Рецензия на роман «И света здесь нет. Сид и Нэнси»
Мешок #138. Меж трёх огней...
...и ни один из них не светит и не греет.
Только жжёт. Осталось только выбрать, какой жжёт меньше всего, а потом — размышлять, правилен ли был выбор. Или, что гораздо логичнее — не размышлять. Какой смысл, если кругом зашитая задница, в какую сторону ни повернись, которым огнем ни обожгись.
Отчасти поэтому книга и называется «И света здесь нет». Приписка «Сид и Нэнси» — момент, вызывающий обсуждения касаемо своей оправданности: в принципе, с Сидом понятно, Сид — он и в Москве нулевых Сид, и даже цепь с замком при нём, но вот Нэнси... Не будь Сид Сидом, и Нэнси бы не была Нэнси, а, впрочем, ну его. Не буду придираться. Не это здесь важно.
В предыдущей рецензии я разбирал на составные части роман, сочетающий черты триллера, детектива и социальной драмы, и исполненный отчасти в технике, получившей в народе меткое название «чернуха», с комментариями касаемо самой этой чернухи. Что такое чернуха — объяснять смысла особого нет, лучше посмотреть абсолютно любой видеоконтент, созданный Александром Невзоровым, и вы сразу всё поймете. Да, про коней тоже чернуха. Потому что за что ни возьмется Невзоров, зачем ни возьмется, как ни возьмется — получится чернуха, и в этом нет его вины, просто человек такой. Куда ни попадет героиня «И света здесь нет», по крайней мере на протяжении книги — это оказывается задницей. Такова планида. Поэтому и света нет. Какой там, к бесу, свет, когда даже дома перед едой ждет стакан ссанья? Что тут вообще напишешь, кроме чернухи?..
Правда, про стакан сказано уже вскользь и ближе к концу, а вот про шнур от удлинителя повторяется регулярно на протяжении первой главы, до ключевого поворотного события, делящего повествование на «до и после».
«И света здесь нет» — роман, позволяющий при рецензировании обойтись самым минимальным по сути (не по объему) пересказом, какой вообще возможен (совсем без него никак — должен же читатель рецензии, а впоследствии и книги, представлять себе, о чем идет речь? Потому и рубрика называется «Мешок спойлеров»...), каковому и настало время быть представленным. Москва. Середина нулевых. Студентка шараги неизвестной специализации по имени Алиса еще не стала законченной неформалкой, но на явном пути к тому, а у матери, с которой она в силу возраста живёт, невооруженным глазом заметны беды с башкой. Пресловутый шнур — метод воспитания. Кусок колбасы нужно сначала предложить всем присутствующим за столом, и только если все откажутся, съесть самой. Полы моют каждый день, а то, когда Алиска доведет maman до инфаркта, скорая не приедет к ней, потому что тут свинарник. Есть такой очень простой тест на тяжесть характера: человек тяжелый и неуживчивый скажет «свинарник», а простой и легкий — «свинюшник», потому что первое слово официально включено в словесный корпус русского языка, а второе — просторечно и употребляется только смеха ради, но это так, к слову. На маршрутках ездила? Это ОН тебя научил?.. Гоняют как сумасшедшие! Тварь! Тварь!..
Алиска, едва дойдя до возраста, в котором это сколько-нибудь приемлемо, закономерно вцепляется в первого же парня, с которым удалось кое-как законтачить. Парень — из тех, кого ныне презрительно называют «говнарь», зовут Илья, дома у него трэш, но здесь хотя бы никто не лупит шнуром. Важно помнить, что Алиске шестнадцать... (нет, это не истерика по поводу «педофилов за каждым углом», это обстоятельство, которым просто очень многое объясняется).
В интернете, на форуме историков, нужном ей по учебе, Алиска отыскивает Илье «Барону» соперника — некоего сэра Грегори. Сэр Грегори — сын отца-кузнеца и матери-швеи, часть сообщества исторических реконструкторов. Не тех, что ставят сражения Великой Отечественной — там народ попроще, может и фронтовые сто грамм дернуть, и матом приложить, а тех, что прутся по всякому фэнтези в средневековой стилистике (на настоящую средневековую вонь реконов поди найди). Сэр Грегори красив, как дьявол. Ему семнадцать, он младше Алиски. Он падает на одно колено и делает ей предложение стать его дамой сердца. Вечерами дама сердца шатается по Арбату с панком по кличке Сид (ну ё-ты-моё, панк Сид — это как кот Барсик! — буркнул я сначала, пока не стало ясно, что так и задумано), настоящего имени коего никто не знает, и «аскает» — призывает мимо проходящих подбросить музыканту на тяжкое житьё. В моей голове «аск» — это спороносный орган макромицетов класса сумчатых, было непросто прописать в памяти еще одно значение давно знакомого слова... Илья асканье не одобряет, но не следит за подругой маниакально. А когда у дамы сердца есть время, она одалживает у подруги блузку и юбку — в этой среде дамам не принято шлёндать в штанах, а своих приличных платьишек у Алиски не водится — и едет к реконам немного отдохнуть в красивой обстановке... Три огня, даже с половиной, и лишь один хоть как-то греет...
