узнав от де Гюста о смерти Армана?
«Мне жаль Армана… И очень дурно, что я рада. Я рада».
Вот так! «Я рада!». Не мне судить, насколько дурно было Оре, когда она произносила эти слова, но ей очень повезло, что Арман их не слышал… И – что называется, без комментариев…
Джейн Олдд и Джон Делентхилл. Мне представляется, что эти два персонажа, если сравнить их с шевалье де Претреше (хотя сами они и знали его под именем дю Донне), наиболее четко и рельефно показывают эволюцию Армана на пути от восторженного и искренне любящего весь мир юноши, каким он был в поместье отца, до «рыцаря Перстня и Чаши», каким этот юноша стал ко времени своего путешествия в американский Плимут для выполнения второго своего задания на службе Ордену. Джейн Олдд как раз и была дочерью человека, ради которого Арман пересёк океан. И со своим заданием он справился, чего не скажешь о восьмерых его предшественниках. Джеймс Олдд и сам был бывшим агентом Ордена, причем, ни много ни мало, в звании капитана. Как и Монци. И стоило Арману сделать один неверный шаг…
«Шевалье дю Донне» приходилось играть свою роль торговца пушниной, постоянно балансируя на грани провала. И вот тут явная и нескрываемая симпатия Джейн к новому компаньону отца пришлась Арману очень кстати. Но… помимо собственной воли, агент Ордена и сам ответил на её чувства. И пусть выразился этот ответ в одном-единственном поцелуе и попытке предостеречь юную Джейн против себя же самого, но она, эта попытка, всё же была! И не вина, но беда Джейн, что именно в этой откровенности Армана она увидела попытку играть с её сердцем. А Арман смотрел на неё – и видел себя, времен первой встречи с Орой. Но второй подобной откровенности, граничившей со слабостью (в понимании иезуитов – точно), Арман, по отношению к Джейн, уже не допустил.
Значительно больше элемента игры «дю Донне» мог позволить себе в отношении Джона Делентхилла, одного из доверенных людей Олдда – и тоже очень опасного противника. Не знаю, сколько агентов Ордена из тех, что отправлялись на это задание до Армана, пали от руки лично Джона, но – подозреваю, что таковые были. Что же касается шевалье де Претреше… Так и хочется процитировать фильм «Двенадцать стульев»: «Моих грехов разбор оставьте до поры, Вы оцените красоту игры!». Там еще было про туман, которого Арман тоже напустил немало. В результате Джон, столь же безответно влюблённый в Джейн, как она сама – в Армана, горел самым искренним желанием защитить от Армана именно Джейн, считая его кем угодно: аферистом, интриганом, сердцеедом, подлецом и мерзавцем – но не иезуитом! И вот этот просчёт с его стороны оказался фатальным.
Но речь сейчас даже не о просчёте Джона, а о том, что для Армана, тоже когда-то бросившего на кон всё ради любви, а потом и мести, действия Делентхилла были легко просчитываемы и предсказуемы. Разумеется, вплоть до того рокового выстрела, помешавшего Арману добить раненного Делентхилла, которому он, уверенный в скорой смерти американца, опрометчиво назвал своё мирское имя…
И Джон Делентхилл тоже, как и Джейн Олдд, видится мне своеобразной ипостасью Армана, как бы одной из стадий, которые проходил герой романа на пути «вверх по лестнице, ведущей вниз».
