Рецензия на роман «Дети Гамельна»
Есть спойлеры.
Ты ночью не уснешь, потому что эти дети ночи,
На тебя через окно опять вперили свои очи,
И если ты боишься с ним подраться среди ночи,
Позови нас - мы придем, мы его козла замочим.
Сектор Газа. Истребители вампиров
Несмотря на соответствие развеселому (соответствие…хм… ладно, потом уточню) эпиграфу общего настроя книга начинается как раз с серьезной ситуации. Ситуаций.
Сначала весьма милая трактовочка известной истории про город Гамельн. А потом, как спустя много лет погибает ведьмак-недоучка. Их там, правда, называют по-другому, да, и организация совсем другая… но для простоты пусть пока ведьмак.
И приезжают, так сказать, коллеги разобраться с ситуацией. И погибает уже ведьмак-переучка. А проблему решает стрелок-ландскнехт.
Ну и “внезапно” выясняется, что ведьмаков готовить долго. Дохнут они нечасто, но, увы, куда быстрее, чем вырастает смена… и тут ландскнехт говорит: «Все фигня, давай я таких же, как я, приведу, и будет вам счастье.
Да, дохнуть мы будем куда больше, но зато и новых нанять, как от нефиг делать».
И покатилось. Новые девенаторы (так на самом деле называются наши ведьмаки) понеслись изводить нечисть и нежить. И пошли разные веселые истории.
Ну как веселые… разные. Например, история, как кобольды заманили и сожрали мальчишку, а потом его отца, не сильно веселая (с кобольдами потом тоже весьма нетолерантно поступили, это так, к слову). А вот как капитан с полтергейстом пил - вполне забавно.
И кажется, что так оно и будет до самого конца.
У Рагимова и Николаева-то... Ага-ага. Очень быстро поселяется в душе беспокойство. И как-то все вроде и средневеково весело, а сомнения закрадываются…
И не зря.
Внезапно выясняется, что ой не случайно в первой истории гада одолел не просто ландскнехт, а ландскнехт и старик-девенатор. И ой не зря там была ситуация, что надо идти, несмотря на шансы, потому что помощь не успеет.
И тот же расклад сложится в финале.
И падал враг, второй, восьмой, сто первый,
И слышал, но умом не мог понять.
"Наемники сражаются за веру,
Наемникам на золото плевать".
Сразу говорю, победа будет. Но победа Пиррова.
И будет жизнь после этой победы - по сути, растянутое поражение.
Но останется и надежда.
А Моровая Дева подходила все ближе и ближе, она не шла - скользила над землей.
Дальше все пошло совсем не так, как порешили монах и солдат. Совсем не так.
- Шиксешустерн! – взревев, ландскнехт вылетел из-за угла дома, выводя на удар цвайхандер. Мастерство не пропьешь, тем более разбавленным вином захудалого кабака. Вольфрам много лет жил мечом, тело все делало само. Упор на ногу, разворот всем корпусом «на скрутку». Как говаривал первый наставник Густава – «удар делается не руками, удар достается из пятки и задницы, всем телом». Оружие лежало в крепких руках как влитое, и удар начался безупречно.
Начался…
Время словно замедлилось, потекло, тягуче, словно хороший мед за ложкой. Мускулы стонали, как натянутые судовые канаты, но с каждым мгновением меч все замедлял движение. Дева развернулась навстречу угрозе – вот она стоит в пол-оборота, а сейчас смотрит прямо на Вольфрама, в миг вывернувшись наизнанку. Темные провалы глазниц - чернильные пятна на абсолютно белом, точеном лице статуи, лишенном всякого выражения.
Медленно-медленно клинок шел к цели, и так же медленно тянулась навстречу отставному Божьему охотнику рука Девы, удлиняясь противно природе и хитрой науке анатомии…
Монах хотел крикнуть, осенить нежить крестным знамением, но рука замерла, скованная смертным холодом. Марьян закрыл глаза и всем своим существом обратился к Тому, кто стоит над миром, к всеблагому и милосердному, моля об одном – дать ландскнехту толику силы, нужной для доброго дела.
