Рецензия на повесть «Больная»
Мрачное-мрачное небо, на крыше сидит девочка-подросток, то ли опираясь на тонкий штатив капельницы, то ли она «прикована» к нему, как к кресту. Ветром во тьму уносит бумажные листки. Образ, полный символизма. И что-то такое знакомое в нём, в её позе… как же ухватить это… впрочем, об этом потом. Цепляет. Как и жёсткое, без миндальничаний, лаконичное название. Давайте будем последовательны – сперва откроем книгу, которую автор Анастасия Благодарова написала и оформила невероятно продуманно, искусно. До мелочей, до каждого слова. Название и тематика позволяют мне провести параллель с приготовлением лекарства фармацевтом, что взвешивает на аптечных весах каждый ингредиент, отмеряет с аккуратнейшей точностью. Чтобы действовало наверняка. И оно действует на читателя, это горькое снадобье, попадая в цель без промаха. Здесь присутствуют все компоненты жанра триллер/ психологическая драма в нужной дозировке. Повествование держит внимание при спокойном темпе без малейшего провисания.
Форма организована просто и тонко. Главы – дни. Дни, которые маленькая героиня – Вера – проводит в больнице. День 1. День 2, День 3… И вдруг пропуск, и в конце, заставляя сжаться сердце – без номера. День. Гениальная простота, скальпельная точность. Дни тянутся для бойкой и своенравной девочки-подростка сначала слишком медленно и скучно. Читателю же скучно не будет.
Образность,подбор слов – истинное удовольствие, описания, сравнения без штампов точны – атмосфера такая, как будто видишь всё происходящее с Верой своими глазами, ощущаешь почти физически. Погружаешься в настроение полностью. А атмосфера для триллера чуть ли не основной компонент.
По стилю эту книгу можно отнести к мистическому реализму. И в этой, и в других вещах Анастасии меня поражает, как достоверно показаны пограничные состояния. Обескураживающе жёсткая, почти жестокая честность описания человека в болезни, мучительного поиска им своего сознания, лишения рассудка, умирания. То, что находится за запретной гранью, то, что большинству читателей, к счастью, неведомо, но то ли по какому-то забытому опыту, оставшемуся в коллективном бессознательном, то ли просто интуитивно ощущается, что именно так всё и было бы. И именно так не описано, пожалуй, никем. По крайней мере, мне не встречалось ничего подобного. Вообще, я бы узнала Настин стиль письма из всех. И ни с кем не спутаю её иллюстрации, художественные работы. А здесь, в этой повести, её стиль выкристаллизовался во что-то, близкое к совершенству. В тех произведениях, что я читала раньше, всё это неповторимое также есть, но нигде оно не проявилось с такой ясностью и какой-то правильной простотой, а вернее – естественностью. Там плелось кружево слов, прилагательные и глаголы, причудливая вязь где-то подчёркивала смысл, где-то заслоняла его, становясь самостоятельным смыслом, литературной игрой. В этом был свой безусловный шарм, но вместе с тем и некоторая сложность для читателя. Здесь же баланс соблюдён как на аптечных весах. Несмотря на всю жёсткость, читается «Больная» легко. Я перечитала два раза, проверяя себя и свои ощущения. Убедилась – все детали механизма действительно на месте, всё бесперебойно работает.
Сюжет и персонажи. Любящая мать отвозит больную дочь в частную загородную больницу, где врачи творят чудеса! На первый взгляд всё хорошо. Но здесь в каждом элементе присутствует трагическая нехватка. Изначальная или проявившаяся по ходу сюжета. Снова проведу аналогию с созданием лекарства. Но на этот раз оно словно дженерик. Казалось бы, снадобье должно быть «тем самым», оно должно быть эффективным. Но не хватает какого-то компонента, он отсутствует, не так очищен, либо его недостаточно. Как же оно будет действовать? Что получится на выходе? Упущение. Нехватка. Своего рода «трагический недостаток» в классической трагедии.
Возможный ключ к пониманию, чего не хватает, кроется в значении имён персонажей:
Мама Любовь – действительно любвеобильна, и нельзя сказать, что свою дочь она совсем не любит, но той не хватает её любви. Ощущается нехватка какого-то маленького, но основополагающего элемента, делающая всё формальным. Формальность ведёт к самообману – так будет лучше, дочери помогут, я всё, что могла, сделала. И далее к полному непониманию происходящего и безразличию.
