Рецензия на роман «Ювелир. Драконья Игра (том II)»

Второй том, словно бесподобный лучник, с завязанными глазами попал по невидимому читателю, живущему на другом берегу Японского моря. Стрелы пронзили все мои мишени. И этот текст – попытка приложить бинты слов к свежим ранам.

Cначала поговорим немного об авторском стиле. В других отзывах звучала мысль, что в романе мало «экшена», а хочется действий, движения. Мы дети XXI века. Мы привыкли надевать волшебные очки и, сидя в уютных, мягких креслах, вместе с героями взлетать к небоскрёбам и падать вниз, чтобы в последний момент увернуться от столкновения с землёй. Мы называем это: «Захватывает дух!» – и не замечаем, что захвачено, пожалуй, только тело. 

В ювелирном мире есть «экшен», но тот, что вспарывает грудь и вырывает сердце. Поднимает душу так высоко, что ты почти видишь лик Бога. А потом бросает в самую глубокую бездну. 

Некоторым читателям активные сцены в романе кажутся замедленными, посреди действия герои вдруг переходят к пространным описаниям. В ответ хочется привести одну лингвистическую особенность. В европейских языках желательная модальность выражается глаголом: «я хочу», «I want», «ich will».  В японском языке, если субъект хочет совершить что-то, глагол изменяется, приобретая признаки прилагательного. Жёсткое действие облачается в мягкую форму определения. Как и в случае с «экшеном», движение есть, но не вперёд, а вглубь. Медитативное развёртывание шёлкового кимоно реальности – слой за слоем. 

Весь цикл – это удивительное вплетение восточной гармонии в европейскую культуру. Оскар Уайльд, Эдгар По, Шарль Бодлер, окутанные винными цветами зимней сливы и почти невесомым ароматом вишни. 

Эти пересечения уходят глубже пейзажных зарисовок, глубже стиля. Они касаются мировоззрения героев. Показательный пример – размышления премьера Ледума Кристофера о сверхчеловеке. Ницшеанская идея, но требующая не убийства старух-процентщиц, а почти буддистского отказа от всех желаний и страстей.

Вот мы и переходим к героям. Несмотря на эпичность происходящих событий, персонажей оказывается на удивление мало. Но замечаешь это только к середине второго тома – так объёмны, так велики те немногие. Они заполняют собой пространство, словно вселенная, раздувшаяся до космических пределов через мгновение после большого взрыва. Нередко вся глава представляет собой монолог одного героя. Мы словно попадаем на моноспектакль. А даже мало искушённые в театральных постановках понимают, доверить роль в моноспектакле могут только выдающемуся мастеру. Всё продумано до мелочей: свет, звук, декорации. Поднимается занавес, и ты – единственный зритель, замерший перед единственным актёром. 

Но если присмотреться, то ты увидишь, что каждый герой является зеркалом, в котором с неизбежной долей кривизны отражаются другие герои. Человек, упрекающий оборотня за его звериную суть, сам порабощён древним ящером. Запрещающий вдыхать ядовитые пары опиума сам почти теряет разум от другого наркотика – драконьей крови. Бог умоляет Раба Божьего об утешении. Раб Божий сбрасывает оковы и надевает маску своего жестокого Бога. Великий круговорот отражений. И если ты не испугаешься и не отведёшь глаз, то увидишь, что в этих героях отражаешься ты сам.

Сильф-полукровка Себастьян – некий духовный центр повествования. Несмотря на всю пережитую им боль – маяк, свет которого заживляет наши собственные раны. 

Лорд Ледума Эдвард – в рецензии к первому тому я писала: «В его осознании себя божеством уже заложено начало падения». Второй том стал историей этого падения. К трагедии приводит филигранное стечение внешних обстоятельств и ошибок, совершённых самим человеком. И естественность, неумолимая чёткость этой филигранности – одно из огромных достоинств романа. Я верю, что в жизни каждый поступок имеет причины и следствия. Ничто не происходит просто так. Но за суетой мира, за суетой собственного сердца мы часто не замечаем связующих нитей. Книга ярким лучом высекает их на хрусталиках наших глаз. Зрение становится острее, и мы учимся видеть такие связи в собственной жизни.

