Рецензия на повесть «Вӧрса»
Страхи не пересекаются
Художественные приёмы создания напряжённого эмоционального фона в повести М.Лерой "Вöрса"
1.Вступление: страх, как изолятор личности в социуме
Испуг - первая сильная эмоция, которую испытывает ребёнок при рождении, выходя из зоны девятимесячного комфорта. Его корни живут на волне природных паттернов и чаще всего связаны с рефлексами в ситуациях опасности. Как невидимый кнут, страх является тайной силой управления людьми со стороны многих социальных институтов: семьи, религии, власти. Её антипод – любовь, волна на которой существует флора и фауна, позволяет людям ощутить общность с миром, культурой, языком и сделать свою проекцию судьбы более гладкой и бесконфликтной. Страх, наоборот, переживание, которое нельзя разделить с другими. Своеобразный изолятор, заставляющий чувствовать человека высокий градус непреодолимого отчуждения и одиночества. Сумма страхов не становится силой, как синергия любви. Страх не даёт возможности почувствовать себя частью целого, коллектива, и это неплохо переосмыслено в народном творчестве периода социализма в поговорке «Трус не играет в хоккей». Зрелищное дерби требует работы на коллективный разум и результат.
Повесть «Вöрса», репрезентована в жанре мистики, героического и этнического фэнтези. Страх, имея массу оттенков и градаций, представлен на многих уровнях её архитектоники. Это драйвер сюжета по внутренним каналам читателя, который позволяет держать его внимание в зоне тесной адгезии с авторским замыслом. Страх это та эмоция, которую люди предпочитают переживать опосредованно (чтение, просмотр кино), зная, что закрыв страницу или выйдя из кинотеатра, переживание не продолжится, а рухнет в подвал подсознательного, немного коснувшись острых углов личных пережитых проблем. Антипод любви, напротив, то переживание, которое ищут в реале, отталкиваясь от корки прочитанной книги или образов серийных мелодрам. Но там, в глубине исторической памяти каждого человека, упавший сюжет становится скрытым детонатором сильного переживания, возможно даже, уровня ужаса и сумасшествия, если лекала прочитанного начинаются пересекаться с реальностью.
Поэтому игра на волне страха – занятие не безопасное с точки зрения власти. Потому что иногда, стихия рефлекса, лишённая разума, может превращать яд в лекарство, оружие в пыль, и наоборот. Это неплохо отражено в народной мудрости про истоки и последствия русского бунта. Пробуждение природных языческих сил от малой искры, формирующее толпу в неорганизованную материю сопротивления, разрушает изоляцию страха и после этой деструкции, общность испуганных выходит из зоны влияния власти и даже религии. И тогда летят головы старых памятников, а языческие обряды по закону старшинства, рушат христианскую силу соборности. В повести ареной социальной латентной борьбы показаны два лагеря: нарождающейся советской власти и лесного народа коми, живущего по законам природы.
2. Уровни воздействия текста на читателя
Эмоциональный инструментал и аранжировка тревожных ожиданий проявляется в тексте с первых страниц на разных уровнях, начиная с фонетики и заканчивая идейными нарративами. Приём акцентно сосредотачивает фокал читательского восприятия, и словно нить Ариадны, помогает двигаться дальше не только по фабуле внешних событий, но и по тому внутреннему сюжету, который прочно связывает прочитанное с пережитыми ощущениями читателя.
2.1. Фонетика (смычные, свистящие, тишина, чужая речь)
Звук без слова способен влиять на подсознательные процессы восприятия. Шипение змеи, бурчание кипятка, скрип дрифтующих тормозов не наделены смыслами, но имеют лептонный след чужих переживаний, связанных с болью, потерями и смертью. И поскольку страх сильнее любви, особенно в индивидуальном переживании, звуки, напоминающие такие паттерны, воздействуют на читателя, минуя семантические поля смыслов. В тексте зачастую используется именно этот прием нагнетания атмосферы тревожности, которые связаны с такими фреймами, как пугающая тишина, страх неизвестности, чужая непонятная речь.
2. 2. Семантика и лексика (тропы для описания эмоции испуга)
Слова, содержащие указание на образы и события, способные вызвать тревогу, не в пример звукам, действуют уже на сознание. И с этой точки зрения, наверное, сила их влияния намного меньше, чем у простого звука. В повести использованы приёмы психологического параллелизма, способные расширить эмоцию посредством пейзажной лирики. Нативное обозначение переживаний варьируется контентом двух языковых средств: русского языка и языка народа коми. Это разнесение позволяет расширить художественное пространство повествование и сделать его стереофоническим или атмосферным.
