Рецензия на роман «Послушник забытого бога»

Есть два подхода к написанию книг.  

Заметьте, я не говорю «только два». Ляпни я что-то подобное — соврал бы, как сивый горностай. На самом деле, подходов много, куда больше, чем снежинок в специальном мире-холодильнике для несбыточных мечтаний. Однако, издавна среди этого множества привлекают внимание пары, образующие что-то вроде широко известного символа инь-ян. Такого, где половинки выглядят радикально не смешивающимися противоположностями, содержащими в себе, однако, зерно друг друга. 

Так вот, есть два стула подхода. Первый — это скрупулёзно собрать статистику того, от чего кайфует аудитория, и попробовать воспроизвести топ получившегося перечня. А второй — наплевать на всё и кайфовать в первую очередь от себя. Совершенно несовместимые, казалось бы, варианты. Вот только ни авторов, ни аудиторию к нам не инопланетяне забросили, они плоть от плоти друг друга. Так что и в первом случае автор, кроме всякой прагматики, может быть с аудиторией искренне солидарным. И во втором то, что от души радует автора, имеет ну совсем не нулевые шансы достучаться до аудитории. 

Это, впрочем, точки крайние, вне лабораторных условий почти не встречающиеся. Но потому и бывает интересно понаблюдать за авторами, пытающимися определиться между вариантами. Как, например, за Евдокимом Котиковым, написавшим роман «Послушник забытого бога». 

Начало которого до невозможности напомнило мне вот что: 

Компания такая: я, то есть Алекс, и три моих druga, то есть Пит, Джорджик и Тём, причем Тём был и в самом деле парень темный, в смысле glupyi, а сидели мы в молочном баре «Korova», шевеля mozgoi насчет того, куда бы убить вечер – подлый такой, холодный и сумрачный зимний вечер, хотя и сухой.

Но не в плане прямо уж откровенных постмодернистских плясок вокруг чучела Бёрджесса с его заводными цитрусовыми. Просто есть сейчас такой обычай — писать романы от первого лица, да ещё через призму понятийного аппарата героя-рассказчика. Считается, что таким образом повествование сразу делается ближе к народу, более понятным, что-ли, и сразу настраивающим читателя на то, чтобы влезть в шкурку героя, аки в перчатку, дабы в дальнейшем живее прочувствовать все выпадающие на его долю подлости и приключения. 

Что нередко придаёт экспозиции, сиречь, стартовому донесению до читателя, что тут зачем и как, оттенок этакого псевдо-гонзо. Такого радикально субъективного описания, где на первый план выходят не столько даже рассматриваемые события и явления, сколько чувственный отклик на них со стороны героя-рассказчика. И поскольку мы имеем дело с попаданческим романом, где экспозиция предваряет непосредственно сам акт попадания, то ничего удивительного, что этот отклик до мозга костей негативен. 

Пожалуй, даже излишне негативен. Можете назвать рецензента слишком уж впечатлительным, но, право слово, внезапного перитонита под бой курантов было уже более чем достаточно. На чём автор, как не трудно догадаться, не остановился, и от души бухнул хины в и без того горькую чашу, выпавшую на долю героя. Что тоже можно назвать следованием обычаю, возникшему от благородной цели вызвать к герою сочувствие. 

Вот только, сдаётся мне, в этом обычае метод несколько вытесняет суть. Поскольку когда всё настолько плохо в сумме — это скорее просто принимается к сведению. Не возникает ощущения несправедливости, какой-то сбитой на взлёте надежды, что всё вот-вот должно образоваться — поскольку не проглядывается там этой надежды в упор. Просто. Всё. Очень. Плохо. 

В этих условиях в строгом соответствии с законами жанра перед героем мистическим образом открывается дверь, за которой его ждёт второй шанс. Новая возможность, прямо противоположная обрыдшей рутине, такая, где герой будет значим и важен, да ещё наделён неким волшебным преимуществом. О чём он, впрочем, ещё не догадывается, поскольку его мысли покуда занимает немудрёная мысль: етидрёный массаракш, это я сейчас что, исекайнусь? 

И в этот момент звучит первый звоночек, объявляющий перерыв на интермедию, которую автор в шаловливости своей зачем-то назвал прологом. Где мы впечатываемся всем корпусом в другой старинный красивый обычай, изрядно менее известный, но от того ничуть не менее существующий. Ибо к тому, чтобы сделать осуществляющую попадос сущность Шеогоратом законченным трикстером, бравирующим отсылками к массовой культуре, приходит, наверное, каждый второй автор, врывающийся в жанр с фигой в кармане. Что само по себе не хорошо и не плохо, здесь поймите правильно. Просто само использование таких ходов довольно-таки показательно. 

