Рецензия на роман «Бремя сильных»

Если в первой части мы наблюдали, как масштабы описываемых событий постепенно увеличиваются, то во второй сюжет вырвался на оперативный простор, и книга получилась совершенно эпичной. В кадре почти постоянно присутствует массовка: движутся огромные толпы беженцев, многотысячные армии, в крайнем случае – крупные отряды воинов. 

Фокус смещается с Орды на междоусобные войны северян – захватчики на динозаврах продолжают продвигаться вглубь северных земель, но они словно отодвинуты на обочину сюжета. В первой части сопереживать предлагалось племенам родичей. Во второй же мы их почти не видим. Теперь центральное место заняла Империя, и создаётся ощущение, что нападение сарийцев и Ангел с древним оружием – куда большая проблема, чем иноземцы-ящеры, собравшиеся захватить мир.

Ход, конечно, закономерный – первая часть к этому шла и пришла. Лично мне читать батальные сцены было скучновато в силу женского пола и общего пацифизма, но понятно, что всё это массовое смертоубийство и должно быть в центре повествования, как задумано. 

Заметно, что автор пишет эти сцены с большим удовольствием, чем, скажем, бытовые моменты. Они показаны ярче, детальнее, с явным интересом:

Первый ряд отдавался тяжелой пехоте - здесь стояли самые выносливые и крепкие воины. Мало того, что кованый панцирь весил пару пудов, так еще приходилось подолгу держать обитый железом прямоугольный щит. С этой задачей справлялись только настоящие силачи, коих в Империи, слава Яросу, было немало. Следующий ряд занимали тоже неслабые воины. Уже не в таких громоздких доспехах, но все-таки в латах. Их задача сводилась к прикрытию первого ряда короткими толстыми копьями. Но возникни нужда, в ход пускались мечи - это, если прореху заделать. Остальные три ряда солдат над плечами передних соседей направляли навстречу врагу очень длинные пики. Их размеры разнилась от пяти до семи ярдов в длину, дабы лес наконечников выступал перед строем сплошным частоколом. Зрелище получалось внушительное с какой стороны не взгляни - настоящая стальная плотина. 

Резко повысившийся уровень эпичности приводит к тому, что прежние герои вдруг отодвигаются на вторые роли. Они продолжают участвовать в своих линиях, но прежде можно было сказать, что они ведут сюжет – теперь же герои становятся ведомыми. Даже Яр, самый опытный из всех, в незнакомом мире вынужден плыть по течению и учиться всему заново. У молодых же охотников и вовсе нет никакого преимущества. Они сталкиваются с внешними обстоятельствами, которые сильнее их, и вынуждены уступать – каждый в своей сюжетной ветке.

Поэтому, хотя во второй части продолжают действовать Яр, Валай, Мина, Ралат, Кабаз и Инга, Арил и Трой, создаётся ощущение, что их линии перестали быть главными. Основное напряжение – в той ветке, что посвящена войне имперцев с сарийцами. Прочие истории идут фоном.

Получается, что герои, с которыми за время чтения первой части уже возник какой-то эмоциональный контакт, отдалились. Основная же ветка сюжета не даёт ни одного образа, способного с ними конкурировать. Ангел Даниэль вышел очень запоминающимся, но эмоционального отклика он не вызывает – это какой-то киборг, в котором крайне мало человеческого. Люк, интересный персонаж, притягательный, как все профессионалы, проявляет себя только в предпоследней главе. 

По идее, в центре «имперской» линии находится Арчибальд Монк. Но он, как ни странно, не проявил себя вообще, оставшись просто функцией – лихой полковник, дворянин, не мыслящий жизни без армии, смело идущий в бой. За пределами войны мы его не увидели, о человеческих качествах Арчи сказать ничего не можем, у него нет личности. Сопереживать некому.

Поэтому вся напряжённая ветка противостояния двух армий воспринимается сугубо извне, без эмоционального подключения. 

Вообще характеры героев, появившихся в этой книге, вышли какими-то размытыми. Удивил меня, например, епископ Блай – он заявлен, как опасный человек, обладающий такой властью, что Альберта, весьма храброго товарища, его присутствие заставляет откровенно нервничать. 