Значительное место в описании таких ситуаций занимают глаголы, которые передают внутреннее напряжение героев: «Андрейка вздрогнул, завертел головой», «Вежев опомнился, закричал на людей», «Боровко передёрнуло». Такая роль глаголов обусловлена тем, что страх в критической ситуации это сильный мотиватор, приводящий к неотлагательным действиям и поступкам на уровне рефлекторных реакций.
2.3. Система образов и их роль в создании высокого градуса тревожных ожиданий
Образы, являющиеся уже более оформленными и крупными единицами построения художественного текста, эмоцию страха несут за собой как шлейф. И если она однажды была сгенерирована персонажем в некоей кульминационной ситуации, то этот невидимый флер испуга тянется за героем незримо по всем фабульным поворотам. В повести условно образы можно разделить на индукторов страха( тех, кто его модулирует своим поведением) и восприемников – тех, кто его переживает.
Иногда эти функции в сюжете одного персонажа меняются, и ранее испуганный сам становится объектом чьей-то тревоги. Эмоция, как мяч в футболе, передается от одного героя к другому, приобретая все новые оттенки и собирая на веревку переживаний время переработанного унижением эго. Потому что считается, что трусость – это один из самых древнейших и важнейших пороков. Что спорно, если вспомнить, что страх – это доминанта личности, позволяющая ей «отлепиться» от общества на кораблике одиночества. И получается, что быть собой – это порок...
2.4. Цитатная и речевая характеристика героев в критических ситуациях, сопряжённых с переживанием страха
В обычной жизни страх сковывает, как будто вешает стальной замок на чакру речи. От страха немеют, иногда навсегда. В повести эта ситуация не однажды будет отыграна ситуативной и даже постоянной немотой героев: Настеньки, Вань Степа. Заикание – прерывистая неприятная деформация литого потока звучания тоже итог какой-то травмирующей ситуации, как-будто поток слов, как явление социальное, прерывается частным испугом и провалом в подвал собственной судьбы, не пересекающейся с общественным благом.
В ситуации испуга речь героев меняется. Это происходит почти в каждой напряженной сцене повести. Раскрепощенные люди могут себе позволить создание собственного речевого почерка и походки. Люди, зажатые тисками страха, чаще всего пользую речь, как сигнальные знаки и систему опосредованной звуком коммуникации. Она унифицирована, однообразна и предсказуема. И это прием нашел отражение в повести.
Его герои говорят легко воспроизводимым трафаретом конструкций в общении с друг другом. Их цитатная характеристика в период переживания страха сильнее акцентируется на тишине замирания, чем на словах. Речевые фреймы немного меняются, приобретая легкий оттенок своеобразия в случаях, когда рассказчик лёгкими мазками передаёт картины внутренних переживаний героев. Получается, что та цельность, которая нарушена во внешнем мире эмоцией страха – внутри всё-таки может быть сохранена в те немногие моменты, когда человек ничего не боится и может спокойно спуститься по лестнице воспоминаний или мечты в свой внутренний мир. Такие ситуации в повести связаны с экзистенциальными переживаниями, и наиболее острыми они являются именно после ситуаций пережитого страха.
2.5. Эпизоды высокого накала и их роль в сюжетном построении
Если образно, то сюжет повести построен как полоса испытаний на драйвере всех оттенков страха. От одного испуга к другому движутся герои, события и конфликт. Эти переходы напоминают лабиринт, где чувство, поднимаясь из внутреннего мира персонажей, выливается в поступки, связанные с пороговыми ситуациями: потери жизни, близких, репутации, свободы, будущего.
2.6. Идейный нарратив мотива страха в решении основного конфликта: что сильнее - страх или любовь
Незримый конфликт повести: страх жизни среди людей/зверей и выход в любовь, как избавление от него, не проявляется ни в поступках, ни в пространных внутренних монологах. Он существует незримо и ненавязчиво, но считывается при внимательном чтении. Любовный треугольник в повести расширен почти до многогранника. Центростремительной силой этой геометрии является образ Настеньки.
Среди соискателей её отзывчивого расположения целая армия героев. Они вступают между собой в привычные конфронтации, связанные с борьбой за место под солнцем любви. Финальные сцены говорят о том, что страх, необратимо изменивший её по каналу неожиданных притязаний и людского мнения, выключает героиню из зоны общественного влияния: она лишается коммуникатора (речи), а ее роды вызывают у окружения страх. Тот изначальный, но связанный не с испугом плода внутри материнской нирваны, а с осуждением и опасением появления оборотня в виде ребёнка.
