Рецензия на роман «Железная мельница»
Мешок #129. Уйди. Вернись. Останься
« - Все наши мысли, чувства и желания, — медленно заговорил он, скользя отрешенным взглядом по плитке, — все книги, которые мы читаем, вся музыка, которую мы слушаем, все фильмы, которые мы смотрим. Все кошмарные сны. Все дурные предчувствия. Все бабочки в животе. Все забытые воспоминания. Слуховые и зрительные галлюцинации, случаи дежавю, мечты и фантазии — все они состоят из мельчайших ноочастиц, которые, скапливаясь в большом количестве, и образуют ноосубстанцию — промежуточное звено между реальным и вымышленным...»
(Глава 6. Хранители и жертвы)
Вот так вот, прямо сразу с козырей, может, и не с туза, но с валета точно. С толстенных спойлеров. С другой-то стороны... Джокер пока в рукаве, а в этой колоде он есть, это без сомнения. Причем не конкретный, а распыленный по всей истории равномерным тонким слоем, как ноосубстанция по нашей крови.
В принципе, нетрудно догадаться, почему книжка называется «Железная мельница». Хотя я бы не сказал, что это лучший из возможных вариантов названий, но, в конце концов, утверждать это уполномочен не я: автор — Стасия Полецкая, её книжка, ей и решать.
Вообще, «Железная мельница» — это не железная мельница, а заброшенная библиотека. Почти заброшенная... В книге не раскрывается подробно, что именно и как, но достаточно выводов для построения картины текущего дня: двадцатые годы двадцать первого века прошли для Москвы крайне бурно — не до библиотек было. Сейчас год этак тридцать восьмой-девятый... (конкретно не указано, лишь абстрактно — конец тридцатых), Мельница пустует (точнее, не выполняет изначальных функций) с 2020-го. На публикацию на АТ проставлен жанр «антиутопия», однако в таком качестве роман при прочтении почти не воспринимается. Возможно, потому, что акцент здесь совсем не на том, на чем он был, предположим, в «Бывшей Москве» Лары Вагнер (мешок № 105) — близкой по месту действия и духу истории.
Возможно, дело в том, что антиутопии обычно более «линейны», стройны по компоновке, и более сконцентрированы на обстановке? Здесь же «камера» постоянно скачет между несколькими персонажами, коим было доверено побыть основными в конкретных сценах, фокусируясь не столько на действиях, сколько на мыслях, образах, впечатлениях, чувствах и прочей... ноосубстанции. И есть во всем этом какое-то чисто дамское изящество. Женская утонченность. В самой манере отображения происходящего. Даже «экзоскелет» изготовлен в виде платья, а не комбинезона. А всякие неизящные вещи — грубость, насилие, кровь, — хотя и фигурируют, показаны «без жести», не вызывая физиологического отвращения и не глуша ощущение «вашу ж Машу, до чего красиво написано». Причем выстроена книга достаточно сложно, в первой ее половине при чтении сильно чувствуется ощущение отрывочности, лоскутности — не портящее при этом общую картину. Что-то вроде фильма, который поставил посредственный режиссер (это не упрек автору и не изъян романа: у кино и книг, как известно, методы восприятия сильно различаются), но снял талантливый оператор. Вроде фотографии, на которой невыразительная в целом и слабозаметная в жизни физиономия западает раз и навсегда в персональное хранилище ноосубстанции, вспугнув при этом стаю бабочек в животе.
К середине книги это ощущение пропадает и история начинает восприниматься как единое целое, хоть и заплетенное в единую косу необычным способом. Ещё и — сразу вот так, теперь козырную даму — на три головы выше среднего российского самиздата наших дней.
«Он — идеальная смесь из справедливости и безудержной жажды уничтожения...»
Использование слова «хранитель» в фантастической, мистической, да даже и реалистической прозе начинает становиться пошлостью, однако здесь просто не остается вариантов. Хранитель, страж... Кто-то есть между этими двумя сферами. Типа «Лапласа» — неведомого существа неизвестного происхождения, появляющегося на Земле обычно в образе антропоморфного кролика, кое-как контролирующего поединки между девами Розена в одноименном аниме. Только здесь он занят иным. Контролирует способы и глубину взаимодействия между людьми — настоящими живыми людьми из объективной реальности — и бумажными человечками. «Вот мои пациенты!» — выкрикивает доктор Худой, перечислив нескольких персонажей известных книг.
