Рецензия на роман «Кроманьонец»
Когда открываешь «Кроманьонца», сначала становится немного зябко. Хочется укутаться, потому что из книги тянет ветром из другой эпохи — той, где снег был главным критиком, а еда — единственной философией. Там не было письменности, зато было ощущение, что вселенная тебя видит, но не объясняет, зачем.
Роман начинается как разговор старика с правнучкой, и уже в этом диалоге живёт вся человеческая история — желание остаться, передать, не исчезнуть. Это не научная фантастика, не учебник по археологии, а хроника одного человеческого дыхания, растянутого на пятьдесят тысяч лет.
Автор пишет просто, будто сам сидит у костра, а рядом потрескивают кости мамонта, превращаясь в искры мыслей. Каждая строчка — как след босой ноги на холодной земле: немного неуверенный, но отчаянно живой. И чем дальше читаешь, тем меньше чувствуешь границу между древним человеком и собой: вот он чешет затылок — и ты тоже. Вот он впервые видит огонь — и тебе тоже немного страшно, будто экран ноутбука вдруг заговорил голосом вселенной.
Сюжет развивается не спешно, как утро в пещере. Сначала тьма, потом слабый рассвет, потом вдруг — всё видно, и некуда прятать собственную глупость. Главный герой попадает в мезолит, как мы попадаем в понедельник: без подготовки, без инструкции, с остатками сна и бесполезной надеждой, что кто-то уже сделал кофе. И вот он — современный ум среди каменных мыслей, человек, у которого в голове электричество, но в руках только палка и снег.
Самое пронзительное здесь не «приключение», а странное узнавание. Мы ведь те же самые. Мы всё ещё строим костры — просто теперь они светятся из экранов. Мы всё ещё делим добычу — теперь это лайки и зарплаты. Мы всё ещё верим, что кто-то нас спасёт — будь то бог, алгоритм или начальник.
Стиль книги — будто текст написан углём по сырой шкуре: грубый, искренний, немного неразборчивый, но очень тёплый. Иногда кажется, что слова идут не из рта, а из дыхания. В них нет пафоса, зато есть правда, которую редко встретишь в аккуратных романах с идеальными диалогами. Здесь каждое «а» выстрадано, каждое молчание громче фразы.
И всё это окружено бесконечной зимней тишиной. В ней звенят не только копья и сердца, но и мысли о том, зачем вообще жить. Когда герой задаётся этим вопросом, чувствуешь, как в воздухе появляется тонкий пар смысла. Никаких ответов — только движение. Жизнь как кромка льда: идёшь, потому что стоять страшнее.
Где-то между страниц вдруг замечаешь: древние люди не были примитивными, это мы стали чересчур сложными. Они знали, зачем охотятся. А мы уже не знаем, зачем бегаем. Их костры грели тела, наши — экраны. И в этом романе есть тихий упрёк: может, пора снова научиться спать под звёздами и бояться не налогов, а хищников.
Книга делает странную вещь — она замедляет. После неё трудно открыть телефон: кажется, что каждая кнопка — излишняя роскошь. Хочется просто сидеть, слушать, как трещит ночь. И даже если вокруг нет леса, а только батарея и кот, всё равно чувствуешь: мы всё ещё на стоянке рода человеческого, всё ещё не доросли до вечности, но уже умеем об этом шутить.
В финале остаётся не сюжет, а чувство: будто внутри тебя теперь живёт пещера. В ней горит огонь, и ты знаешь — этот свет не исчезнет, даже если выключат электричество.