Но когда епископ наконец появляется в романе собственной персоной, и слова его, и поведение вызывают ощущение добродушия, безобидности и миролюбивости. 

- Хватит. Хватит, - устал великан в серой рясе выслушивать длинную речь. - Ты зачем так пугаешь людей? Мы уже расспросили дружинников, да и сам говорил - дети Яроса. Мол, учение наше, а только слова чуть другие. Все справим по-быстрому, - пообещал толстяк и, оглянувшись назад, резко крикнул: - Где там мой стульчик? Тащите скорей, а то рухну!

   Стульчик, оказавшийся довольно массивным креслом, тотчас объявился. Двое братьев подтащили его прямо Блаю под зад, и старик с облегчением плюхнулся в объятия мягкой обивки.

   - Так, приступим, - скрипучим, разбавленным сильной одышкой, но властным уверенным голосом начал синарский епископ. - Альб, мой мальчик, 'пустая формальность' - не та пара слов, что подходит к великому таинству представления Пятерым. Потрудись уяснить эту истину, и чтобы мои старые уши такого больше не слышали. Ладно?

Это не выглядит игрой, которую епископ ведёт специально. Блай получился откровенно милым. И его поведение отчаянно конфликтует с реакциями Альберта. Всё было бы понятно и логично, если бы из-под доброты и милоты хоть раз проглянула скрываемая жестокость, но она не проглянула. Наоборот, епископ оставил впечатление разумного человека, с которым можно поладить. Соединить это в единое целое с преследованиями Проклятых и нервозностью Альберта не выходит. Вроде бы всё логично и верно – церковь беспощадна, епископ лично должен бдеть и карать. Но два-три абзаца добродушной милоты всю эту логику перечёркивают.

Загадкой остался Лисек:

- Я никому не скажу, - то ли с детской наивностью, то ли в хитром притворстве пообещал паренек.

И я бы не смогла сказать, был мальчик честен с Кабазом или же притворялся. Доводов, поддерживающих тот или иной вариант, я в тексте не нашла.

Пожалуй, единственный яркий момент эмоционального подключения возникает в эпилоге. Образы двух детей, похищенных ящерами и увезённых в плен, вышли более полными и проработанными, чем большинство остальных. Эта новая линия, данная во второй части только краешком, обещает быть интересной. «Кто их поймёт, этих нелюдей» - постоянно повторяют герои о захватчиках. Линия с детьми даёт шанс понять, как живут ящеры-чернюки и чего они хотят.

Хотя уровень сопереживания героям в этой книге ощутимо падает, она поддерживает читательский интерес за счёт развития интриги. Проблемы, поставленные первой частью, остаются нерешёнными, добавляется ещё одна загадка – таинственное «Место силы». 

Есть моменты, которые я не поняла. Например, Безродные не видят, что Трой и Арил не принадлежат к их кланам, пока те сами не сознаются. Очень странно, что этого нельзя понять по их одежде, например, и вообще по внешнему виду. Судя по первой книге, Безродные отличаются от Боголюбов лохматостью и общей дикостью, даже чертами лица, и вдруг – так легко обознаются?

Сцена с динозавром, которому Арил отрубил хвост (бррр!), выглядит очень искусственной:

"Может так будет и лучше?" - размышлял Лис о будущем, сидя у красной струи продолжавшей журчать. 

Эти мирные размышления под журчание как-то не вяжутся с происходящим, если подумать. Из перерезанной артерии кровь не «журчит», а выбрасывается толчками. И почему Арила не затопило как минимум по колено? Уходить-то крови некуда, силовое поле не даёт ей растекаться в стороны, а в землю столько не впитается.

Яр очень активно действует руками с вывернутыми суставами:

Сведенные друг к другу руки пленника  внезапно дернулись наверх, пройдя над головой. На долю мгновения обогнав  металлический звон, в повозке прозвучал хруст суставов.

Создаётся впечатление, что этот трюк на нём вообще никак не сказался: разбитую руку он чувствует ещё долго, а суставы не болят вообще. И, кстати, совершенно непонятной осталась конструкция наручников – понимаю, что это вещь третьестепенная, но интересно же! Каким образом «трехгранный металлический штырь, в пол-ладони длиной» позволял извлечь забитый в них клин?

