Рецензия на роман «Чудовища»

Кысь, брысь, мяу

Вы, может быть, удивитесь, но в заголовке я описал столетний отрезок в жизни главного персонажа, охарактеризовал сеттинг и обозначил событие, с которого начинается центральная сюжетная линия.

Ниже я дам подробности. И поделюсь мыслями по поводу романа «Чудовища», который предложила нам Ada King. Потому что этот роман — из тех, что пишутся ради некой идеи, а сюжет с декорациями — производные от неё.

Дикслеймер на всякий случай — у этого текста есть уже десяток рецензий. Я не открывал ни одну из них. Всё нижесказанное — мой личный поток сознания, незамутнённый и субъективный.

Колонизаторский звездолёт с Земли прибывает к отдалённой планете. Но колонистов атакуют местные хищники — загадочные чудовища. Проходит сто лет, прилетает новый корабль — и его экипаж пытается разобраться, что же случилось.

На орбите дрейфует спасательной шлюпка с первого звездолёта. В ней обнаруживается котик, вполне живой. Как так? Новоприбывшие усиленно чешут репу. Но котика, разумеется, подбирают и дают молочка. Жрёт он как не в себя и растёт при этом пугающе. Люди несколько напрягаются…

Ну, в общем, напрягались они не зря.

На планете тем временем прозябают одичавшие и мутировавшие потомки первых переселенцев. За их жизнью следят с орбиты те самые спасатели котика.

Это — сюжет, если очень вкратце.

Теперь давайте посмотрим, как это исполнено в литературном плане, а главное — с какой целью. Сначала буду придираться, потом хвалить.

Действие происходит то на борту корабля, то в диких лесах. Есть четыре рассказчика. Три из них берут слово чаще всего — биолог Анна, крестьянин-мутант Михей и инопланетный монстр Ио (нетривиально, да). Повествование переключается между ними.

Первая литературная параллель возникла у меня буквально с первых же строчек — Кир Булычёв, «Подземелье ведьм». И дело тут не только в сюжете как таковом (дикари, космонавты и некая тайна в прошлом). У Булычёва даже взрослые книги отдают зачастую некоторым подростковым гротеском — такое у меня впечатление. Что-то подобное мне видится и в «Чудовищах». Как в спектакле, где всё чуть-чуть с перебором, чтобы расслышали даже на последнем ряду.

В каком-то смысле автор сама себя загнала в ловушку — когда, к примеру, дело доходит до внутреннего монолога инопланетного хищника-метаморфа. Какую лексику тут использовать? Какую стилистику? Автор понимает — есть риск удариться в мрачно-гнетущий пафос. Это будет ужасно в литературном смысле. Альтернатива — ирония. Но теперь надо удержаться, чтобы не соскользнуть в фельетон.

В итоге оборотень-инопланетянин рассуждает вот с такой интонацией:

В клетку они меня посадили, понимаешь. Вот ведь двуногие твари, а еще считают себя венцом природы, ну-ну. Посмотрим еще, кто тут венец (…) Чем чаще метаморф метаморфирует — тем он сильнее. Вот только занятие это дофига энергозатратное. Все время приходится что-то жрать…

Сеттинг же на планете напомнил мне «Кысь» Татьяны Толстой. Технический регресс, жалкий быт, обросшие шерстью люди-мутанты и жутенькие зверушки. Ну и (поскольку есть ещё внешние наблюдатели-космонавты) автор «Чудовищ» даёт ожидаемую отсылку к «Трудно быть богом».

Хорошо ли прописан мир?

Ярче всего получилась мутировавшая фауна. Тут автор, что называется, оттянулась по полной. Будут и летучие суслики с ядовитым мясом, и лошади, у которых «шерсть до копыт, рога завитками, морды с пухлыми хоботками», и лохматая приручённая свинка, которая «хоть и маленькая была, но яйца откладывала добротно».

Люди-мутанты впечатляют, впрочем, не меньше. Михей о своей жене:

У Любавы-то моей ажно три пары грудей — повезло! Столько добра и все моё.

Автор помнит о речевых характеристиках персонажей, и это радует. Хотя и тут не обходится без утрирования. Очень уж щедро мутант Михей пересыпает свою речь словами «токмо» и «энтот».