Это всего лишь моё мнение, конечно, но субъективно оно мне кажется достаточно обоснованным…
ЯЗЫК И СТИЛИСТИКА. На мой взгляд, лучшее ощущение, которое может испытать читатель при чтении книги, это эффект присутствия в авторском мире или (если мир наш) в эпохе действия романа. Так вот, читая «Перстень и чашу», оказываешься в семнадцатом веке, а всё происходящее буквально видишь и чувствуешь. Нежишься под солнцем Италии – или мерзнешь на горном перевале в Индии. Причем в эпохе этой остаешься на всём протяжении романа. Здесь, если латынь, то латынь, а если в Японию Арман готовится поехать под личиной португальского купца, то изучает португальский язык и торговое дело. А если не знает немецкого – то приходится краснеть перед генералом… При этом у «Штирлица» (я сейчас не о герое, а об авторе) не бывает провалов. Знаете, бывает такое в некоторых современных книгах, когда средневековые принцы и принцессы вдруг сбиваются на молодёжный сленг девяностых годов двадцатого века, или попаданцы из прошлого в наше собственное время через пару дней после глубоко шокировавшего их перемещения уже ничем не отличаются от наших с вами современников… И тогда – прощай, эффект присутствия… Но это всё – не про «Перстень и чашу». Из этой книги читатель «не вылетит» из-за «темпорального несоответствия», в том числе и языкового или стилистического. Потому что и то, и другое здесь на высшем уровне.
Это в полной мере относится к достоверности и атмосферности романа, как в историческом отношении, так и в иных аспектах. А о фактически единственном допущении, которое можно назвать фантастическим, автор, как историк, знает лучше читателей, и допускает его, скорее, в качестве сознательной легкой улыбки в адрес выдающегося классика мировой литературы, следуя его словоупотреблению. Впрочем, речь здесь, скорее, именно о словоупотреблении, которое ни на что другое не влияет.
Некоторые другие аспекты, конечно, тоже могут вызвать у современного читателя сомнения. Например, скорость изучения языков иезуитами и их подопечными. Мы сами, действительно, учим языки значительно медленнее. Но тут вопрос, скорее, к общему темпу нашей собственной жизни. Слишком много у нас других дел и отвлекающих факторов. А та же, Звезда, например… Эта девушка прекрасно понимает, что по прибытии в Европу она, если не выучит язык, просто никого и ничего не поймёт. Много ли людей в Европе того времени знали язык ирокезов? Вот-вот. А единственному человеку, который, в таком случае, мог бы объяснить ей хоть что-то – Арману, – она станет просто не нужна. Разве это не достойный стимул к изучению языка? И даже двух? А время на корабле у индеанки было. Мы спешим на работу по утрам? А Звезда спешила освоить языки континента, где ей отныне предстояло жить…
В общем, для меня в романе нет пунктов, по которым я мог бы, подобно Станиславскому, чётко сказать: «Не верю!». Верю. Как верю и в то, что, если бы чего-то из описанного не смог сделать я сам, то нет гарантии, что этого не смог бы сделать человек, жизнь которого от этого бы зависела… Не становясь при этом ни Суперменом, ни «нагибатором»…
ОСНОВНАЯ МЫСЛЬ ТЕКСТА: Её озвучивает Демон из сна Армана, когда говорит о том, что хочет видеть Армана человеком. Человеком с Душой, не зачерствевшей от собственных деяний – тех, что предстоят ему на пути Служения Ордену. Страшна ПРАВДА речей Демона – как и речей Ангела. Арман мог ошибиться, не пойдя тогда за Демоном, а мог – и в своем восприятии Бога. И никто до поры не сможет сказать ему – как и любому из нас, – ошибся ли он, и где именно:
«Перед богом он чист, Орден вступится за него перед людьми, а перед собой? Куда бежать от себя?..»
Куда бежать от себя? От мук совести и страданий Души, которая получала возможность отдохнуть только в море? Благо путешествия в те времена занимали довольно много времени. Но – если Душа страдает и мучается, значит, ещё жива. И борется. И, значит, есть надежда, что где-то и когда-то Она ещё сумеет возвысить голос! Где и когда? И что именно придётся совершить и пережить Арману, чтобы его Душа смогла преодолеть нерушимую стену, имя которой – фанатичная убеждённость иезуитов в том, что всё, что ими совершается, совершается ad majorem Dei gloriam? Узнает – читающий.
В свете всего, что было сказано выше, «Перстень и чашу» я бы однозначно рекомендовал всем тем, кто не боится испытывать собственное мировоззрение, пусть даже давно сложившееся, устоявшееся и проверенное, поисками ответа на, безо всякого преувеличения, вечные вопросы Бытия…
Почитаем?