Рецензия на роман «В Тени»
«По несчастью или к счастью, истина проста:
Никогда не возвращайся в прежние места.
Даже если пепелище выглядит вполне,
Не найти того, что ищем, ни тебе, ни мне».
— Геннадий Шпаликов
Мешок #151. Ореховый латте
Как раз на днях постил в кинорубрике своего авторского паблика гениальный фильм, который заканчивается этим стихотворением, а тут — на тебе. Как раз по теме. Правда, в отличие от героя фильма, у героя рецензируемой в этом выпуске книги имеется весомый связующий мотив — в «прежнем месте» остались родители...
А ореховый латте здесь не при делах. Так, просто символ. Символ прошлой жизни. Сладкая бурда, которую не пристало пить приличным мужикам, как минимум прилюдно. Оставьте его женоподобным слюнтяям и заднеприводным.
Первое время мне было непонятно, почему в названии романа Александра Туркевича «В Тени» тень написана с большой буквы, как имя собственное. Списывал это на огрех форматирования. Потом стало ясно, почему. Тень здесь не просто тень, а самостоятельный персонаж, поворачивающий своею волей сюжет, порой, казалось бы, в совершенно нелогичные стороны.
Начало с точки зрения человека, который уже «перегорел» к сакрализации межполовых отношений, будет несколько затянуто; для всех остальных же достаточно горячо и оно. Правда, с оговоркой. «Тень» — это очень мужская книга. Даже больше, чем «Кирпичи» Сугралинова, которые я в свое время так и не дочитал. Потому что все ситуации показаны через мужские головы и мужские умы. Разных типажей, но все они — мужские. А мужику совершенно чуждо восприятие как чего-то естественного и безгрешного классической френдзоны, в которой увяз, аки в болоте, герой романа Миха. Рыжий толстячок, студент-медик, с первого дня обладания статусом студента художественно сохнущий по старосте своей группы Вере Цыпкиной. Подчёркивая иррациональность френдзоны и того, что её породило (в нашем случае, справедливости ради, Миха сам виноват, а Цыпкина лишь продемонстрировала типичнейшее женское «мародёрство в чувствах» — так же повели бы себя девяносто восемь из ста), автор рисует Цыпкину как... как обычную, в общем-то, девицу. Не слишком яркую, не слишком обаятельную, нет, она самая обычная, даже с учетом своего увлечения (хотя, может, как певица и хороша) — весь костяк персонажей первого плана состоит из музицирующих медиков.
В комментариях автора неоднократно упрекают в переборе с заламыванием рук главным героем. Поначалу эти обвинения кажутся справедливыми, но мне, пережевавшему и проглотившему весь материал по теме, отчетливо видно, что в Мишкином случае иначе быть и не могло. Он — человек размеренный и дотошный. Он не умеет скакать по верхам, даже если считает, что дело противоречит его наклонностям и устремлениям. Взялся — доделай. И доделай так, чтобы результат непременно был и им можно было гордиться, ну или, как минимум, не стыдиться. Отдайся весь. Очень полезное качество для медика и для музыканта, но доставляющее гору бед на любовном поприще, особенно когда ты не Паха-Пахан-Паштет, мускулистый амбал с растущими из нужного места руками и горячим сердцем, а такой вот Миха. И хотя под личиной такого вот Михи на практике скрываться может что угодно, копать глубоко окружающие в девяти случаях из десяти не желают и судят по одёжке.
Нельзя, впрочем, сказать, что Миха безнадёжен. Он не ботан, не оторванный от жизни мечтатель, не шугающийся собственной тени пластилиновый человечек. И даже имеет определенный спрос среди девушек. Что ясно показано историей с некой Таней, от которой Мишаня сбежал, на ходу запихивая своё долото назад в штаны, потому что в последний момент вспомнил: а как же Вера?
А Вера никак. Веры, они такие. Смех смехом, но у меня самого две персонажицы с тем же именем и от обеих нашему брату следует шарахаться, аки комару от камфары. Правда, в нашем случае ситуация несколько иная. Будь Мишаня менее упёрт в своих решениях, сообрази вовремя, что как раз в любовных делах имеет смысл иногда отрицать постоянство, всё вышло бы хорошо и не случилось бы никакой драмы (или случилась, но не с ним). Но это же не наш случай, так? Поэтому Мишаня всех своих страданий хлебнул по ноздри и выше, даже несмотря на прямое и резкое, как бейсбольная бита, заявление объекта воздыханий в классической манере «ты просто друг». Плавали, знаем. На заметку пытающимся быть честными читательницам: лучше сразу послать прямым текстом, даже натравить своего цепного пёсика и его корешей — честнее.
