Рецензия на роман «Дохлый таксидермист»
01.04.2024. Улица Мимолетных мгновений, 22. Миртемир Енгалычев.
2 июня 1942 года погиб Евгений Петров (Катаев) и в тот же день выпотрошили Ленина. Это все правда, здесь автор ни сколечко не наврал, а был точен как само неумолимое время. Да, что там говорить, я сам помню тот день так, словно он был только вчера.
В чем же нам наврал автор? Немного, но существенно. Он назвал не тот жанр, не то направление. И рассказал не ту историю в аннотации. Все это, конечно, мелочи, но вызывает когнитивный диссонанс. Я ждал детективчик, историческое приключение с элементами юмора. Вот так и вижу, как автор складывает губы бантиком и называет все это «элементами юмора», наверное, еще и глазки опускает вниз, чтобы все поверили в его невиновность. А на самом деле…
Итак, попробуем разобраться. Литературное направление романа мы можем определить как постмодерн. Формальный жанр – детектив. Почему говорю формальный? А потому что этот текст написан не ради любителей детективов, совсем нет. Хотя детективная составляющая проработана хорошо и довольно уверенно держит форму романа. Но и не совсем интригует, потому что выдано слишком много деталей, чтобы можно было определить личность маньяка. Даже то, что на голове у него надет мешок из-под картошки не спасает его. И где-то к середине уже становится ясно, о ком идет речь. Автор пытается нам еще поморочить голову с интригой Распутина, но изменить мнение внимательного читателя уже не может. Хотя признаюсь, дамский браунинг в руках Приблудного меня немного запутал.
То, что автор называет «элементами юмора» является, на самом деле, язвительной сатирой, приправленной сардоническим смехом. И это тоже не случайно, ведь все персонажи – мертвецы. Но несмотря на такую данность, они продолжают проживать свою «жизнь после смерти» практически в той же самой реальности, в которой они жили до того, как стали мертвыми. Та же бюрократия, тот же криминал, та же нищета. Только есть надежда встретить тех, кого ты потерял при жизни, и, со временем, тех, кто еще жив там, в другом мире. И тогда еще успеешь сказать им все, что не успел. Существование в этом мире, обещают долгим, на двести лет, а потом еще дают надежду, что все продлиться и потом. Только они еще сами не знают, в каком качестве. Это естественно. И двести лет достаточный срок, чтобы охватить историю полно, потому что она еще на слуху. Далекое прошлое теряется в тумане, а будущее скоро станет совсем неузнаваемым.
Естественно и то, что мертвые пытаются воспроизвести те детали реальности, к которой привыкли при жизни. Потому что испытывают ностальгию. Стараясь создать вокруг себя хотя бы тень прошлой жизни, они продолжают заниматься своим делом. Писатели – пишут, поэтому на книжном развале герои находят продолжения классических произведений. Написанных уже здесь.
Умереть от болезней в новом мире невозможно, зато можно оказаться убитым. Один из персонажей, одержимый все той же ностальгией, пытается, например, воспроизвести смерти известных людей. Пересказывать сюжет не буду, сами прочитаете.
Вернемся к структуре. Все главы написаны от лица того или иного персонажа, но никогда от лица автора. Это не новый прием, когда-то его использовали, но с появлением постмодернизма, он превратился если не в закон жанра, то в один из его главных признаков. Когда я попытался выделить для себя главного героя, то не смог этого сделать, потому что все образы очень яркие и тщательно прописанные. И одинаково принимают участие в развитии сюжета. Тогда я наметил для себя отправную точку – Евгения Петрова, решив его назначить главным. Но потом понял, что главный персонаж у нас двойной, потому что мы не мыслим Евгения Петрова без Ильи Ильфа. Но оказалось, что соавторы лишь испытали «в чужом пиру похмелье», а главным, наверное, нужно бы назначить маньяка или следователя. Поэтому я плюнул на расчленение героев по важности и решил считать главными всех.
Илья Ильф и Евгений Петров выписаны с особой трепетностью, но я почти ничего не знаю о том, какими они были на самом деле, хотя «Двенадцать стульев» помню почти наизусть. Но, полюбив их героев, я не проявил должного интереса к жизни авторов. Хотя по описанию они очень похожи на свои фотографии. Надеюсь, что и автор, прежде чем создавать эти образы, читал какую-то дополнительную литературу.
Зато я хорошо знаю, что такое соавтор. Соавтор – твоя вторая половина. Реальная, а не какая-то там поэтическая. Он ближе, чем жена, потому что жена не обязана думать с тобой одинаково, а соавтор обязан, иначе он разорвет текст и цельного произведения не получится. В романе эти два персонажа прекрасно дополняют друг друга, и ведут себя соответственно своему новому положению и логично с психологической точки зрения.
Появляется в романе даже Ми-Фа, Михаил Файнзильберг – брат Ильи Ильфа. Человека, от которого «осталась одна строчка в истории» и который ухитрился умереть в эвакуации от голода. Что говорит о его полной неприспособленности к жизни и дает автору свободу описывать его в этом ключе.
