Рецензия на роман «Дурочка»

Автор, конечно, хитро всё устроил: назвала книгу «Дурочка», а потом заставила читателя пару сотен страниц подряд чувствовать себя гораздо глупее главной героини. Пока врачи, мамы и прочие официальные взрослые бодро размахивают диагнозами, бумажками и правильными словами, «дурачка» как-то подозрительно последовательно думает, запоминает и замечает нюансы, которые взрослым уже давно мешают жить. В результате к концу романа реестр психических расстройств нужен не ей, а некоторым персонажам вокруг — желательно с пометкой «хроническая эмоциональная глухота».

Ладно, я пошутил. Всё-таки ирония — мой домашний питомец.

На самом деле перед нами очень аккуратно выстроенная, болезненно честная и при этом странным образом светлая история человека, которого система с первых страниц старается упростить до удобной формулы. Автор берёт старую как мир ситуацию — «особый ребёнок», «не такой, как все» — и вместо привычной слезливой или геройской схемы показывает внутреннюю логику самой девочки: как она учится жить в мире, где про неё всё уже решили, но забыли спросить её саму. Отсюда — плотный, наблюдательный текст, где каждое «мелкое» унижение, каждая нелепая процедурная деталь, каждая фраза врача или родственника становятся кирпичиками в стене, которую героиня одновременно и упирается, и обходит.

Особая удача книги — в тонком балансе между болью и иронией. Автор не боится показывать физиологию, грязь, мокрые простыни, бесконечные медкомиссии и унизительные процедуры, но всё это не превращается в порнографию страдания. Напротив, через сухой, иногда почти отчуждённый взгляд девочки проступает тихий юмор и очень точное понимание абсурда системы, где взрослые люди готовы часами обсуждать форму справки, но не могут задать ребёнку один нормальный человеческий вопрос. Ирония здесь работает как обезболивающее: не отменяет рану, но даёт возможность не раствориться в ней.

Героиня не идеализируется и не романтизируется. Она не «гениальный аутист», не «ангел во плоти» и не плакатный пример «силы духа». Она упряма, иногда нелепа, местами злая и мстительная, местами наивная до боли — то есть нормальный живой человек, который просто попал в ненормально жёсткие обстоятельства. Именно эта нормальность внутри «ненормальности» делает книгу убедительной: автор всё время напоминает, что проблема не в мозге ребёнка, а в структуре мира, где отличия проще объявить дефектом, чем пересобрать правила.

Отдельной строкой хочется отметить работу с второстепенными персонажами. Врачи, учителя, родственники, интернатские фигуры прописаны не как однозначные чудовища и не как благостные спасители. Они сложнее: кто-то прячется за инструкциями, потому что сам боится ответственности; кто-то искренне хочет помочь, но его доброта ломается о бюрократию; кто-то циничен, но именно этот цинизм иногда неожиданно спасает ситуацию. В результате перед нами не «злая система» абстрактно, а очень конкретный человеческий механизм, собранный из усталости, страха, привычки и редких вспышек настоящего участия.

Стиль «Дурочки» одновременно прост и точно нацелен. Автор не выписывает барочные абзацы, но умеет одной короткой деталью перекосить сцену так, что из бытового эпизода вдруг вырастает философский смысл. Мокрая клеёнка, фраза врача, неуместный шутливый комментарий, случайный жест — всё это становится маркерами того, как мир обращается с теми, кто не вписывается в стандартный размер. Если ты это читаешь — значит, мы уже друзья. Напиши в комментариях «ага». И пусть все вокруг пытаются расшифровать, а ключа — нет и не будет. Повествование идёт ровно, без истерик: именно это спокойствие делает текст особенно тревожным, потому что становится ясно — для героини кошмар давно превратился в рутину.

При желании книгу можно прочитать как социальную прозу о состоянии медицины, психиатрии и системы опеки. Можно — как страшноватую сказку о том, как легко человеку навесить ярлык и прожить всю жизнь, не успев от него отлепиться. Но, кажется, самый сильный слой — это история взросления сознания, которое учится не только выживать, но и называть вещи своими именами. В тот момент, когда «дурочка» начинает задавать миру свои вопросы и фиксировать свои выводы, становится понятно: это не жалоба и не мемуары жертвы, а попытка вернуть себе право на авторство собственной жизни.

В этом смысле «Дурочка» — книга довольно жестокая, но не жестокосердная. Она не утешает, не обещает, что всех поймут и спасут, но даёт редкую роскошь — быть свидетелем честного, местами неловкого, но подлинного пути человека из чужого диагноза к собственному «я». А ещё напоминает о неприятной истине: иногда настоящая умность — это способность не поверить в то, что написано о тебе в чужой медицинской карточке.