Рецензия на роман «Вечность для стрекозы»
Белеет парус одинокий
В тумане моря голубом
Что ищет он в стране далёкой
Что кинул он в краю родном
Именно эти простые и знакомые каждому с детства строки пришли мне в голову, когда я закрыл книгу и открыл форму для рецензии. Лермонтов, да. Совершенно внезапно, потому что я уже и забыл, что именно он автор этих строк.
Эта книга... Она не так проста, хоть ничего сложного в ней и нет. Но если вы ищите захватывающих приключений, зрелищных боёв, хитросплетения интриг или счастливых историй, где все герои нашли своё долго_и_счастливо — это не такая история. В этой книге автор не собирается вас развлекать, котятки. За развлечениями добро пожаловать в другие книги.
А здесь...
В этой книге нет как такового сюжета. Вернее не так. Множество сюжетов разноцветными линиями вплелись в плотно жизни бессмертной Проводницы душ Ласки, украсив его волшебными узорами. Наша жизнь, она тоже состоит из встреч и прощаний. Кого-то мы и сами приводим в этот мир, а кого-то проводим в последний путь...
Что такое бессмертие? Мне кажется, человеку трудно жить слишком долго, сильно дольше других. Слишком много горестей и радостей, счастья и печали. Рано или поздно на бесконечном пути нас встретит дедушка Альцгеймер и рассыпет по полу книги, стоящие на полках шкафа наших воспоминаний.
Но если бы бессмертие было возможным, как быстро бы человек устал терять дорогих и любимых людей? Это сложный вопрос. Человека пугает забвение, что после смерти его сознание просто прекратит своё существование, обнулится, не оставив даже следа. Вечная жизнь тоже кажется неправильным явлением. У всего должен быть конец, чтобы оно имело смысл. Но страшно думать о том, что после финала нас ждёт лишь небытие, а не начло новой истории. Именно поэтому испокон веков люди верят в жизнь после жизни. Разные религии отвечают по разному на вопрос, что ждёт человека там за гранью, но почти все они так или иначе обещают нам встречу. Встречу с теми, кто ушёл раньше. Без этого, наверное, рай, валгалла, очередной оборот колеса Сансары потеряли бы смысл.
Играют волны, ветер свищет
И мачта гнётся и скрипит
Увы, он счастия не ищет
И не от счастия бежит
Эту книгу было бы неправильно разбирать с точки зрения именно разбора. Целое порой больше суммы частей. Это называется эмерджентностью. Поэтому мне кажется совершенно неважными опущенные автором подробности как бессмертные Проводники справляют документы и зарабатывают деньги, и даже то, каким нарисовано будущее, постигшее человечество в XXII - XXIV веках, оно всего лишь декорации.
И в тоже время эта книга и не просто красивая картинка, выполненная в пастельных тонах (надеюсь тут все понимают разницу между "пастельными" и "постельными"). Автор приглашает нас, чтобы рассказать о чём-то очень важном, о любви и одиночестве, рождении и смерти, жизни и предназначении. Красоте всего этого и... Многом другом. Но я не буду отнимать сегодня много времени. Принесу три отрывка, которые мне запали в душу.
— А как ты их чувствуешь? Ну, вот как эти души находят тебя, приходят к тебе?
— По-всякому бывает. Нельзя предсказать заранее, кого увидишь, когда возникнет потребность направить душу по её пути. Я будто вижу тонкие золотистые или серебряные мерцающие нити, тянущиеся ко мне, переплетающиеся с моими. Тогда я беру их, направляю, словно вышиваю узор на огромной картине мира. И всякий раз вышиваю новые и новые фрагменты общей картины, где всё взаимосвязано и имеет смысл.
Майя послушно опускает веки с пушистыми ресницами. Перед закрытыми глазами разливается глубокая синева, как густая гуашь растворяется в стаканчике с водой, когда споласкиваешь кисть. Постепенно мутная синеватая водичка светлеет, и девочка видит себя в другом помещении. Другом месте и времени. Майя с удивлением рассматривает величественное здание, окружённое парками и садами, расположенное недалеко от гавани.
— Полагайся на другие чувства больше, чем на зрение, — голос мамы отчётливо звучит в её голове. — Это Александрийская библиотека, такая, какой она осталась в моей памяти. Когда-то в ней была собрана вся мудрость мира. Именно тут был когда-то вычислен размер земного шара, подсчитаны все видимые звёзды, сияющие в небе, здесь были и научные лаборатории, и отличная медицинская школа. Всё, что хотелось бы тебе узнать о душе и теле, о мире, в котором мы живём и о многих других мирах, было здесь.
Ты, кажется, интересовалась Египетскими представлениями о душе? — Майю окутывают пряные восточные ароматы, и перед ней на напольном пюпитре возникает свиток папируса с текстами из Книги мёртвых.
Она разворачивает богато украшенный рисунками со сценами погребения, заупокойного ритуала и посмертного суда папирус, касается иероглифов, но они обжигают её пальцы, как раскалённый золотой песок пустыни.
Девочка шире распахивает глаза, её восхищает этот древний дух роскоши и могущества. Что-то откликается в ней, тянется, как к чему-то, что имеет отношение и к ней самой.
Вот она стоит у тонкого ещё молодого сокимора. Из глаз непрерывно текут обжигающие ручьи, которые она не вытирает, а стряхивает, зло мотая головой. Светло-серая плита с короткой надписью — имя и даты — лежит в стороне. Ласка достаёт большой носовой платок и громко сморкается. Слёзы высыхают. Она сжимает кулаки и крепко зажмуривается. Успокоившись немного, протяжно выдыхает и, вытянув в сторону тяжёлой плиты руки, перемещает её на утрамбованную землю. Затем, опустившись на колени, касается дрожащими пальцами высеченных букв.
— Ты не будешь птицей, мой милый. Для этого у тебя слишком большое и доброе сердце. Где-то в нашем любимом море совсем скоро родится синий кит.
Ласка идёт к огромному раскидистому сикомору. Потемневшая могильная плита покоится сейчас глубоко под землёй. Она сосредотачивается, и тяжёлый камень, медленно преодолевая слой за слоем земли, поднимается на поверхность. Надписи, конечно, не разобрать. Но Ласка шепчет:
— Эмиль. Мой Эмиль. Я снова вернулась в наш сад.
Прошлое, настоящее и будущее переплетаются, чтобы рассказать нам историю Ласки, историю вечности для стрекозы, истории тех, с кем Ласка провела кусочек своей жизни. Я мог бы рассказать об этой книге ещё очень много, но...
Я написал много букв; еще одна будет лишней.
Под ним струя светлей лазури
Над ним луч солнца золотой
А он, мятежный, просит бури
Как будто в бури есть покой