Рецензия на роман «Пасифик»
В поисках утраченного Пасифика
Жанр этого произведения трудноопределим. Шпионский роман, антиутопия, военная драма?.. Местами вспоминаются более узкие поджанры, причём, не очень хорошо сочетаемые: стимпанк и французский «новый роман», постапокалипсис и сюрреализм...
Сложно, да. Но и само произведение сложное – может быть, даже чересчур. Оно имеет множество планов, векторов, подтекстов и смыслов, хитроумно взаимодействующих друг с другом – словно один из описанных в нём механизмов, изощрённых, зловещих, но не очень понятно, для чего предназначенных.
И вся эта удивительная конструкция погружена в континуум немецкой литературной традиции, заставляя подготовленного читателя всё время отмечать: вот этот образ – словно из Рильке, а эта коллизия будто сошла со страниц Гессе, а вот так воспринимал войну Ремарк, а это – из Гауфа, а тут – чистый Кафка...
Ещё один очевидный художественный источник произведения – нуар, не только литературный, но и кинематографический. А более узко – нуар опять же немецкий. Хмурый городской пейзаж, громоздящиеся тёмные здания, зловещие промзоны и лаборатории, постоянный туман, дождь и слякоть, мигающий неживой свет – вся эта депрессивная образность, усиливающая тревожный саспенс.
«Серый туман, состоящий из мельчайших водных брызг и пороха, наполнил улицы до краёв. Он поглотил прохожих, стёр очертания квадратных зданий, распластался по стеклу в тщетной попытке проникнуть внутрь и потушить светильники, слишком яркие для такого унылого утра».
Такие фразы, рисующие зримые картины, заставляют вспоминать кадры сериала Райнера Фасбиндера «Берлин, Александерплац» или более нового – «Вавилон-Берлин» Тома Тыквера по романам Фолькера Кучера.
Но одни лишь культурные ассоциации – а их можно вывести очень много – не в состоянии дать целостного представление о «Пасифике». Он демонстративно, я бы сказал, агрессивно выламывается из любой возможной схемы. Такова воля автора, но я затруднюсь сказать, идет она роману на пользу или нет. В конце концов читателю, возможно, надоест попадать в расставленные всюду по тексту смысловые ловушки, и он просто прекратит чтение. Или не прекратит – потому что желание узнать, чем всё закончится и что это, собственно, было, нарастает по мере прочтения. Спойлер: и не проходит после финала…
Однако завязка романа обманчиво проста: подвиг разведчика в некоем тоталитарном государстве, носящем узнаваемые черты Третьего Рейха, но «альтернативного», под названием Райх. Свинцовая диктатура и противостоящий ей практически в одиночку герой. В общем, «17 мгновений весны» (и оммажи этому роману действительно по тексту периодически возникают). Однако главгер, Юрген Хаген, - какой-то неправильный Штирлиц: вскоре выясняется, что он не только безнадёжно не готов к своей опасной миссии, но и… попросту не знает, в чём она заключается.
Первое время воспринимаешь Юргена примерно, как героя «Левой руки тьмы» Урсулы Ле Гуин – наивного землянина из утопического общества, пытающегося понять сложную и опасную сущность архаичного социума иной планеты, куда он заброшен в качестве резидента, и реалии которого всё время ставят его в тупик. Но, как выясняется, с героем «Пасифика» всё запущено куда больше.
Начать с того, что непонятно даже, что это за страна, на которую он якобы работает. Называется она Пасифик, и главгер воспринимает её как некую землю обетованную – идеальное пространство, рай, противопоставленный откровенному адищу Райха. Но позже читатель начинает подозревать, что Пасифик вовсе не принадлежит мрачной вселенной романа, а существует (если существует) где-то вне её. Хотя все герои уверены, что он тут, рядом, за глухой, но вполне реальной стеной, а Райх ведёт с ним торговлю и даже готовится вступить в войну.
Вот только «сеансы связи» Юргена с «центром» более напоминают какую-то странную медитацию. Или совещание безумца с голосами в собственной голове…
При этом Райх граничит не только с баснословным Пасификом, но и с инфернальной Территорией, куда герои стремятся за ответами на свои проклятые вопросы – словно сталкеры в Зону (более не Стругацких, а Тарковского). И это ещё более тёмная и опасная страна, чем сам Райх, на описание которого автор не пожалел траурных тонов – и чёрных, и всех оттенков серого:
«Есть же такие омерзительные, выморочные места, которые, кажется, сам чёрт создал, а потом плюнул от безнадёги, да так и оставил — гнить под мокрым снегом». Или: «Мир вдруг решил снять маску, и внезапно обнажил такую неприглядность, что только плюнуть да прикрыть срам, а нечем».