Впрочем, тут же мы возвращаемся к стандартной экспозиции исекая. Не забывая, конечно, про манеру здешнего психопомпа носить кукушку набекрень, не без этого. Но смысл происходящего всё равно очевиден и знаком. Как очевидна и знакома форма изложения, изобилующая рубленными топовскими предложениями, каждое из которых в ином случае с равным успехом могло бы стать что целым абзацем, что одним прилагательным. 

Но потом происходит нечто удивительное, и даже прекрасное. В том месте, где автор переходит на третье лицо — что, конечно же, не является ни причиной, ни следствием, а только сопутствующим фактом. Признаком, наверное, что здесь тумблер перещёлкнулся на другой режим. 

Описания внешне остаются такими же лаконичными, но теперь они дают картинку. Действие, даже отдающее пред-событийной пасторалью, воспринимается вполне динамичным, насыщенным эмоциями, из которых главное место занимает предвкушение. Меняется будто и язык повествования — что на самом деле не совсем так, просто в этом промежутке он начинает без каких-то внесюжетно обоснованных помех работать на донесение происходящего. Так, что включения в эту картину реалий из экспозиции начинаешь опасаться, переживать, что, беспардонно вернувшись в сюжет, они разрушат этот хрупкий живой витраж. 

Чего, к чести автору, не происходит. Скорее поначалу возникает ощущение, как от борьбы двух ведущих тем в увертюре «1812-ый год» Чайковского. А потом, когда тезис и антитезис таки учиняют на пару синтез (ой, случайно философская похабень получилась), текст уже идёт легко до самого конца, легко и непринуждённо. 

Автор, помнится, выражал одобрение формату рецензии, где последовательно разбирается, что в книге удалось, а что не очень. Этим мы, значит, разговор о «Послушнике» и подытожим. 

Не очень: 

1. На протяжении первых глав автор расписывается. Классическая история для самиздата, которая в некоторых работах даже мнимая — где не столько меняется текст по мере роста действия, сколько читатель субъективно «проваливается» в сюжет и перестаёт ловить блох. Но здесь не тот случай. Автору объективно потребовалось N глав, чтобы уверенность в себе переборола опасение не попасть в аудиторию. 

2. Слог. Это то, над чем надо просто поработать. Само собой, не бросаясь в другую крайность с цветистыми метафорами почём зря, выбран простой — и славно. Но простота не значит отрывистости. Немного текучести, связности имеет смысл прибавить. 

3. Насколько, всё-таки, к умным, а насколько — к красивым? Ни в коем случае не призываю автора влезать в прокрустово ложе стереотипов, бытующих в самиздате, это всё только испортит. Но заметно, что предпочитаемая пропорция ещё нащупывается, отчего случаются заходы в крайности. 

Удалось: 

1. По-хорошему больная фантазия. Было заметно, что внутричерепное кино, которое смотрел автор при написании, весьма драйвовое и красочное, со вкусными образами, которые и можно притянуть к «это было в Симпсонах», но не нужно. 

2. Заявки на потребность личностного роста попаданца. Понятно, что зависит от исполнения, но лично для меня истории о том, как герой становится героем не только по названию, по умолчанию получают лишний плюс. 

3. Покровитель-трикстер. Да, выше я отмечал, что это уже превратилось в антиштамп (штамп с фигой в кармане), но представитель куньих выписан неплохо, с целями и с характером. Плюс, развлекаться — развлекается, но ни разу не в ущерб своим мотивам, чем часто грешат при выписывании таких персонажей. Хорошо, когда грань между шутовством и петросянством не пересекается.

4. Герой 40+, попав в подростка, не ведёт себя, как малолетняя бестолочь. Что должно быть нормой, но всё равно плюс. 

5. Нюансы сеттинга. Заморочился и придумал же! Вроде источников сил для магии, разных, фактически, цивилизаций, населяющих этот мир, вплоть до самобытного способа засекать пройденное расстояние в путешествии. Причём, не странное ради странности — нюансы просты, функциональны и непротиворечивы. 

В общем, 5:3. Неплохой счёт, стоит прочтения. Но есть и над чем работать.