Между тем, вторым планом продемонстрировано, что от беды не застрахован ни один чувак, включая Паштета. На его веку тоже была своя Вера... точнее, Лиза. Но Паштет справился без коуча (или нам его просто не показали?), сообразил, что и как нужно делать, впрочем, у него и данные более располагают к такому повороту дел... Однако самого факта беды это никак не отменяло.
А что дальше? А дальше кирпичи. Сугралиновские. Нет, копированием сюжета или манеры этот эпизод назвать нельзя, но суть его та же, хотя у Данияра делали мужика из бесхребетного мямлика, а у Александра — из упрямого ослика, на которого сели верхом и удивляются, какого лешего он везёт всадницу не туда. Миха попадается под руку своему бывшему однокурснику Ване, выгнанному из меда еще на первом курсе. Ваня берется исповедовать грешника и воспитать в духе коммунизмамаскулизма здорового пофигизма, причем во втором деле первым пунктом стоит вопрос удаления объекта раздражения с глаз долой. Потому как с глаз долой — из сердца вон. Пришла пора браться за дело превращения тюфячка Михи в сурового брутального Михаила, в чём помогут Ваня, Тюмень, спортзал, гитара, американо без сахара и здоровый лёгкий кобеляж. «Забудь эту кличку, теперь ты для всех Михаил!» — наставляет самозваный коуч своего ученика, а ученик, обладая качествами, обеспечивающими прилежание и погружение, вскоре достигает успеха.
У этого романа, если выстроить график положения героя в обществе и собственных глазах, кривая, долго телепавшаяся внизу, делает резкий подъем по вертикальной оси, вспучиваясь высоким острым горбом, и ровно в точке возвращения обратно в Омск мгновенно ныряет назад. Правда, один вопрос к компоновке у меня все же есть. Не знаю, почему автор взял именно этот срок. Именно шесть лет продлился мой собственный успех в деле, на которое Ваня наставляет Михаила, и в моем случае там уже на третьем году все начало заметно остывать, как и в аналогичных случаях моих знакомых. Вероятно, весь вопрос упирался в необходимость длительного обучения... Но можно было погнать Мишаню погулять по бабам года два-три, до того, как он встретит своего рыжего ангела. Или сменить профессию, хотя это уже конкретная ломка логической составляющей. У «Тени» имеются черты производственной прозы, в нашем случае — с показом труда врача, и это сильно добавляет ей баллов в копилку критерия «социально-культурная ценность», которая и так не маленькая.
Однако игры с личинами — это всего лишь игры, которые должны когда-то закончиться. Даже если маска приросла к лицу, она остается маской; говорящий момент — это отречение отца от сына, случившееся уже позже возвращения Михаила в Омск, на фоне трагических обстоятельств, виной коих действительно чисто логически являлся он сам. Строго говоря, «Тень» — гибридная драма, являющаяся немного психологической, немного социальной, немного производственной, а если взять разбор по другим критериям, то Миха сначала был драматическим персонажем из-за своих безответных и безнадёжных чувств, а после — из-за... Чего? Да из-за них же, продолжавших отравлять уже совсем иную жизнь, в чем, собственно, и заключается отличие драмы во второй половине романа от драмы в первой. Только до кучи к ней присоединяется еще и триллер: какую еще дичь вытворят персонажи, до какой степени безумия докатятся, прежде чем будут наказаны мирозданием?.. Тень — самостоятельный персонаж в этом конфликте, укрывающий героя, как скорлупа-опека, которую не мог расклевать персонаж глубоко метафорического мультфильма — птенец, переросший проектный размер своего яйца. И она, оставшись в Омске, на старом месте, с радостью встретила героя в маске, сделала вид, что маску не заметила, и принялась за старое.
Она очень грамотно построена, эта драма, и если бы не растягивание безмятежного счастья с рыжим лисёнком на целых шесть лет (хватило бы полутора-двух, потом непременно следует охлаждение, даже в самых счастливых парах), имела бы безоговорочные 12 из 12 по критерию сюжета. А так один балл все-таки отлетает. Вообще, «люди-слоны» — как раз примерно того характера, что дан автором Михаилу — в гневе страшны, что и рождает составляющую триллера. Есть вероятность, что тогда, в бытность сурового Михаила тюфячком Михой, Вера его не только не любила, но еще и побаивалась, догадываясь, что тот может представлять, будучи доведен до точки кипения... Михин характер — соединение тугоплавкое, но, едва вскипев, взрывается с оглушительной вспышкой. Прилетело всем. Сначала нечаянно — рыжие все-таки горят разным огнем, новую Мишкину любовь оказалось проще довести до необратимого перехода, гораздо проще, чем его самого, — а потом уже абсолютно осознанно. Люди-слоны, если воспринимают что-то глубоко, то, как правило, еще и обостренно, хотя Паштет действительно повел себя... Ну, не сказать, что совсем по-скотски, но с любого комплекта нравственных норм — сомнительно. Крайне сомнительно. С Веры спрос невелик, она девочка, существо по определению ветреное и ненадежное. Но этот-то?..