То есть, Райх зажат между Пасификом и Территорией, словно мир сей меж раем и адом. Но это весьма приблизительное сравнение, на самом деле, похоже, всё куда сложнее. Например, может быть, Территория – лишь тёмная изнанка Пасифика? Но не равняется ли в таком случае Пасифик самому Райху? Или Рейху…
Однако подробно идти по сюжету смысла нет, ибо, как ни парадоксально, сюжет в нем – вовсе не самое главное. Да, замешан он достаточно круто – герой участвует в закулисных интригах, сталкивается со здешними лидерами и людьми из сопротивления, попадает в острые ситуации, всё время находится на волосок от гибели. Но чем дальше, тем больше возникает ощущение, что всё это «не настоящее».
«Мне кажется, что я попал в какой-то страшный сон... Случайно. По ошибке. И никак мне из него не выбраться».
Но реальность постоянно прорывается в «ложную память» Райха, дразня словами и названиями, которых там нет и быть не может.
« — Вчера я придумал новое слово. Силезия. Ты знаешь, что такое «силезия»?
— Нет. А может, да. Лучше об этом не думать здесь. Ложная память».
Словно в стихотворении Рильке Todes-Erfahrung:
...и в разрыв
свет хлынул, шум, упала ветвь живая,
действительностью действо озарив…
Только свет этот ещё более жуток, чем призрачный сумрак Райха, ибо идёт он из его реального прототипа – Третьего Рейха, ужаса и хаоса Второй мировой… Романные похождения героя в вымышленном мире переплетаются с реальной глобальной трагедией. Он словно скитается между своими ипостасями – Юргена из Пасифика и Йоргена из нашего мира.
Схожим образом происходит и с персонажами – каждый из которых, даже третьестепенные, описаны добротно и тщательно. Но при этом основные герои словно бы сливаются, и порой трудно понять, идёт ли речь о Юргене, или о главном антагонисте – докторе Кальте, Зиме, гениальном учёном-изверге. А может эти двое, а ещё подручный Кальта Франц, убийца и лютый враг главгера, – всё это части одной личности, разрушающейся в диссоциативной психологической катастрофе?..
В «Пасифике» всё так – зыбкое, двоящееся и троящееся, распадающееся и вновь складывающаяся, но уже в новой конфигурации. Кажется, тут нет добра и зла, чёрное злодейство неотличимо от пламенной добродетели. Но это лишь иллюзия героя, который мечется по реальностям, стараясь избыть чувство вины, пытаясь доказать (кому?..) что он – «хороший человек». Хотя это, кажется, вовсе не так…
Тщетно его самооправдание – как и поиски сердца этого мира, его сокровенного смысла. Его не открывает даже некое письмо, которое герой ищет на Территории, как герои «Сталкера» ищут чудесную комнату, где есть ответы на все вопросы и исполняются все желания. Но в обоих случаях цель оказывается ложной.
Ближе к концу романа действие приобретает всё большую хаотичность, повторяется, пестрит флешбеками, в которых герой раз от раза оказывается в ином пласте бытия, умирает и воскресает. Это уже начинает напоминать жуткие и бессмысленные странствия героев романов Алена Роб-Грийе – проекцию во вне запутанных путей болезненного подсознания. И в этом, на мой взгляд, таится главный недостаток романа. Можно написать произведение на стыке жанров, но в таком случае следует придерживаться всех их законов. Которые порой взаимоисключающи: например, напряжённый военный экшен неважно сочетается с модернистскими приёмами – смутным потоком сознания и сюрреалистическими видениями (исключения бывают, но именно как исключения).
Да и не стоит молниеносно развивающееся действие описывать сложными красивыми фразами – от этого в немалой степени теряется темп. Вообще-то, подобная игра с читателем опасна – попросту может оттолкнуть его от романа, когда ему наскучит вникать в неявный смысл многозначительных фраз.
Однако повторюсь: несмотря на это «Пасифик» хочется читать до самого финала – и не только ради окончания истории. Этот текст затягивает, как тягучая медитативная музыка, волнительно медлительная, намекающая на сокрытые тайны, порой вспыхивающая ярким душевным всплеском от поразительно точных, филигранных образов:
«Любовь — это боль. Прожжённая дыра в сердечной ткани», «её улыбка была острой, как кромка молодого месяца», «он казался шахтёром, изнемогающим от оргазма: глаза закатились так, что виднелись одни белки, а из оскаленного рта нет-нет да выглядывал кончик языка», «тяжелые грозовые облака раздвинутся, явив маленький, тошнотворно правильный окатыш луны»...
К последней точке романа приходишь почти физически обессиленным от эмоционального напряжения, со взбудораженным созданием и ощущением причастности к чему-то важному.
Имею возможность, способности и желание написать за разумную плату рецензию на Ваше произведение.