Правда, сами эти пациенты в романе не появляются, зато появляется другой. Французский почтовый работник Мартен Эглантье никогда не существовал — его породило воображение четырнадцатилетней Агнии Городецкой. Слепила из того, что было (ну не работает почта так ни в одной стране, Франция не исключение) для какого-то рассказа. Хотела прибить, но пожалела. И взялась использовать на всю катушку, тыкая сего месье куда надо и не надо, в конце концов еще пацаном отдав на усыновление и сослав в Россию. А может, он сам везде совал свой любопытный клюв (где-то в Серых Водах икнула гражданка по фамилии Цуканова, восемьдесят девятого года рождения, и её подруга, в замужестве Ворчун, икнула тоже), хотя эта гипотеза явно слабее первой. Четырнадцатилетним девочкам вообще свойственно отдаваться какому-нибудь делу с неуёмным полуфанатизмом. Возраст такой и пропорции гормонального набора*). Я думаю, что именно это-то и оживило Эглантье, а не какая-то необычно невменяемая концентрация «ноосубстанции» в крови девчонки-выдумщицы.
На самом деле, имеется еще одно обстоятельство, в романе именуемое «болезнью китайской розы». Именно ему приписывается странное состояние Городецкой, которая в какой-то момент начинает... нет, это Эглантье начинает выходить на связь со своей создательницей, мерещиться ей; а в сценах, поданных через его рассудок, это она мерещится ему, что пытается пресечь доктор Худой, откачивая из чахлого тела Эглантье причину этих видений, и все это представляется до поры до времени запутанным и трудно постижимым, но — как я писал выше — в середине книги в уме читателя все встанет на свои места. Если, конечно, он не привык к историям со строго линейным одноколейным сюжетом. Такому да, будет тяжко. Но можно. Если постараться.
«Не ищи здесь логики»: нет, я не про какие-то искривления или изъяны сюжета (таковых не обнаружено), вовсе нет. «Железная мельница» будет мила всякому творцу-читателю уже потому, что, как и многие другие истории о творцах-персонажах, переиначивает нужным автору образом древний сюжет о Пигмалионе и Галатее. В конце концов, сам я тоже пару раз говорил: я, конечно, по убеждениям своим не рвусь заделать потомков, однако мои персонажи — все равно что мои дети. И, проснувшись каким-либо хмурым утром от известия, что некто сцапал изготовленные мною сущности и каким-либо недопустимым в моей системе ценностей их переиначил (кто не знает — это намек на самое популярное фикбуковское развлечение, именуемое «слэшем»), гнев мой был бы ужасен, а подобный нахал — установлен и в ближайшей писанине «припечатан» в образе, максимально чуждом уже ему самому. Но это здесь как пример. Просто как пример.
Многие персонажи смотрят на Эглантье косо, ибо того заслуживает, в общем-то, сама его суть. Нет, он не создан подонком, просто «ожившую химеру» подпускать ко вполне реальной и живой Агнии не решается ни Иван Городецкий — основной двигатель экшна в сюжете, химер много, а племянница у него одна, ни доктор Худой — миссия у него такая, причем вполне им осмысленная и принятая. Сама же Агния ни в коем разе так не считает. Можно даже сделать вывод, что как-то она его любит несколько иначе, чем то полагалось бы персонажу, даже очень удачному. Сначала это малозаметно, однако именно это ребро сюжета проходит сквозь всю длину повествования. Было в начале, будет и в конце. Принимая местами причудливые, нелогичные, жертвенные формы, хотя склонных к жертвенности персонажей здесь, вроде бы, и не предполагалось. Природа всех — ну, кроме маленькой дурочки Агнии — сложнее, чем кажется, у всякого теневая сторона, двойное дно. Не в смысле подлости характера, нет, просто... так получилось. Так интереснее. Не все же писать про простых, монолитных людей, верно?