Впрочем, нет, я не в ту сторону смотрю. Смотрю в зоологию, а надо бы в ботанику, потому что сама фамилия героя — Дубов — говорит о многом. Вообще, конечно, верно, дуб — это слон в мире деревьев, огромный, мощный, негнущийся, с трудом загорающийся сырым (поверьте кочегару, топившему котлы сырыми дубовыми кряжами метровой длины), но дающий при нужных обстоятельствах жар, какого не даст ни одно другое дерево. Повалить дуб под силу только конкретному урагану — это не американский клён и даже не толстая, но хрупкая липа. И, наконец, обитая на северной границе естественного ареала распространения, немало я повидал дубов северных, нелепых, корявых и низкорослых, и даже порой тощих — но дубами от этого они быть не перестают...
Зачем я вынес в эпиграф (не люблю эпиграфы, вот вообще) стихи Шпаликова? Чисто обывательски можно понять: сидел бы молодой хирург Михаил Дубов дальше в своей Тюмени, не мутил себе душу болезненными воспоминаниями, уже порядком одряхлевшими и близкими к естественному разложению, и было бы все у него и его Алёны чих-пых. Если же взяться за старинную забаву под названием «что хотел сказать автор?», то выходит, что автор на примере драмотриллера (или, скорее, триллеродрамы) довольно злобно насмехается над популярным в массах ретроградством, над «как раньше», над всяческим «а вот при Сталине у меня стоял!..» — здесь и получается «никогда не возвращайся в прежние места» на глобальном уровне, потому что старые раны не зарастают полностью, даже, казалось бы, надежно зарубцевавшись: рубец — некрасиво, но безопасно... ага, если бы! Ситуация вскипит, подскочившим давлением разорвав старые рубцы, выбив из них кровь и волю к жизни, ударной волной зацепив и непричастных, как вышло это с лисёнком... Всё, что случилось, оставляет след, и трепать эти следы — дело оторванных от современности историков. Настоящих историков, а не тех, что показывают по зомбоящику, когда нужно ретранслировать компромат на те или иные политические силы.
Для которых ореховый латте — это просто ореховый латте.
Оценка по критериям:
Стиль и слог автора: 10/12. Качество у него пусть и возле верхней планки, но плавает, и красочные метафорические описания сменяются затянутыми бытовыми сценами и шероховатым описанием повседневности, выпячивающим, как веснушки, разного рода огрехи уже пунктуационные и типографические, вроде убежавших запятых и заглавных букв. Количество их невелико, но оно контрастирует с этими разноцветными словесными витражами, как тёмные сучки на белой свежей древесине. Десятка. Но десятка даже не железобетонная, а хромованадиевая.
Сюжет: 11/12. Минус один балл за вздувшуюся до неприличия «банную» пятую главу — текста много, движа мало, — и за шесть лет пылающей страсти: так не бывает... Или бывает, но только у дубов. Дубовая древесина горит не только жарко, но и долго. Еще неясно, в каком десятилетии происходят описываемые восемь лет: упомянутая еще в Михином студенчестве песня про ягоду-малинку (ну не Легкоступову же он в виду имел?) появилась в конце 2020 года...
Проработка персонажей: 12/12. Самая сильная сторона романа. Впрочем, о ней все, что можно, уже сказано в теле рецензии. Живые люди, им веришь. Даже Вере, которой нет веры — старинный каламбур...
Социально-культурная ценность: 12/12. Наличие и характерности персонажей, и общей метафоричности, и элементов производственной прозы — всё, что можно впихнуть в 17 алок, здесь есть, и даже больше. Высший балл. Всем пацанам — читать.
Обложка и аннотация: 9/12. Обложка все же слишком абстрактна, хотя осколки о многом намекают... Но не поваленный бурей дуб же на ней размещать? И не разгневанного слона? Аннотация суховата и ретранслирует происходящее не совсем фактически верно: все-таки Миха сначала влюбился, а потом уже — друзья и все такое... Девять из двенадцати.
Общая оценка после округления: 11/12. Книга отличного качества. Строго рекомендуется к прочтению.