И хотя в финале повести на сцену выходит новая ветка отношений, связанная с обычаями народа, свободного от политики, живущего по природным законам, внимание читателя смещается не в это светлое поле, а остается с носителями изломанной жизни Насти и Егора. Поэтому внутренний конфликт и вопрос о том, что сильнее, страх или любовь, склоняется к первому.
3. Градации страха в повести
3.1. Тревога
Эмоция в повести напоминает раскадровку радуги негатива и её оттенки рассыпаны в образах, сюжетных линиях и эпизодах в виде большего или меньшего чувства отстранённости персонажей от общества. Минимальным из которых является тревога: неосознанное переживание о возможных проблемах. Так Настенька переживает о судьбе сестры и брата, которых отправляют в детский дом, о своей будущей работе в качестве гувернантки или воспитательницы в доме оперуполномоченного Боровко. Её будущий муж озабочен отъездом любимой в дом более состоятельного и властного человека, в котором он видит не только покровителя невесты, но и тайного соперника. Из этой волны в будущем формируются кризисные ситуации, где эмоция по нарастающей приобретает статус оформленного страха и даже ужаса.
3.2. Опасения
Опасения, как виртуализированное представление негативного сценария в повествовании чаще всего связано с внутренними проблемами героев, когда они переживают о своей репутации. Так происходит в эпизоде насилия, когда оба героя – Настя и Боровко с разной силой испытывают страх от того, что поступок станет областью досужих сплетен и осуждений со стороны окружения. Опасения связаны и с любовной линией, где Егор переживает, что окажется менее удачливым претендентом на руку своей возлюбленной. Есть это чувство и в описании столкновения двух миров: интуитивного коми и рационального поселенцев, где непознанное, отчасти чуждое миру простых людей, становится тригерром неприятных ожиданий с астральными двойниками и колдунами, заговоренными предметами и живой природой.
3.3. Испуг
Испуг, как рефлекторное сжатие внутренних пружин личности, в повести появляется в моментах высшего напряжения, связанных со смертью. В эту волну автор последовательно и постепенно вводит читателя, начиная рассказ с темы смерти, где два переселенца обыденно везут в общую могилу очередных новопреставленных. Кладбище, как архетип, связанный в народном творчестве с множеством явлений сакрального невидимого мира, пугающего своей непредсказуемостью еще со времен гоголевского «Вия», сначала предстаёт обычной пейзажной зарисовкой времени лагерей народившегося социализма. Первая встреча с неконтролируемым резонансом на разворошённые могилы и разбросанные останки экспозиционно готовят читателя к появлению чудовища, обладающего мистической силой.
3.4. Ужас
Разрушительные последствия действий оборотня-медведя, погрузившего весь посёлок в рассыпающее чувство страха, показаны в сеттинге сурового почти документального повествования, чем-то напоминающего сводки с места происшествий со скупыми подробностями о кровожадности колдуна.
3.4. Переход количества в качество: равнодушие
Иногда ощущение ужаса в ожидании фатальной встречи погружает героев в состояние стопора, что может свидетельствовать о переходе количества в качество. Так, почти любой передоз положительной характеристики превращает ее в противоположность: доброта становится навязчивостью, правдивость жестокостью, а ужас – равнодушием.
4. Способы разрешения кризиса: глаза боятся, а руки делают
4.1. Приём подавления страха
Описание пугающих картин быта и борьбы за жизнь в повести не самоцель по захвату читательского внимания. Это драйвер развития почти всех сюжетных линий, где повествователь модулирует различные фреймы поведения героев при встрече с этой разрушающей сознание эмоцией. Приём подавления страха часто связан с перераспределением внимания на те стороны жизни, где герой чувствует свою общность с окружением, будь то мир природы или человеческие отношения в виде приятельских или дружеских. Так Егор и Настя скрываются в целостности своих взаимных симпатий, оперуполномоченный – в природном влечении молодостью, фельдшерица Анна Павловна Смирнова - в боевом прошлом и лирической линии несостоявшегося личного счастья, пытаясь помочь влюблённой паре.
4.2. Смена доминанты на более сильный раздражитель
Сильную боль может перебить только новый её очаг, имеющий более высокий уровень резонанса. В УНТ такой прием перераспределения внимания называется «Из огня да в полымя». Наиболее выпукло этот алгоритм обрисован в ситуации несостоявшегося насилия над Настей со стороны Боровко, когда страх быть отвергнутым подавляется страхом потери репутации и выходом на уровень животных инстинктов. История неудавшегося покушения на честь чужой жены в повести развивается в зеркальной ситуации измождения неудавшегося любовника двойником его жертвы. И там зеркальная доминанта, вытягивающая из обладателя власти последние жизненные силы, как бы вершит незримый суд над противостоянием двух систем: человеческой рациональной и природной инстинктивной.