Вспышка ослепила Байцера сквозь плотно сомкнутые веки, полоснула, как бритвой, в уши ударил оглушительный звон, металл будто вскрикнул от боли. Когда монах сумел протереть слезы, хлынувшие обильным потоком, то увидел, как падает в грязь ландскнехт. С протяжным всхлипом Густав осел на землю – в лице ни кровинки, губы посерели, как у покойника. Он так и не выпустил рукоять меча, переломленного аккурат посередине, точно им рубили лучший турнирный доспех, а не бесплотную тень
- In nomine Patris… - начал было монах, но слова замерзли в горле.
Рядом тяжело плюхнулось нечто, смахивающее на дамскую перчатку. Мгновение иезуит всматривался в предмет, пока не понял, что это. Густав сумел. Цвайхандер сделал свое дело, отсек руку нежити, чисто и одним ударом, как топор палача. Платок, выпавший из пальцев Девы, невесомо коснулся сырой, утоптанной травы и дрогнул, распался на десяток серых крыс, разбежавшихся в разные стороны с утробным зловещим писком...
Дальше монах видел себя как со стороны. Вот он, поскальзываясь, бежит к Деве. Вот, вылетает из ладони пузырек тонкого стекла, разбрызнувшись о порождение Геенны мириадом осколков. Вот святая вода, над которой сам Папа простирал ладони, ручейками бежит по савану, укрывающему плечи Девы, вспыхивая бледно-желтыми огоньками, словно то и не вода вовсе, а пылающее масло. С беззвучной вспышкой сияние охватило Деву, сковав замогильным светом.
Бледный овал лица нежити развернулся к Марьяну. Иезуит так и не увидел ее глаз, даже не понял, есть ли что-то в глубине черных провалов, но был уверен, что своим потусторонним зрением Дева в одно мгновение заглянула к нему в душу, запоминая, ставя невидимое клеймо, которое не смыть, не стереть никакими ухищрениями.
И спустя мгновение чудовище исчезло, растаяло, как дым в ночи, словно слившись с мировым эфиром….
- Густав, идиот, зачем?! Договаривались же, ты ее будешь только отвлекать, пока я…
Посреди деревеньки, утонувшей в грязи, монах тряс за плечи умирающего ландскнехта и кричал от неописуемой боли, рвущей душу.
- Зачем?! Ты ведь весь род свой на Черную Смерть обрек, коснувшись ее! Даже не рукой – мечом!
- Знаешь, Марек, - улыбнулся Вольфрам, и было видно, что короткое движение мышц лица поглотило почти все оставшиеся у солдата силы. – Я ведь сирота… И про проклятие Девы знал не хуже тебя… Ведь не только в Салерно учился, еще и со Швальбе немало дорог исходил.
- Нет, нет, нет! Старый придурок!!! – взвыл Байцер, уже понимая, что – все. Доппельзольднер провел свой последний бой.
Далеко на западе громыхнуло, сверкнула молния. Зашлепали первые капли нового дождя.
- Лучшее напутствие в моей жизни, монах… - проговорил ландскнехт, судорожно сжимая руку иезуита последним в своей жизни движением. – Хорошо было… еще раз… как раньше…
И замер.
Дождь понемногу перерастал в ливень. Деревня по-прежнему пряталась в молчании и тьме, словно обратившись в кладбище. Капли воды струились по лицу Марьяна, смывая слезы.
- Мы все-таки есть, - прошептал он. – Ты неправ. Мы все-таки остались. И Орден не умер, не умрет, пока мы есть.
Звиняйте за длинную цитату. Зато теперь вы знаете и стиль, и уровень текста.
Рекомендую ли? Да, безусловно.