Врач Филин – возможно, в его фамилии заложено слово feelin’. Чувствовать. Детскому врачу, психологу без этого никак. И он не бесчувственен, но в нём всё та же нехватка. Нехватка того, что должен чувствовать истинный врач по отношению к пациенту. Он сам перенёс операцию, и тут обыгрывается архетип «раненого целителя». Кто, как не раненый целитель, мог бы ощутить себя на месте больного, будучи сам уязвимым? Но он предпочитает стать садистом, несмотря на то, что всё понимает и вроде как даже иногда сочувствует. Самообман и здесь.
Чего же не хватает героине Вере? Любви матери? Сочувствия чудо-врача? Внимания, уверенности в себе или попросту здоровья? Собственно веры? Вера не верит в то, что хоть кому-то нужна. Образ девочки очень живой и объёмный. Она далеко не ангел, подросток с непростым характером, но Вера отважная, умеет сочувствовать другим, к тому же у неё явная тяга к искусству – она рисует. У нее очень интересные размышления о жизни (в авторском тексте, но явно идущие от неё). В ситуации опасности и страха девочка для поднятия духа читает шёпотом сама себе стихотворение Евгения Евтушенко, заодно и обозначая свои весьма достойные моральные ориентиры. Достоинство без гордыни.
Один из сильнейших эпизодов – дуэль врача и пациентки. Но она больной ребёнок, ей почти невозможно что-либо противопоставить взрослому, обладающему полной властью над ней. И тем не менее она пытается.
Вера бунтарка и художница. Именно её рисунки мы видим в иллюстрациях к каждой главе. И автопортрет на обложке. Маленькая мученица. Вот что напоминает мне обложка – сюжет старых мастеров эпохи Возрождения про Иоанна Крестителя. Постоянный атрибут – тонкий посох с крестовиной, совсем как штатив капельницы в руке девочки. Она несёт свой крест. При всей непохожести стиля, ближе всего её образ, пожалуй, образу кисти Эль Греко. Мрачное, грозовое небо, безнадёжная фигура мученика. И так же, как в его картинах – символизм. Листки разлетелись – художник загублен. Остался лишь нож. Вместо перста, указывающего в небо, нож безнадёжно направлен куда-то вниз. Мрак фона – намёк на мученичество, душевные метания и боль погубленного и недолюбленного ребёнка, синий цвет – небо и джинсы – уже не принадлежит земному миру. Ей никогда не восполнить нехватку.
Ещё чуть-чуть про значение имён: В случае с жутковато-призрачным пациентом больницы Аязом я задумалась, не синие ли это занавески? Ну, когда автор просто хотел сказать, что занавески были синими, а учительница литературы пытает учеников о глубинном смысле этого описания и притягивает совсем уж бредовые теории. Очень может быть. В любом случае, получается любопытно: мальчик с именем, одно из значений которого «обладающий хорошей памятью» говорит героине «я тебя запомнил». Аяз – ясный солнечный день, сметливый, смекалистый, с хорошей памятью. Каким он был до событий повести можно только предположить. И что же с ним теперь, когда он становится жертвой «трагической нехватки»?
Так, всё же пора придержать свой СПГС.
Упущенное, нехватку подчёркивают все элементы книги. Вот, например, трагические пропуски в языке, в словах:
- Пожалуйста, - беззвучно зашептали губы в пустой мольбе. - Пожалуйста. Пожалуста.
Пожалуста. По... Пожауста.
В содержании – пропущенный день, в иллюстрациях – обрыв и мятый белый лист.
Итак, ингредиенты для повести собраны. Лекарство для иных окажется слишком горьким и беспощадным. Действенное ли оно? Без сомнения. Книга заставляет задуматься, что есть человек, его личность, душа, без чего он не сможет обойтись? Что будет его фатальной трагической нехваткой? В физическом ли это заключено или…
И лекарство ли эта книга или диагноз? Диагноз миру с трагическим недостатком любви и сострадания. Болезнь – просьба о помощи. И этот бездушный мир «лечит», отнимая жизнь.
Повесть запомнится надолго, врежется в память.
Спасибо автору за сильное произведение! От всей души желаю не менее художественных творческих удач в дальнейшем!