Настоящее — там, на Арбате, бренчит на гитаре Цоя, Пикник и Сектор и в силу своего скверного характера не в состоянии срубить со своих умений нужное для выживания количество лута с благодарных слушателей. Еще одно настоящее — у себя дома, там тоже дурка, но не бьют шнуром, и ему тоже можно реветь в плечо. Оно зовет переехать, как только будет восемнадцать, а то мамаша напишет на совращение (Алиса в силу недостатка жизненного опыта не догадывается о существовании статьи 306, по которой тогда еще сажали, впрочем, в таком случае подсудимую бы скорее всего признали невменяемой). И девчонки от Илюхи в ауте: че он такой стремный? Сэр Грегори, харизматичный красавчик, пришелец, картонный рыцарь, сам того не желая, выводит на чистую воду всю дурь и незрелость девичьего мышления. Картонные доспехи перевесили. Самый тусклый, но самый греющий из огней в момент погашен самой Алисой: горит некрасиво, девкам не нравится, и вообще, надо показать, что я умею ссориться с парнями, тра-та-та. «Быть дамой его сердца — это красиво сидеть в красивом платье на красивом кресле и вышивать. А он будет падать на одно колено и называть меня «миледи». Картонная бутафория. Шоу. Всё чуждое. А с огнем, зажженным тем, кто был настоящим и кто мог вытащить — женщина поступает методом, каким мужики костры тушат...
Да простит она меня. Но факт есть факт.
Как минимум одно настоящее — один огонь, не светящий, греющий лишь символически, зато ожогов оставивший порядком — горит, и горит долго...
Харизма. В этом слове больше, чем каждый из нас мог бы подумать — по крайней мере, в рамках этой книги. Отчасти поэтому я не большой охотник до книг, в которых движущей силой является юная дева, причем любых убеждений и склада характера (см. также мешок № 66). И именно это обстоятельство позволяет увидеть редкое природное явление: огонь, горящий тускло, порой светит и греет куда больше ярко пылающих. Харизма — это огонь. Мотыльки летят на огонь (кажется, где-то я это уже писал, но все мешки на Царёву утрачены, ибо хранились отдельно от прочих). Тускло горящий огонь говнаря Илюхи хоть как-то грел — но настолько тусклым он был, что не засчитан даже за самостоятельный... Мной, читателем-рецензентом, не автором и не героиней, про героиню я вообще молчу. Пылавший яростно, до рези в глазах, огонь матери — только обжигал, едва стоило не то что приблизиться, а оказаться в зоне видимости... Огонь сэра Грегори только сиял, как начищенный рыцарский доспех, а был — по факту — ледяным, как этот же доспех в продрогшем средневековье. «Здесь даже солнце было похоже на начищенную консервную банку» 
я, «День рождения Иветты». Правда, «малый ледниковый период» — это уже Ренессанс и Новое время... Не суть. Огонь Сида? Что сказать можно об огне Сида, если учесть, что именно у него и осталась Алиска?
Ничего, кроме того, что по-настоящему символичная сцена здесь одна: зеленое платье Алисы, подаренное несостоявшейся свекровью, такой же несостоявшейся тёщей разорвано прямо на носительнице и употреблено на половые тряпки. Даже крах надежд рыцаря сэра Грегори выглядит символично и пафосно. А оно и было крахом — слишком много эта сцена говорит, «какое тебе платье!». Однажды я по лютой пьяни сказал одной знакомой девушке (знакомой, господа гусары, молчать!), что подарил бы ей платье. Просто чтобы она его носила. Не то чтобы там девушка в нем нуждалась, или у нее были какие-то особенно потрясные ноги, которые великий грех прятать от созидающего человечества, или я к ней таким образом клеился — нет, просто. Чтобы было*). Автору хвала, что не был применен, как в иных произведениях, символический постриг, уже давно освоенный институтом монашества в христианстве. Это было бы слишком примитивно. С платьем и последующей судьбой его останков вышло... харизматичнее.
Ну, Алиска и принимает судьбу — какое ей платье... Теперь она на улице. С Сидом. Аскает. Курит как паровоз. Квасит как верблюд. Ночует по каким-то мутным впискам у таких же личностей пониженной социальной ответственности, а иногда и по чердакам и обезьянникам. Сид однажды специально возле ментовки играет «Мента» Сектора — чтобы у коллег лирического героя песни полыхнуло сзади, и они хотя бы ради чести упрятали глумливого засранца в обезьянник. Переночевать.
