Рецензия на роман «Ювелир. Тень Серафима (том I)»
Драгоценность первая – язык
Самой яркой драгоценностью в этом мире магических алмазов, рубинов, сапфиров стал для меня язык. Густой, словно светящееся масло, в котором хранят засушенные цветы. Витиеватый, как узор, вышитый на дорогой ткани. Сладостью напоминающий то благовония, курящиеся на золотых подушках, то аромат тонких палочек, горящих в буддийском храме.
Язык обладал запахом и цветом. Палитрой, выходящей за пределы человеческого зрения. Воспринимаемой уже не глазом, но сердцем и тем, что глубже и выше сердца.
Язык был музыкой, на которую тонкими слоями накладывались слова и смыслы. Он был флейтой крысолова, которой невозможно не повиноваться. Казалось, вели эта музыка отправиться в ад, и ты бы покорно начал спускаться, минуя круг за кругом.
Это было страшно. Страшно чувствовать себя настолько околдованным, настолько беззащитным. И одновременно с ощущением полной беспомощности перед могуществом этого языка рождалось чувство доверия. Больше, чем доверия. Почти веры. Не в счастье любимых героев, не в счастливый конец и звон свадебных колоколов, а в неприкрытую честность повествования. То были не измышления человеческого разума, но подсмотренная в минутном откровении часть иной реальности. И, читая, ты должен был пройти то же испытание пониманием и принятием, которое несёшь в собственной жизни.
Говорить о жанре, сюжете – всей этой земной механике сейчас, по прошествии нескольких часов после прочтения, кажется не только кощунственным, но и попросту невозможным. Чтобы дать анализ, нужно разделить себя с анализируемым объектом. Но ты ещё в плену. И не имеешь ни малейшего желания обретать свободу. Ведь у истории есть продолжение.
Поэтому вместо литературоведческих выкладок закончим обращением к физике. Один учёный писал, если разобрать том «Войны и мира» на листы и подбрасывать их много раз, то, по теории вероятности, однажды они упадут, став романом.
Здесь нам снова является чудо невероятной теории вероятности. Тридцать три буквы русского алфавита, вместе со знаками препинания и пробелами разросшиеся до восьмисот тридцати тысяч пятисот семи знаков, сложились единственным верным способом и стали этой книгой.