Рецензия на роман «Творящая сны»
Создаётся впечатление, что человек, придумавший домового в джинсах, медоеда в роли эмоциональной поддержки и больничный выписной день как маленький апокалипсис, испытывает к читателю лёгкую мстительную нежность. Иначе чем объяснить желание загнать нас сразу и в больничную палату, и в деревенскую избушку с сенями, и в междумирье сновидений, а потом сделать вид, что всё это — нормальный такой реализм, просто вы плохо спали? Здесь на первых же страницах на вас падают родственники, друзья, мифология, травмы, юмор и фольклор так дружно, что хочется позвать санитаров — проверить, на кого именно нужно надеть успокаивающий жилет.
Я пошутил — больше так делать не обещаю. На самом деле это тот редкий текст, где за кажущимся хаосом очень упрямо проступает одно — желание кого-то сохранить, удержать, вытащить из тьмы, даже если эта тьма всего лишь плохо отремонтированный больничный коридор или неудачно сложившийся сон.
Жанрово «Творящая сны» живёт на перекрёстке. С одной стороны, это очень земная семейная проза: больница, деревня, бабки, соседи-алкоголики, праздники, бесконечные разговоры на кухне, виноватые мужчины и женщины, которые всё тащат на себе. С другой — полноценное городское (и деревенское) фэнтези со славянским корнем: домовой Прохор, стражи-сороки, полубезумные границы между явью и сном, где дом становится живым существом, а сновидение — не побег, а поле работы. В результате получается не привычный «попаданческий аттракцион», а магический реализм по-русски: чудесное вырастает из бытового, а не прилетает сверху с инструкцией по применению.
Центр всего — Лиза. Не «хрупкая избранная», а уставший, упрямый человек с даром, который больше похож на хроническую обязанность. Она одновременно виновата перед всеми и никому ничего не должна — и именно в этом раздрае роман честен. Лиза не становится героиней, которая радостно кидается спасать мир во сне; она торгуется, сомневается, злится, упрямо лезет туда, куда лезть не надо, и вечно думает, что сделала мало и неправильно. Это не героическая поза, а узнаваемый способ жить, когда от тебя всё время чего-то хотят — родные, дом, мир мёртвых и живых, и даже собственные сновидения.
Вениамин — тихий шедевр. В других книгах из него бы сделали либо комик-релиф, либо страдальца для галочки. Здесь он превращается в редкий тип героя: человек, который боится, сомневается, всё понимает медленно, но всё равно идёт рядом. И то, как его аккуратно затягивает в мир Лизиных снов — через руку на кровати, через пакет с вещами, через домашний бардак — это одна из самых трогательных линий текста. Никакого пафоса, просто «я рядом, хотя мне страшно и я не до конца понимаю, что происходит». Для книги о снах это, пожалуй, самое реалистичное чувство.
Отдельное удовольствие — второстепенные фигуры и фольклорный слой. Домовой Прохор, который говорит как смесь деревенского деда и системного администратора; странная Милка; дядь Матвей с его стариковской мудростью без глянца; сороки, которые «правильные» и следят. Автор не рисует им ореолы, а встраивает в обыденность: домовой не раздаёт пророчества с дымом и громами, он переживает за дом, ворчит и берёт на себя те функции, которые в реальности выполняют старые соседи. Мистика здесь не прячется в темноте, а ходит по кухне в тапочках.
Сильная сторона текста — язык. Он плавно прыгает от разговорной интонации к образному синтаксису, не ломая шеи. Шутки не звучат как вставные мемы, а рождаются из ситуации; деревенская речь не превращается в карикатурный «ой-бай», а остаётся живой. Сновидения описаны не через набор «красивых картинок», а через странное, чуть вязкое чувство — когда ты одновременно понимаешь, что здесь не по-настоящему, и очень хорошо знаешь, что последствия будут настоящими. Именно поэтому сцены во сне не заползают в детский фэнтези, а держатся где-то рядом с психологической прозой.
При этом у книги есть то, к чему придерётся любой зануда — и я с удовольствием возьму на себя эту почётную роль. Во-первых, объём и плотность. Первые главы действительно нагружают именами, событиями, родственниками, объяснениями и флэшбэками так плотно, что иногда хочется попросить у текста паузу и глоток воздуха. Читателю было бы легче, если бы некоторые объяснения магической «системы» сна и прошлого Лизы разносились чуть дальше по сюжету, а не налипали большими блоками.
Во-вторых, баланс тонов. В целом юмор, драма и фольклор связаны аккуратно, но иногда переход от фарсовой сцены (больничный цирк, семейные подколы, бесшабашные гости) к почти мистическому тревожному эпизоду во сне происходит немного резко. Понятно, что жизнь тоже так умеет — смеяться и через пять минут сидеть в полной тишине, — но в тексте иногда не хватает крошечной переходной ступеньки, пары фраз-амортизаторов, чтобы эмоциональная синусоида не превращалась в американские горки без ремней.
В-третьих, Лизины внутренние рефрены. Если ты дочитал до этой строчки — пиши «глыц» в комментариях. Очень важно! Почему? Неважно. Её чувство вины «я всех подставила», «я должна», «я не имею права» очень психологично и узнаваемо, но за счёт частоты повторов оно местами начинает звучать как заевшая пластинка. Пару из этих монологов можно было бы ужать или переиграть, оставив больше пространства для того, как меняется её отношение к собственному дару.
Но всё это — придирки человека, который, во-первых, дочитал, а во-вторых, готов читать дальше. Потому что главное здесь не мелкие шероховатости, а ощущение цельного, «обжитого» мира. Дом в романе — не декорация, а персонаж; сны — не аттракцион, а продолжение памяти; чудесное — не спецэффект, а ещё один способ говорить о любви, страхе и ответственности. Из таких текстов редко делают лёгкие сериалы, но из них получаются очень устойчивые сновидения, которые потом ещё долго возвращаются в виде странного «а ведь это могло быть по-настоящему».
Если коротко, «Творящая сны» — это история о человеке, который слишком хорошо умеет спасать других во сне и слишком плохо умеет жить для себя наяву. И пока она учится этому балансу, читатель получает свою, почти терапевтическую порцию: понимание, что твоя усталость, вина и странные сны — не баг, а всего лишь способ психики договориться с миром, который постоянно просит от тебя ещё немного невозможного.