Вообще, конечно, сила этой истории — не только в образности и эстетичности (чёрт побери, это действительно красиво написанная книжка, и в моей практике рецензента она встает в один ряд с трудами Эмилии Галаган, Дарии Беляевой, Миры Тернёвой, в общем, всех, кого я тут любил и буду еще, наверное, вечно), не только в близости пониманию творца, воспринимающего своих действующих лиц не только в техническом разрезе процесса изготовления романа или рассказа. Просто она оригинальна. Она неожиданна и непредсказуема, и не столько в технически-сюжетном плане (и в нем, конечно, тоже), сколько как само по себе явление. В общем, в плане выдумки Стасия Полецкая — явление выдающееся. Снимаю кепку и вам того же советую. Что же там до соответствия рамкам жанров и законам построения сюжетов и героев — ну, знаете, глупо судить историю лишь по этим критериям. За исключением случаев, когда иных и не остается.
Это всё слои картона, из которого и вырезан лист, на коем напечатано изображение джокера. Без рубашки — как ни верти, он с обеих сторон.
Последний спойлер — Агния сделала всё, что могла, дабы пустить историю по своему, нужному ей пути, и у нее всё получилось.
Оценка по критериям:
Стиль и слог автора: 12/12. Сiе — безоговорочно, несмотря на то, что сами по себе изъяны в оцениваемой области имеются. Пару раз убежали с положенных мест запятые. И, конечно же, легендарный «бардовый» цвет (чтобы никому не было обидно, напомню, что разок этим цветом нагрешила даже Дария Беляева). Цвет той самой обнимаемой гитары, которой мечтали отдубасить Олега Митяева и училку пения за компанию истерзанные изучением категорически неинтересной им «авторской песни» семиклассники. Так что царапины на спине Агнии никак не могли быть такого цвета. Но разве все это важно, когда поедаешь ТАК красиво выписанный текст? Впечатлений добавляют пристегнутые к каждой главе эпиграфы: иногда их бывает трудно увязать с сутью событий, происходящих в самой главе, но — они не кажутся чужеродными. Всё на своих местах.
Сюжет: 12/12. Не знаю, как назвать метод, коим плели эту косу, но книжка совершенно непредсказуема в чисто сюжетном плане (отчасти потому, что не содержит особо «крючков», сюжетных приемов, дающих намек на суть следующего поворота и рождающих интерес желанием проверить, так это будет в итоге или иначе).
Проработка персонажей: 11/12. В угоду эстетике и собственным авторским представлениям несколько хромает холодная, объективная логичность. Например, определения «нежно» и «ласково» обычно пристегнуты не к тем персонажам, от которых их бы можно было ожидать. Совсем не к тем. Странные поступки, странные образы... Из морозильной камеры чисто в силу температурно-влажностных условий получается хреновый тайник, если там, конечно, хранят не кусок мяса и не какой-нибудь неубиваемый предмет типа гантели. Про «платье-экзоскелет» уже говорил (опять Федька до юбочек докопался, да сколько ж можно!**)). Вообще, сказать честно, во многом эти 11 баллов обеспечивает проработка не именно персонажей, а метод их подачи.
Социально-культурная ценность: 10/12 / Атмосферность: 12/12. Обычно для нереалистичной и полуреалистичной литературы я не включаю в разбор критерий СКЦ, однако высокая ценность в плане «К» и присутствующая (может, кому-то сможет объяснить, как дороги бывают выдуманные людишки?) в плане «С» призывают это сделать. Атмосферность?.. Она в этот раз не в рамках жанра, а в собственном вкусе истории. Крайне, предельно самобытно. Ни у кого больше так нет (ну, или я не встречал, но это уже о чем-то говорит, пусть и до истины в последней инстанции моему суждению как раком до Пекина).
Обложка и аннотация: 8/12. Вот где «увы». Картинка с мельницей вместо обложки, имеющая вдобавок «рассинхрон» с показываемой в основном в серо-черных тонах обстановкой, сбросила бы балл еще ниже, если бы его не вытягивала немного цитата вместо аннотации. Воистину, из такой книги лучше цитата. Всякий имеющий вкус да почувствует.
Общая оценка после округления: 11/12. Книга отличного качества и рекомендуется к прочтению.
*) На самом деле, у мальчиков дела не лучше. Но это уже совсем другая история.
**) Не далее как в 127 выпуске я малость укусил авторшу, отправившую персонажицу шлёндать по летнему лесу в короткой юбке, упустив из пула возможных объяснений тот факт, что персонажице банально нравился её спутник, ради такого можно и комаров потерпеть, а может, они там и не водятся вовсе.