В «Бремени сильных» автор зверски злоупотребляет ритмической прозой, которая вдруг возникает посреди нормального текста и отвлекает внимание от сюжета. Выглядит это в большинстве случаев неуместно и неорганично, потому что ритм появляется там, где его быть не должно.

Литературоведы, если что, меня поправят, потому что в этом вопросе я скорее практик, а не теоретик. По моему разумению, ритмическая проза нужна для того, чтобы отличаться от неритмической. Это своего рода курсив, которым автор выделяет часть текста, привлекая к ней внимание, меняя интонацию повествования. Цель такого хода – передать изменение, допустим, восприятия героя: то, что у Кастанеды называется сдвигом точки сборки. Прозаический текст внезапно «поплыл», обрёл мелодию, выстроил в себе внутренние связи и зазвучал – это замечательный аналог просветления или, напротив, впадения в сумеречное состояние.

Понятно, что при этом границы ритмизированного фрагмента должны идеально совпадать с моментом впадения героя в описываемое состояние и выхода из него. Выбранный ритм должен отражать эмоциональное состояние героя, как отражает его ритм дыхания. И предельно важна точность используемых слов, их стилистическое единство, само звучание. Одна фальшивая нота выбивает из описываемого состояния и разрушает всю конструкцию.

Таково моё скромное понимание роли ритмических вставок в тексте.

В «Бремени» таких вставок довольно много, но сделаны они как-то бестолково. К месту пришлась только одна, где Яра в бреду посещает видение долины – то самое изменённое состояние сознания. Остальные моменты возникают по ходу перемещения войск или ведения боя. Что они призваны выделить в этих случаях, я сказать затрудняюсь. Вот люди машут всяческим оружием как получается, затем на протяжении абзаца или двух – ритмично, затем снова как получается. Особого смысла в этом, к сожалению, не заметно. При этом ритм, буквально выпрыгнувший на читателя из-за угла, сбивает с толку и мешает понять сюжет.

Дело ещё и в том, что весь этот гекзаметр в стиле «гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына» делает батальные сцены весьма условными и невероятно пафосными. А пафос – штука уже не величественная, а смешная. Я, конечно, чудовище, но фраза «блок-убийца насытился смертью и замер» меня скорее веселит, чем ужасает. 

Но отношение к пафосу – дело вкуса. А вот ритм либо есть, либо нет. Когда же на протяжении небольшого фрагмента ритм, как та мигалка, работает – не работает – работает – не работает, это дезориентирует. Для иллюстрации приведу под спойлером, чтобы не занимать место, несколько больших цитат, выделяя курсовом ритмические куски. 

Если взглянуть на курсивное выделение, то видно, что у каждого ритмического куска неряшливые, рваные края. Текст словно бы запинается, не зная, как ему идти дальше. Читать это крайне неудобно.

И на десерт – несколько неестественных поступков персонажей, которые я обещала автору отловить.

Снятая с убитого дружинника одежда пришлась Яру впору. Серые шерстяные штаны хорошо продувались, куртка из мягкой кожи сидела плотно, просторная рубаха приятно щекотала кожу - ни жарко, ни холодно, самое то. Выброшеную в кусты безрукавку, конечно, немного жалко, зато вместо отобранного меча на поясе в ножнах болтается новый - длиннее и толще, чем старенький Длинный нож.

Яр проявляет в этой сцене завидный цинизм, надев одежду с покойника и совершенно по этому поводу не переживая. Единственная эмоция, которую он испытывает – сожаление по поводу безрукавки. 

…Дружинник, вспомнив о чем-то, остановился и, обежав взглядом слушателей, с грустью в голосе произнес:

…Дружинник ненадолго замолчал, собираясь с мыслями.Наконец, продышавшись и обдумав дальнейший рассказ, Джейк продолжил:

…Солдат вытер пот, проступивший на лбу, и опять зашагал, продолжая рассказывать.

…Джейк замолк, на какое-то время вернувшись внеприятные воспоминания. Охотники, шагавшие по бокам от солдата, с  нетерпением ждали, когда тот продолжит рассказ, не решаясь его торопить.