Еще один брат Ильфа Сандро Фазини погиб в концлагере Аушвиц. О первом почти ничего неизвестно и ничего не осталось в истории. О втором автор не пишет ничего, кроме упоминания его имени - Сруль, хотя погиб он в том же 1942 году 22 июля. И мог бы как-то попасть в роман. Ну ладно, нельзя объять необъятное.
Что же касается других персонажей от власти – Ленина, Троцкого, Николая П, то их судьба меня совершенно не взволновала, наоборот, мне явно не хватило Кобы с инсультом в луже мочи и дорогого Леонида Ильича, падающего с трибуны в том же Ташкенте. К сожалению, оба умерли после описанных событий. И, да, мне не хотелось бы жить еще двести лет со всеми этими личностями рядом. Просто не верится, что мы дожили до таких времен, когда история некой страны вызывает лишь гомерический хохот и мстительное удовлетворение.
Писательская тусовка представлена очень реалистично, несмотря на то, что все вроде бы там мертвые. Особенно мне понравились репрессированный поэт Клюев и Ширяевец – «соловьи крестьянской поэзии». Есенин упоминается, но не присутствует «во плоти», а жаль. Я был знаком с его внуком и хотелось бы понять, насколько они были похожи. Конечно, я понимаю, что это было бы лишь сравнение с фантазией автора, но все равно, хотелось бы. Но я, конечно, в этом случае не имею права капризничать.
Вся жизнь моей семьи проходила через такие писательские тусовки. И сразу вспомнилось несколько произведений на эту тему – «Алмазный мой венец» Катаева, «Сумасшедший корабль» Ольги Форш и, почему-то, «На берегах Невы» Ирины Одоевцевой. Думаю, что все вот так и выглядело, то есть написано достоверно. Можно даже и не вспоминать чьи-то книги, у меня в собственной квартире такое творилось. Правда моими гостями были писатели уже другого поколения, но истории и анекдоты из жизни писателей рассказывали точно такие, и даже про этих же людей.
И еще, что зацепило даже слишком сильно. Ташкент. Слова Приблудного: «Хоть фруктов поем». Скажу честно, ташкентцы ненавидели москвичей за эту самую фразу. Ташкент всегда был культурным центром, ссылали туда дворян, людец царской фамилии. Сашка Керенский в Ташкенте закончил гимназию, у него в классе была кличка – Сашка-балбес. В войну в Ташкенте жила Ахматова, Алексей Николаевич Толстой, одна из жен Есенина. Словом, жизнь кипела. Были свои писатели, свои актеры, свои художники. Не только фрукты. И вот эта самая фраза Приблудного включила мое внимание сразу и не отпускала до последней строчки, словно я ждал, что вот еще немного, еще одна страница, и я найду что-то необходимое. Глупости, конечно. Реально, словно какую-то Библию в руки получил.
И даже архитектура, описанная в романе, мне знакома. Одноэтажный с колоннами академический театр имени Горького. В этом здании он просуществовал долгие года, но однажды в фойе обвалился потолок. Когда герои собрались в оперу, я почему-то представил театр имени Навои, но потом вспомнил, что его уже построили после войны. А значит, Ташкентская опера базировалась в концертном зале имени Свердлова. Когда я уезжал из Ташкента, его как раз разобрали и реставрировали.
Все, больше никаких воспоминаний!
Лучше скажу об альтернативной истории. В романе ее нет. Там просто нет никакой истории, ничьей. А только продолжение жизни каждого героя. Нет там правительства, кроме Минсмерти, нет там внутреннего развития общества и идеологии. Зато характеры персонажей сохранились. Какая разница работает ли Распутин при царе или морочит голову новоявленным адептам? Он теперь никак не меняет общую историю, хотя раньше у него это неплохо получалось.
Роман переполнен абсурдом под завязку. И мешок из-под картошки, в который он упакован, трещит по швам и в прорехи просачивается все тот же абсурд. Цитирование «Улисса» Дж.Джойса еще раз подтверждает модернистскую основу романа. Спасибо, что цитируются хоть не Упанишады, но тоже бредятина знатная. «Улисс» в виде огромного розового тома стоит у меня на книжной полочке. В разное время я начинал его читать с начала, с конца, с середины, по диагонали, но до сих пор не могу сказать, прочитал ли я его полностью. Однако, в канве авторского текста, цитаты из романа смотрятся очень даже симпатично. Словно бы начинают играть другими красками.
Роман сделан головой и руками, а не каким-то там сердцем, которое, как известно, мало имеет отношения к писательскому труду. Мышца она и есть мышца. Язык выдержан от первой до последней строчки. Уровень гротескности зашкаливает. И я не обнаружил ни одного абзаца, написанного лишь для того, чтобы заполнить пространство или сделать переход – все написано одинаково хорошо.
Подведем итог. Я пишу рецензию уже на второй роман от литмастерской Лукьяненко. И второй раз говорю – это роман не для всех. Я испытываю удивление, обнаруживая жемчужины на этом сайте. Они не к месту, их не читают. Они должны быть изданы в бумаге для того, чтобы сохраниться в книгохранилищах. Для того, чтобы встать в ряд с другими произведениями большой литературы. И наступит время, когда их будут читать и прославлять. Но не здесь, не на АТ, к сожалению.