4.3. Использование техник и средств для расширения сознания (алкоголь, заговоры, медитация на позитив)
Древние языческие практики по борьбе с испугом известны всем, кто имел дело с детскими нарушениями психики новорождённого, еще не получившего прижизненный астральный саркофаг защиты из космоса от людей. Приёмы заговоров, создания оберегов, игра с водой, огнём и воском, - все это проявления языческого арсенала по борьбе со страхами. В повести артефакты такого противоядия тревоге рассыпаны в мейнстриме свободолюбивого образа жизни лесного народа коми, предпочитающего социуму общение с природой и предками.
Уход от страха в повести часто происходит на паттерне расширения сознания самыми разными способами. Это возможность как-то синхронизировать внутренний мир героя и внешнее сопротивление среды. Для создания более широкого трансцендентного поля эго персонажи прибегают к различным практикам, как обычным, в виде подключения к волне Бахуса (употребление алкоголя), так и нетрадиционным – это обрядовые ритуалы коми, позволяющие общаться с энергиями страха на волне природы: заговоренные куклы, травы, заклинания, обряды омовения, переход в астральные кальки животных, вызов двойника и многими другими. Коми получают свою силу от явлений природы и для чужака многие их традиции кажутся непонятными и оттого – вызывающими страх. Так лекарство для одного народа, становится ядом для другого. И этот разграничитель дарит свободу и защиту от влияния чуждого мира рациональности.
4.4. Призыв к помощи (коллективный фрейм)
В обществе, организованном по заветам Ильича, борьба со страхами направлена на создание барьера коллективной безопасности. В реале это выражено в группировании людей, явление в церковной практике называющееся соборностью, а в народном фольклоре отраженное в поговорке «Артель воюет, а один горюет». Для реализации этого принципа, исключающего поиск силы внутри себя, герои повести прибегают к таким явлениям как просьба о помощи, иногда доходящая до нот истерического крика, воздействующего уже на подсознание. Такими алгоритмами противостояния злу окрашен почти весь сюжетный прайд, связанный с образом оборотня-медведя.
4.5. Бесстрашие, как оправдывающий драйвер мести
Оборотной стороной страха является геройство или бесстрашие. Тот личный взлёт над обыденностью негатива, который позволяет преодолеть не только моральные принципы и вечные ценности, но и страх, связанный с преследованием после преступления. В истории безответной любви потомка коми старателя Степана Мезинцева Митяя это бесстрашие дважды было связано с чувством мести. Первый раз, когда он чуть не пристрелил своего удачливого соперника и будущего мужа Насти, в чем и признался ему в последствии. Второй раз преодоление страха им же проявилось на той же волне вендетты, когда он не с первой попытки все-таки уничтожил плотоядного властного Боровко, посягнувшего на честь предмета его безответного обожания.
4.6. Реализация желания на волне аффекта (похоть)
Еще один способ подавления тревоги показан, как пробуждение в герое стихийной природной силы. В медицинском и юридическом поле такое явление называется состоянием аффекта. Наиболее выпукло оно проявилось в ситуации насилия, когда кухонное помещение не смогло превратиться в аналог дома терпимости. Интересно, что любовь и влечение (иногда похоть) и вызванные ими ревность, как явления позитивные, чаще всего и являются этими адапторами страха, доводящими героев до неконтролируемых поступков.
5. Основные триггеры эмоции тревоги
Любая эмоция имеет первоисточник, меру своего обстоятельственного обеспечения. Для страха такими движками в повести являются несколько позиций, в которых герой помещен в виртуальную картину событий.
5.1. Рефлекторные (рефлекс самосохранения, смерть)
Наиболее сильным, держащим сознание клещами, является рефлекс самосохранения. Пороговое состояние у шага в вечность и вероятность смертельного исхода диктуют чаще всего не активные действия, а замирание, если речь идет не о кульминационных сюжетных точках. Там рефлекс обостряется до уровня профессионального владения искусством борьбы и владения холодным оружием, как это было в одном из первых эпизодов противостояния с колдуном. Позднее ситуация повторится не однажды.