Сцена, в которой Джейк в спешке и на ходу рассказывает охотникам последние новости, выглядит неестественно из-за постоянных запинок: рассказчик то и дело останавливается и задумывается. 

Вырвавшийся из переднего среза коварной штуковины луч прошел сквозь плечо Мирта, сидевшего напротив вождя. Ровная красная полоса протянулась от Вещи едва ли не к самой стене. Светящаяся тонкая нить, как будто бы мелко тряслась, но форму свою не теряла. Лис, упершийся немигающим взглядом в невиданное новое чудо, так и застыл на вздохе, забыв закрыть рот.

А вот раненый замереть не додумался. Видно, было ему не до правильных мыслей. Не успел Одрег опомниться, а попавший под действие колдовского оружия Мирт попытался вскочить. Зря! Сидел бы не двигаясь, может, и остался бы жив. Так же... Луч, словно палка сквозь воду, прошел через тело несчастного. 

Раненый отчего-то буквально бросается на лазер, хотя инстинкт заставил бы любое живое существо отшатнуться от неведомой опасности, шарахнуться вниз и вбок – подальше от луча, а не прямо на него.

А ведь уже совсем рядом звенели  клинки и щелкали арбалеты. Бой шел всего в нескольких десятках ярдов  отсюда. 

Наоравшись,  Арчи прижался лицом к гладкой поверхности борта и застыл, размышляя о...  Монк и сам не понимал, зачем он здесь стоит и чего ждет.

Вот и читатель не понимает. Арчи тоже вдруг начинает останавливаться и задумываться, как Джейк, хотя обстановка совершенно не располагает. 

- А ведь мы с тебя эту штуку так и так снимать собирались, - в очередной раз удивил Яра Люк. - Уже этой ночью и сняли бы. Совсем немного не дотерпел. Вот ведь, бегун-убегун.

…

- Согласен и каюсь. Моя вина. - В этот раз слова прозвучали вполне серьезно. - Немного перебрал с конспирацией. Нужно было раньше с тобой переговорить. Ждал ночи.

Зачем Люку нужно было ждать ночи, неясно. Он вроде бы объясняет:

- Нам нужно было показать, что все серьезно, - продолжил Люк свою мысль про снятие оков, когда они сели в повозку. - И так всего троих прислали за Бездушным. Сам понимаешь, маловато будет. Пришлось для егерей устроить театр. Нам это не впервой.

Но это касается только момента отъезда из тюрьмы. После этого за Люком и его гвардейцами никто не наблюдал, перед побегом Яра они довольно долго ехали по пустынной дороге, так что соблюдать конспирацию вроде как было уже незачем. Тут явная натяжка, позволяющая вставить сцену побега.

Страх, рассеявший только что ярость, скоротечно отхлынул и сам, отчего-то сменившись уверенностью - Инга жива.

   "Вот сейчас отпущу, и продышится. Ведь, слегка придушил, не смертельно."

   Но, хотя и прав был Кабаз в своих рассуждениях, а судьбе, богам, или еще каким другим силам неведомым сегодня возжелалось иного. Пока в прояснившейся голове Кабана мчались все эти мысли, руки охотника еще один раз по инерции тряхнули безвольное тело. Расслабленная шея несчастной качнулась, голова рывком отлетела назад, и какая-то важная косточка, сдавленно хрустнув, сломалась. Вместе с ней разорвались последние нити, на которых держалась жизнь Инги.

Сцена вышла неубедительной – вроде как эмоции схлынули, откуда взялась инерция? Да и общий неспешный тон повествования с отсылками к судьбе и богам не способствует сопереживанию, а навязываемая оценка героини как «несчастной» вызывает внутреннее противодействие. 

Общее впечатление в сравнении с первой частью: интрига держится на прежнем уровне и сохраняет желание читать дальше; события стали масштабнее; герои раскрылись не намного больше, чем было в конце первой книги; технические недочёты, которые есть в первой части, присутствуют и во второй. 

__________________

Рецензия написана на платной основе, подробности тут: https://author.today/post/59197