Подобная стилизация — тоже вещь чрезвычайно скользкая. Очень легко споткнуться. В целом автор с задачей справилась, хотя кое-где вопросы возникают-таки. Вот, к примеру, такая фразочка:

Но энто еще ничаго…

А чуть дальше, у того же Михея:

…вытащил из сугроба железный продолговатый цилиндр…

Не зная контекста, я бы сказал, что это лексикон двух разных людей. Вряд ли такие конструкции уживутся в одном и том же внутреннем монологе.

Михей живёт тихо-мирно, с женой он счастлив. Но на деревню нападают «чистокровные» (не-мутанты) и уводят всех женщин в плен, чтобы сжечь на костре и уничтожить «скверну».

Тут уже не до смеха.  

И укрепляется подозрение, что «чудовища» в заглавии книжки — это не только (или даже не столько) инопланетные монстры. Люди могут оказаться и пострашнее.

Обстановка между тем накаляется и на космическом корабле.

И вот там-то автор задействует ключевой фантдоп, позволяющий неожиданным способом подойти к решению художественной задачи.

Дальше возможны спойлеры.

Итак, монстр-метаморф сбежал с родной мутирующей планеты (брысь из сеттинга «Кысь»), провёл сто лет в звездолёте, дрейфующем на орбите, дождался нового корабля и проник на борт в виде котика.

На корабле он начинает охоту на экипаж. Но не просто так жрёт людей, а ещё и усваивает их мысли и чувства. А поскольку он — один из рассказчиков, мы всё это наблюдаем.

Есть такой литературный приём — движущийся герой. Яркий пример — Чичиков или Остап Бендер. Персонаж меняет локации и знакомится с другими людьми из разных социальных слоёв. Так происходит в реалистической прозе.

Фантастика же позволяет зайти ещё дальше. Намного дальше.

Монстр буквально влезает в других людей изнутри.

И трансформируется как личность в самом буквальном смысле. Ни один литературный критик не подкопается (герой ведь должен меняться, иначе автору незачёт, это вам любой теоретик скажет).  

В начале романа «котик» рассуждает вот так:

Как вообще можно делать что-то для других, даже в ущерб себе, и быть при этом счастливым? Просто уму непостижимо. Разве это не глупость?  

Ближе в концу:

Как это все-таки чудесно, видеть других существ счастливыми. Это было так необычно и странно для меня, что я еле сдержался, чтобы не метаморфировать на радостях. И почему я раньше не знал, как это приятно делать что-то для других и видеть их счастливые лица?

В финале хищник решает закончить с метаморфизмом и стабилизируется в человеческом облике.

Становится человеком, говоря проще.

Метафора обретает буквальность.

Вот, пожалуй, главное, что я отметил бы в этом тексте.

А вообще, автор имеет явную склонность к философским вопросам. Нередко в сюжет вплетаются теоретические рассуждения на разные темы — в форме диалогов, как правило. Будет, к примеру, спор креационистов и эволюционистов. Будет обстоятельный разговор о биологических корнях ксенофобии — на основе сравнения человечества с инопланетной яйцекладущей расой. Будут, наконец, просто интересные житейские рассуждения:

Старые добрые времена. Как бы сейчас хотелось вернуть их да навсегда там и остаться. А тогда ведь казалось, что все время чего-то не хватает: вона лошадей бы еще завести да огород распахать, да к сеновалу крышу починить. И все время так, вот еще энто, и тогда уже счастье. А время-то уходило, уходило родимое! Откуда же мне тогда было ведать, что я был счастлив?

Попадается даже стёб на тему толерантной повестки последних лет. Автор предлагает коллизию, когда камнем преткновения становится уже не гендерная, а межвидовая самоидентификация:

Homo sapiens?! Какой Homo sapiens?! Я не так себя идентифицирую! Почему мое тело должно определять то, кем я являюсь? Это насилие!

И всё-таки, на мой взгляд, самое лучшее в этой книжке — это её коротенький неожиданный эпилог, вроде бы счастливый, но про этом горький и грустный. Тут обойдусь без спойлера. Если дочитаете, то оцените.

Общее впечатление — содержательная фантастика, не лишённая недостатков, но способная заинтересовать.