5.2. Неопределённость ситуации (боязнь неведомого, тема астральных двойников и магических артефактов)
Еще один источник непрекращающейся тревоги сегодня в среде психологов-профессионалов называется газлайтинг. В ситуации газлайтинга по отношению к коми народу живут переселенцы, не посвященные в таинства магических обрядов и их речевой культуры. В тексте широкой палитрой представлен как иерархический ряд астральной атрибутики коми, так и их речевые окказионализмы, окрашивающие простые вещи и явления в недоступный и непонятный для чужих нарратив. Люди вообще боятся неопределённости и вещей незнакомых. На этом резонансе повествование выгодно ведёт колею сюжета, наращивая динамику его эмоционального воздействия на читателя.
5.3. Потеря репутации (публичность проступка, оговора, насилия)
В социализированном обществе, где человек не явление, а часть целого – утрата репутации и честного имени сильнейший повод для переживаний. В повествовании этот мотив используется как часть любовной интриги, так и социального поля коммуникаций, где обладатели мало-мальской статусности боятся её потери. В завязке повести - история появления оперуполномоченного Артёма Николаевича Боровко. Он, приехавший заниматься расследованием анонимки, почти сразу сталкивается с миром коми и историей колдуна-оборотня.
И если тема анонимок – явный мейнстрим страхов, связанных с раскулачиванием, политическими преследованиями и тюрьмой, то второй выводит оперуполномоченного на уровень инстинктивного почти животного переживания за свою жизнь. Так обладатель властного кнута сам становится жертвой, но уже с другого ракурса, и там он беззащитен. И в этой ситуации его уже не страшит ни репутационный скандал, ни потеря связанных с этим благ.
По той же схеме развиваются события, когда Настя переживает о потере честного имени, попав в семью чиновника. Среди представителей коми репутация аллегорически преобразуется в страх потери состоятельности и силы, позволяющей продолжить родовую линию в соблюдении законов природы и их использования. И там это зависит не столько от восприятия личности окружением, сколько от самооценки своих возможностей. И это позволяет работать над собой, а не паниковать, как это бывает, когда по независящим от человека обстоятельствам, он становится пешкой в чужой игре.
5.4. Страх утраты близкого человека
В случае высокой социализации человека, страх потери близкого внутри сопоставим с собственной гибелью. И эта тема тоже неоднократно отразится в сюжете повести. Наибольший накал в переживании обычно связан с судьбой любимого человека. Сюжетная линия Настя-Егор в полной мере отражает этот триггер, как ведущий мотив тревоги.
5.5. Ожидание наказания за проступок или преступление
Любое преступление, нарушение канона по опыту исторических знаний и личному, не лишено опасений, связанных с наказанием. Персонажи повести, в большей степени являющиеся статусной частью коллективного соборного мира, в этой части переживаний не очень обременены. Так оперуполномоченный не боится своих подчиненных даже в критических ситуациях потери лица. Но не работает этот принцип у представителей лесного братства.
Они отвечают за свои проступки муками совести и меньше страшатся наказаний со стороны официальной власти. Именно этот перекос сознания помогает Митяю избежать преследования после убийства представителя власти и укрыться под плащом родового покровительства. Сил природы и собственного неумения с ними совладать он боится больше, чем застенков. В этом его преимущество, дающее потенциал внутреннего развития.
6. Краткие выводы: трус не играет в хоккей
Страх чаще всего воспринимается, как негативное явление в жизни человека. Этим переживанием автор последнего значимого в русской литературе романа заклеймил рефлексирующего героя Пилата. Но это не всегда так, именно страх позволяет сохранить целостность личности в ауре одиночества, являясь своеобразным подземным лифтом в мир внутренний, который недоступен чужим. И хотя это не очень приятное переживание, именно благодаря ему, человек часто ограждается и от необдуманных поступков, и от смерти. Сбегая в любовь для его подавления и растворения одиночества, люди зачастую упрямо и самоотверженно вливаются в общую массу, управлять которой во внешнем мире так легко и властям, и официальной религии.
Основной конфликт повести, выразившийся в противостоянии двух образов жизни – социального (нарратив социализма и рациональный подход) и природного (народ коми, живущий в гармонии с природой) говорит о том, что маленький страх бывает сильнее большой любви, а природа, с её не до конца познанными алгоритмами и правилами, в состоянии защитить своих детей от посягательства искусственных социальных надстроек. Тайга еще может помочь, спасая труса от хоккея. Игры, превратившейся в фарс соборности на глади льда. Потрясающее описание картины ледохода в повести этому почти прямое доказательство.
Не бойтесь бояться, бойтесь подвигов и бесстрашия, они воруют личность, меняя её на цифрового коллективного игрока...Таким можно услышать лейтмотив сказочного и немного грустного рассказа о любви и страхе.