Вы знаете, что такое сквот? Не знаете? И не надо. Хотите узнать? У вас два пути: посмотреть фильм Артура Аристакисяна «Место на земле», на каком-то кинофестивале названный членами жюри «физиологически невыносимым» (сказать честно, я их понимаю), или прочитать пятую главу «И света здесь нет», правда, оказывается, что сквот сквоту рознь. Сквот у Аристакисяна был хиппарским, в нем всем заправлял товарищ с очень странными взглядами на межличностное влечение, и этим сказано абсолютно все, что здесь необходимо сказать. Сквот из «Сида и Нэнси» — своеобразная коммуна крайне разношерстных слоев общества, которых объединяло только одно: негде жить. Были здесь и просто бомжи и алкаши, и проститутки самой низшей ценовой и сервисной категории, и уличные музыканты, и откинувшиеся зеки, выписанные родней из квартир, и какие-то совсем уже непонятные кренделя... В сквоте всем заправляет «зона», и, надо сказать, именно «зона» здесь поддерживает ну хоть какой-то порядок, изгоняя совсем уже опустившихся элементов, вносящих разлад в жизнь коммуны, и препятствуя крысятничеству — чернушности роману неслабо добавляет момент с изловом крысы, причем, по ходу, крысы идейной, а не просто корыстной. Не меньше, чем Братан — единственный с определенного момента житель сквота, к которому еще можно испытывать какое-то сострадание...
«И света здесь нет». Название идет вразрез с содержанием первой главы, однако две последние характеризует идеально. Нет света. И взяться ему неоткуда. Документальный сюжет по этой книге лучше всего поставит Александр Невзоров (не забудьте отогнать палкой Аркадия Мамонтова), а художественный фильм — Светлана Баскова. Свет был, да погас свет — и если вытащить еще одних исследователей разного контента, одно печально известное движение с круглым красным логотипом, на анализе романа бы идеально вылезла его полнейшая ущербность и бессмысленность. Эти ребятушки бы и не пытались ни в чем копаться, а просто в своей манере вскукарекнули про «пропаганду бродяжничества, пьянства, блядства, курения и чего там еще есть». Чернуху нужно уметь читать и уметь выводить из нее то, что надлежит вывести. Возвращаясь к предыдущему мешку, я снова напомню, что есть чернуха низкого полета — например, нынешние политические балабол-шоу с канала «Россия-1», в одном из которых львиную долю времени показывают всяких пациентов психиатра-сексопатолога согласно повесточке загнивающего запада (надо сказать справедливости ради, отчасти и впрямь загнивающего), а есть чернуха благая и даже, не побоюсь таких оборотов, чернуха святая. Абсолютно доходчиво объясняющая с упором не на «как страшно жить», и даже не на «так жить нельзя!», а «как жить не следует».
Интересной особенностью именно этого образца чернухи является использование игры с языком. «Лоскутная» структура текста в некоторых эпизодах, рваные предложения — это не безграмотность автора, а синхронизация с манерой мышления героини, в силу своей юности и неопытности, а также ряда других причин, не способной адекватно оценить настоящее, будущее и перспективы. Совершенно мещански-буржуйские мыслишки Алисы о платьях и каблуках, вылезающие ближе к концу, на этом фундаменте — красные пирамидки, показывающие, что здесь, вот именно здесь, в земле скрывается столб из бетона, на коем все и держится. Авторская орфография, включающая несуществующие в русском языке слова «блять», «гавно» и «канина» (т=д в первом, вторая буква О в двух других) — прием уже несколько более спорный, однако, судя по его присутствию, зачем-то это было нужно автору, и я не думаю, что с ним здесь нужно спорить. Пусть будет. Часть жаргонизмов в самых разных русскоязычных фенях — это именно искаженные слова. В первой главе я по инерции вылавливал эти ляпусы и выписывал на листок, но со временем мне стало ясно, что это — не ляпусы по сути своей, а художественный прием. Самый главный ляпус Алиса делает совершенно иначе. Рецензент знает, что нет слова «ляпус», а есть слово «ляпсус», но намеренно использует «ляпус», потому что так говорила его бабушка, следя, как он делает уроки в начальной школе. «Тебя ж нельзя без пригляда оставить. Ляпус сделаешь» — да и вообще, оно смешное. И не только здесь, а в жизни вообще. Так что здесь мне мотивы и Алисы, и автора понятны и в чем-то даже близки...
И всё это уличное бытиё — какое-то оно искаженное, хромое на одну ногу, на одну букву, на один столп самой сути своей.
