Рецензия на роман «Неудачный вояж»
Волошин устроил настоящее карнавальное недоразумение с элементами философии. Его герои будто собрались в колониальной Бразилии не торговать сахаром, а мерить толщину человеческих иллюзий. Каждому досталось по чашке сладкой патоки и по ложке тревоги: мешай, пей, не пролей — и верь, что именно твой корабль не перевернётся. Камило — тот самый тип, что путает компас с кошельком, а потом уверяет всех, что море ошиблось. Он всё время куда-то идёт, хотя даже не уверен, есть ли там берег.
Повествование тягучее, как тропическая жара после проповеди. Всё дышит: мебель, кресты, женщины. Особенно женщины. Они у Волошина как стихии — ни огонь, ни вода, а смесь настойки на перце с вечерним дождём. Каждая знает, чего хочет, но на всякий случай молчит, чтобы мужчины не перепутали их силу с погодой. Армида молчит разумно, Бесса молчит красиво, Ана молчит с таким выражением лица, что хочется срочно исповедоваться. Мужчины же, напротив, говорят — и этим всё портят.
Вся книга — будто бухгалтерский отчёт об ошибках души. Доходы — ноль, расходы — все. Камило ведёт внутренний баланс с фанатичной аккуратностью: каждую эмоцию ставит в дебет, каждую слабость в кредит. Но баланс не сходится: из-за женщины, из-за совести, из-за какой-то подозрительно жаркой ночи, где больше пота, чем прощения. Волошин будто специально издевается — ставит героя в ситуацию, где правильных решений нет, а неправильные кажутся особенно выгодными.
Вроде бы сюжет о наследстве и партнёрстве, но на самом деле это учебник по географии человеческого самообмана. Все куда-то плывут: кто — к деньгам, кто — к покою, кто — просто потому, что штиль выглядит подозрительно. Каждый диалог — мини-буря, каждый взгляд — портовый слух, каждый ужин — исповедь без абсолюции. А ещё — эти бесконечные «дела», «бумаги», «соглашения». Волошин будто дразнит читателя: мол, посмотри, как люди превращают чувства в документы, а потом гордо хранят их в ящике с надписью «вечное».
Ирония здесь не прячется — она сидит за тем же столом, пьёт то же вино и шепчет: «ну, Камило, ну опять». Герой всерьёз уверен, что контролирует всё, кроме собственных приливов. Он похож на тех предпринимателей, которые строят флот, но забывают научиться плавать. И в этом — весь юмор романа: трагедия под видом договора, исповедь в форме счёта.
Язык Волошина — чудная смесь церковнославянской торжественности и портовой грусти. Слова у него пахнут воском и потом. Он строит длинные предложения, как пристани — с расчётом на швартовку больших мыслей. В каждой фразе живёт усталое «ещё немного» — ещё шаг, ещё грех, ещё шанс успеть подписать жизнь, пока нотариус не ушёл обедать. Иногда кажется, что текст слегка пьянеет — не от алкоголя, а от собственной красоты. И это прекрасно: ведь в прозе, как и в любви, трезвость редко доводит до добра.
Особенно тонко автор работает с ощущением неудачи. Она тут не как позор, а как стихийное бедствие души: всё вроде правильно, а получается — чуть левее. Волошин показывает: неудача — это просто момент, когда вселенная подмигивает тебе с выражением «ну, ты сам это выбрал». Камило мог бы быть героем — если бы хоть раз перестал быть «главным лицом сделки» и стал человеком. Но именно его вечная деловитость делает историю настоящей. Ведь никто не падает так эффектно, как те, кто слишком уверен в своём равновесии.
И всё же роман не про цинизм. Под всем этим жаром, потом и пылью пробивается странная нежность. Как будто автор знает: никакие документы не спасут нас от человеческой тоски по теплу. Даже когда герои торгуются, ревнуют, врут и строят планы — где-то между строк слышится: «а ведь могли бы просто обнять». И вот в этот момент книга перестаёт быть «историческим романом» и становится чем-то вроде зеркала с золотистой рамой — чуть кривоватого, но правдивого.
Волошин не моралист и не экскурсовод по XVII веку. Он скорее шепчущий свидетель того, как человек всегда опаздывает на собственный корабль. И делает это с такой грацией, что хочется аплодировать. «Неудачный вояж» — это не поражение. Это просто инструкция, как плыть дальше, даже если компас показывает цену билета.
