Рецензия на роман «Цеховик. Книга 1. Отрицание»
ПОЧЕМУ МЫ ЧИТАЕМ ДМИТРИЯ РОМОВА?
К написанию данной рецензии меня подтолкнули участившиеся дебаты среди читателей, которые стали выражать буквально противоположные пожелания автору, то упрекая его в излишним динамизме, то восклицая: «Автор, жги дальше!». Мы словно имеем дело с Говардом Стерном, скандальным радиоведущим из Нью-Йорка, которому половина слушателей, восхищавшаяся им, внимала в ожидании, чем он удивит, а другая, его ненавидящая – что еще он сказанет в эфире.
Заранее, дабы избежать упреков в предвзятости, оговорюсь, что с автором знаком заочно, с ним переписываюсь и делюсь кое-какими воспоминаниями. Но наша взаимная – надеюсь – симпатия не мешает мне пытаться понять феномен Ромова, который ворвался в жанр, сразу оказавшись в топе «Автор тудей», и до сих пор удерживает твердую позицию на вершине листа популярных авторов, пишущих на тему «Назад в СССР».
С чем мы имеем дело? Цикл Ромова – классическая формульная литература, законы жанра которой раскрыл Джон Кавелти. Он так их сформулировал: «Художественное достоинство той или иной формульной работы есть результат достижения свойственного данной аудитории баланса между чувством реальности, или миметической составляющей искусства, и особенностями эскапистского переживания, т. е. акцентом на игре; самореализацией в идентификации; созданием цельного, пусть со сдвинутой системой координат, воображаемого мира; интенсивными, хотя и временными, эмоциональными состояниями, такими, как напряжение, удивление, ужас, достигающими благополучного разрешения. Удачная формульная литература основывается на усилении эскапистского измерения в рамках той системы координат, которую аудитория может так или иначе связать с реальной жизнью». Переводя на простой язык, формульная литература призвана удовлетворить запрос общества на развлекательную информацию, играя в рамках воссозданной реальности с нашими чувствами, которые мы переживаем, находясь в абсолютной безопасности на диване и с чашечкой кофе в руке. Неслучайно, в комментариях многие после прочтения очередной главы «Цеховика» сообщали, что идут накапать валерьянки ))).
Мимесис (мимесиз) или подражание реальности – один из важных приемов Ромова. Он не пытается воссоздать психотипы или поведенческие модели времени, в котором действуют его герои. По большому счету, нам это не интересно – ни старшему поколению, ибо что было, то прошло, ни, тем более, молодому, которое этого просто не поймет. Проиллюстрирую свою мысль на смешном примере, чтобы вас немного развлечь. Представьте: сегодня в бар заходит человек и простит «Кровавую Мэри» без томатного сока. Мол, на помидорки у него пищевая аллергия, а от томатной пасты жестко пучит. Что ответит ему бармен? Наверное, предложит пройти лечение в специализированном заведении. Теперь воссоздадим подобную ситуацию в позднесоветское время. Бармен молча нальет такому оригиналу полстакана водки и полстакана томатного сока с намеком, что с соком клиент может делать что угодно – подарить другу или использовать как пепельницу. Улавливаете разницу?
Мимесис Ромова – это, в первую очередь, насыщение полотна повествования историческими личностями в новом прочтении (Галина Брежнева, Чурбанов, Железная Белла и др.), массой деталей и примет того времени, узнаваемых заведений из торгово-ресторанно-развлекательной области, широко известных в узких кругах мест воровских сходок… Кто-то, возможно, посчитает, что автор сильно сгустил краски, что в Советском Союзе были тишь да гладь и криминальный мир сидел не иначе, как под плинтусом или в тюрьме. Почитайте воспоминания Евгения Вышенкова «Крыша. Устная история рэкета» и узнаете, когда цеховики стали ходить с толпой охранников-спортсменов и чем дышала в 70-80-х молодежь с пролетарских окраин. Уверен,ваше представление о культурной столице нашей родины сильно изменится.
Вообще, формульная литература удивительно удачно ложится на реалии позднего СССР, ибо тогда жизнь тоже была жестко зажата в неписанных формулах. Изволь быть трудоустроен; следи за языком, но можешь ругать советскую власть в курилках и на кухне; тащи в дом все, что не приколочено; не грусти, если не задалась карьера, ибо социальные лифты встали на ремонт; друзья всегда помогут, а детей/внуков/правнуков надо поддерживать, пока смерть не разлучит вас (так создавались так называемые многопоколенные семьи)… Все эти и многие другие нюансы той, ушедшей жизни автору прекрасно известны, и играют заметную роль в его воссозданной или вымышленной реальности.
Выше уже отмечалось, что в формульной литературе имеет большое значение игра автора с читателем. У Ромова этот прием отточен остро, он играет с читателем в каждой главе, то нагнетая драматизм, то давая какие-то подсказки, то вводя нас в недоумение их опровержением. Наше внимание приковано к книге, каждую главу ждем с нетерпением – нам нравится, как автор нас интригует, не снижая накала.
В этой связи хочу обратить ваше внимание на важнейшую, на мой взгляд, вещь – на ритм повествования. Кто-то из читателей в комментариях сравнивал его с партитурой одного из произведений Ференца Листа: быстро, очень быстро, еще быстрее… Позволю себе не согласится. Мне кажется – поправьте меня, если ошибаюсь, - что автор то и дело меняет ритмическую схему. Вот несколько глав с драматической концовкой – и их довольно прозаическая развязка в начале следующей главы. И следом «выстрел», с повышением накала страстей до критических значений – и сложно понять, сколько корвалола следует запасти к будущим главам.
В завершение, хочу процитировать автора «Записок литературного редактора», который познакомил нас с трудами уже упомянутого Кавелти: «высокая» литература, так же как и «высокая» мода, интересна только издалека. Основная масса людей скажет: «Вау, как круто!», но ни носить, ни читать это не будет». Не стоит упрекать Ромова за недостаточную литературность – он всего лишь следует законом жанра, а его герой, как Бонд нового типа, должен всегда оставаться непобедимым и неубиваемым. Никому в здравом уме не придет в голову сказать, что тот же Стивен Кинг - это фи! Его тиражи и фильмы снятые по его произведениям говорят сами за себя. А у Ромова мы читаем уже 11-ю книгу и – надеюсь – еще долго не расстанемся с автором.