О том и роман, собственно.
Оценка по критериям:
Стиль и слог автора: 9/12. Несмотря на идентифицируемую со временем причину и суть намеренно неправильного написания слов и рваных предложений, в тексте встречаются и чисто языковые шероховатости, которые уже не выходит вменить художественности, например «меня задела машина» или «институтские уроки». Сам он легкий, быстро проскакивающий, но его сложно назвать «летящим». Виданы были примеры и более совершенных текстов. Тем не менее, девятка по этому критерию в моей практике рецензента — это уже немало, и здесь она абсолютно честно заслуженная, так как то, что нужно было показать согласно художественному замыслу (тоже, надеюсь, правильно мною понятому) — из текста вычленяется без особого труда.
Сюжет: 7/12 (оценка может быть пересмотрена в будущем). Экшна предостаточно, логики и символизирующих сцен — не очень. Тем не менее, здесь хватает и интриги, и две с половиной сцены, которые можно почитать за символизирующие (вторую публично разбирать не стал из-за запредельной омерзительности; если что, это было уже в питерском сквоте), чтобы книга держала в напряжении, ее можно даже отчасти причислить к триллерам. Хотя, конечно, доминирующий жанр — социальная драма, а доминирующий стиль изображения событий — чернуха. Почему же сбежали сразу пять баллов? Концовка. Она сорвана не то чтобы на совсем ровном месте, но, по крайней мере, конец был неожиданным, и здесь нельзя сказать, что это как-то оправдано самим сюжетным планом, как это было с книгой из предыдущего выпуска. Строго говоря, конца как такового здесь нет. Жизнь героини продолжается без каких-либо поворотных событий, а что было дальше — мы не знаем, и задела на интригу здесь опять же, как в «Прятках», не наблюдается. Был позыв сделать этот критерий неоцениваемым, но все же книгу даже при таком ходе нельзя назвать бессюжетной.
Проработка персонажей: 12/12. Сцену в церкви я отношу к символизирующим не сюжетный посыл или личность персонажей, но обстановку, в которой герои оказались. Сид — тот самый грешник, коего бы и из МИЧЕТИ ( Елена Ваенга) скорее всего отпустили бы с миром, не нарвись он на фанатика или книжника, коему главное, чтобы по букве, а на дух ему совершенно пофиг. Персонажи не просто так ассоциируются с огнями, и даже не ради иллюстрации влияния на главную героиню. Нет, они огни и сами по себе. Кто-то горит тускло, но греет; кто-то сияет, но холоден; кто-то пусто обжигает... Апофеоз — вышеупомянутый стакан. Не думаю, что нужно отдельно объяснять, скажу лишь, что на участке, по которому я работал почтальоном, второй по популярности газетой после «районки» был «Вестник ЗОЖ»...
Социально-культурная ценность: 10/12 / Атмосферность: 12/12. Феномен чернухи в литературе — почти всегда у нее высокая СКЦ, пусть даже с поправкой на не гарантируемую способность читателя эту чернуху правильно воспринимать и использовать в дело, а не в подражалово или паранойю. Но, по крайней мере, вы видели сейчас то, что редко показывают без истерического, в мамонтовской манере, заламывания рук и блевотного тарахтения «вот в наше-то время» и «вот при советской власти-то...» (при советской власти существовало не меньше одной банды идейных, вставших в итоге к стенке за убийство «стиляг», и это не перестройка, а светлые солнечные шестидесятые). Невзоровский метод. Есть несколько известных мне авторов, работающих в подобной манере — Дария Беляева, Мира Тернёва, отчасти даже Сара Бергман (у Эмилии Галаган просто грустный реализьм, на энциклопедическую чернуху он не тянет). Теперь есть еще один. Атмосферность? Ну, не так-то много книг о субкультурах, на самом деле. А многие из тех, что существуют, невозможно читать.
Обложка и аннотация: 11/12. По полбалла за огрех на обложке (мелкий текст, трудно читаемый в малом размере) и в аннотации (вторую ее половину было бы лучше вынести в авторские примечания). Но... Но больше придраться здесь не к чему. Роман снабжен иллюстрациями, по-видимому, авторскими, и это тоже дорогого стоит — они абсолютно синхронизированы с восприятием героев как минимум одним читателем. Мной.
Общая оценка после округления: 10/12. Книга хорошего качества и рекомендуется к прочтению.
*) Не подарил. Не из жлобства или нищебродства, а просто видимся мы с ней пару раз в год, и оба раза я ее не узнаю. А так не знаю ни адреса, ни размера.
На правах рекламы: ПО ВОПРОСАМ АВТОРСКОГО СОТРУДНИЧЕСТВА (клац)