И всё же главное место в этой рецензии будет принадлежать не Алмазному Богу, а тому, кто готов был произнести ницшеанскую фразу: «Бог мёртв».

Кристофер, премьер Ледума. 

Есть два разных поцелуя Иуды – тот, что описан в Библии, и тот, что мы видим в повести Леонида Андреева. Цена первому – тридцать серебряников. Второй дарят из великой любви, принимая на себя клеймо предателя и шелест ветвей осины, чтобы Сын Бога сумел выполнить свою миссию. Совершенно точно не желал Кристофер убийством купить себе место на троне Ледума. Но и любовью это предательство мне не кажется. Если то и была любовь, то не к своему Богу, а к его городу, к желанию всеобщего блага. Почти восточное чувство долга, когда на острие насаживают и близкого человека, и самого себя. 

Отринуть земные страсти, чтобы стать сверхчеловеком, спасителем мира, не получилось. Пришлось всё же браться за топор. И, как в случае с Родионом Раскольниковым, жаль более всего не скаредную старуху, даже не кроткую Лизавету, а ребёнка. Нерождённого, скрытого от глаз, незамеченного.

«Хотя беловолосый всё ещё оставался жив, сердце его окончательно умерло в этот миг». 

Вот он – незамеченный ребёнок. Сердце. Начавшие зарождаться искренние чувства. Любовь, о которой так проникновенно говорил святой отец в первом томе. Та самая любовь, которую так жаждал Кристофер. И которую, не разглядев, уничтожил. 

Такое предательство для меня страшнее всего. Святой отец говорил, что действительно существует в мире только любовь. И для меня убийство любви – не человека, не тела, а вот этой священной энергии, движущей мирозданием, – есть ужасающее искажение самого мироздания. Будь лорд Эдвард обычным человеком, он ушёл бы за грань с этим «мёртвым сердцем». Если за гранью существуют рай и ад, он отравил бы им бездну и небеса. Если душа вступает в круг перерождений, он принёс бы в новом теле своё «мёртвое сердце». Вот почему такой способ построения светлого будущего кажется мне обречённым в своём зародыше. Даже создай Кристофер из Ледума новый Эдем, в него рано поздно придёт мёртвый смерч боли и мести. Смерч, который премьер породил сам.

Признаться, читая те главы, я желала ему худшего. Понимала, что, как для стоявшего на вершине лорда Эдварда второй том стал падением, так падением станет для взобравшегося на ту же высоту Кристофера том третий. Знала, что буду сострадать ему тогда более чем кому-либо. Но вот прямо сейчас хотелось пожелать новому властителю Ледума всех будущих страданий. 

Я вспоминала, как рисовала его, стоящего на коленях перед своим Богом. Как стирала слишком яркий след карандаша, пытаясь передать тот прозрачный, кроткий взгляд. Как выводила светящийся круг над тёмными волосами. 

А потом вспомнила слова, которые хотела написать на сегодняшнем рисунке: «Последнее время я всех героев рисую с нимбами. Не потому что они святые, а потому что хочу в каждом искать свет».

Легко видеть звёзды в лунную ночь. Другое дело – видеть их сквозь облака. Поиск света – тяжкий поиск. В древности на востоке существовал особый вид казни. Приговорённого сажали на молодые ростки бамбука – и за несколько дней тонкие гибкие побеги прорастали сквозь тело. Вот так прорастает во мне прощение. Прощение, которое суть та же любовь, невидимым пятнадцатым камнем лежащая в саду буддийского храма.

Здесь упоминался роман «Преступление и наказание», но закончить мне хочется, перефразировав цитату из другого произведения Фёдора Михайловича Достоевского.

Вот, что одна книга может сделать с душой человека!