Рецензия на роман «Джек на Луне»

Ветер ли старое имя развеял. 

Нет мне дороги в мой брошенный край.

Рабиндранат Тагор. Последняя поэма

Первая любовь, школьные драки, сигареты, проблемы с родителями, подростковый нигилизм – все, у кого это осталось в прошлом (близком или далеком), думаю, без труда вспомнят себя в возрасте четырнадцати лет. А значит, читая роман Татьяны Русуберг «Джек на Луне», вам будет довольно просто примерить образ главного героя. Потому что он, образ этот, до крайности искренний и достоверный. Да и книга получилась увлекательная, затягивающая. Тут вам и мистика, тут и триллер, тут и любовь, тут и проблемы взросления, тут и вопросы взаимоотношений в семье. На любой вкус.

Хотя интересность книги определяется не сюжетом, не темой, не жанром, а способностью автора взять читателя за руку и повести за собой, позволяя при этом осязать, обонять, видеть и слышать. Такой текст не отложить усилием воли, его можно только дочитать. 

Собственно, это самое главное, что нужно знать о романе «Джек на Луне». 

Ну, а теперь подробности. Для любителей таковых.

Автор книги поднимает очень болезненную тему, о которой не каждый может писать, а уж тем более, читать. Разбираемая проблема страшна и беспросветна, как мысли самоубийцы, по этой причине она вызывает у всех нормальных людей только отвращение. Вот почему я вполне резонно ожидала, что после прочтения буду чувствовать себя больной, разбитой и желающей все забыть. 

Однако скажу следующее (до того, как начнутся спойлеры). Написать столь легкую и светлую книгу, вскрывая в ней такой социальный нарыв – это надо обладать недюжинным мастерством. И талантом.

Так вот, я очень рада, что мне это произведение попалось в руки, потому что «Джек на Луне» – очень хорошая история, которая на удивление сочетает в себе и бесшабашность, и иронию, и щемящую нежность, и любовь, и мистику, и ярость, и жестокость, и… много всего другого.

Теперь начнутся спойлеры, подкрепляемые большими цитатами, то есть тем, кто такое не любит, дальше читать не стоит. 

Итак, книга «Джек на Луне» раскрывает тему сексуального насилия по отношению к ребенку. Проблему, омерзительнее которой сложно назвать. Но автор, положив эту проблему в основу романа, умудрился написать на редкость гуманистическую книгу. Кх-м. Знаю, звучит странно. Но, чтобы понять, как у автора это получилось, необходимо поговорить о том, на ком держится повествование (идущее, кстати, от первого лица) – о главном герое.

Итак, кто такой Джек? Джек – это 14-летний русский эмигрант Женя, перебравшийся с мамой на ПМЖ в Данию. А Джек он потому, что датчане не могут выговорить его настоящее имя.

«Как же Джек вместо Дании оказался вдруг на Луне?» – спросите вы. 

Стремительно. Сразу, как только его любимая и любящая мама (тут я не иронизирую, она, действительно и любимая, и любящая) вышла замуж за респектабельного датского юриста Себастиана или (на русский манер) Севу. Так, бесправный мальчишка-эмигрант попал в лапы цивилизованного зверя. 

Дальнейшее развитие событий показывает нам глубочайшее одиночество подростка, переживающего насилие. Подростка, ощущающего себя в полной изоляции, словно высадившийся на луну астронавт. Да, где-то существует мир, полный красок, но Женя стараниями садиста-извращенца оказывается в черно-белом царстве унижения. Он может лишь отрешенно смотреть на тот, другой мир, недостижимый и прекрасный, в который таким как он – грязным и оскверненным – нет возврата.

Казалось бы, типичная тупиковая ситуация «мучитель-жертва». Тем более, над Женей издеваются утонченно, с полным знанием дела, подключая к процессу все сколь-нибудь эффективные методы воздействия: угрозы, шантаж, манипуляции. 

Я отодвинулся, голову в плечи – думаю, щас снова бить будет. А он смотрит на меня так безмятежно и говорит:

- Ты любишь маму, правда?

У меня в горле пересохло в момент, но я все-таки смог просипеть:

- А ты? Ты разве ее не любишь?

Себастиан нахмурился, прикусил губу:

- Когда я спрашиваю, Джек, ты должен отвечать. Иначе я рассержусь. А если я рассержусь, я могу сделать больно твоей маме.

Больше всего в этот момент мне хотелось придушить эту сволочь на месте, но я слишком хорошо помнил, как он избил меня в лесу – я и щас еще ссу, как пенсионер с простатитом, постанывая, а ни одного синяка не осталось. Что, если он свои приемчики начнет на матери отрабатывать? 

В мальчишке старательно и педантично уничтожают чувство внутреннего достоинства. Любой протест подавляется в зародыше – быстро и страшно, любые связи пресекаются, любые контакты рвутся. Вчерашнего трудного подростка, чьим грехом было курение травки, пиво и брейкданс, превращают в игрушку для удовлетворения самых скотских потребностей. 

- …Никто не найдет никаких доказательств. Никаких следов. Все будут сочувствовать мне, а не тебе. 

Я мотнул головой:

- Когда бьешь, следы будут. Рано или поздно.

- Ты прав.

Согласие отчима выбило почву у меня из-под ног. Сижу, хлопаю на него глазами, а он наклонился ко мне и шепчет у самого уха:

- Не люблю грубое насилие. На то людям и интеллект, чтобы придумать что-то тоньше, элегантнее. 

Только знаете, что? Джек не ломается. И даже не гнется. Хотя ему, конечно, кажется обратное. Но, несмотря на все то, что с ним творят в декорациях цивилизованного европейского быта, Женя сохраняет дикую, яростную непокорность и… чистоту. Он находит друзей, защищает слабых, совершает ошибки, попадает в расставленные врагами ловушки, спасается из них, дерзит преподавателям, учится в школе, а потом… возвращается домой – к отчиму. Изображать примерного пасынка. Потому что не вернуться нельзя. Ему это очень доходчиво объяснили.

Вот пишу это сейчас, и сам чуть не блюю. А тогда как-то притерпелся, притупилось все, вроде как надел на все тело здоровенную варежку для гриля – хватаешься за горячее, а не больно. Только и хорошего уже не чувствуешь, будто весь в вате. И когда других задеваешь – пофиг. Потому что шкура вроде целая, а изнутри выгораешь. Ходишь, как мумия, а мозги и сердце в кувшине, а кувшин... Ну, не в пирамиде, так в башне, под замком. И ключ у Счастливчика Себастиана. Вот такая вот страшная сказка.

Автор описывает происходящее аккуратно, не ставя себе за цель шокировать читателя, выбить из него сострадание. Нет смакования жестокости, нет натуралистических сцен. Текст балансирует на тонкой грани, когда гадливость, вызванная у читателя, еще не превращается в шок, а сочувствие не перерастает в отвращение. 

Может, он просто хотел поиздеваться, заставить меня очковать полночи, а сам и не думал меня больше трогать?

Но он все-таки пришел.

Все было почти, как в прошлый раз. Струнные, перкуссия, фортепьяно. Только теперь отчим позволил мне выпить вина. Даже довольно много. Я думал, если нажрусь, это притупит все. Так будет легче. Нефига.

Сколь ни болезненна поднятая в романе тема, автор умудряется раскрыть ее таким образом, что у читателя не возникает желания отложить книгу и забыть прочитанное. Да, линия с отчимом проходит через текст красной нитью, однако она является связующей, а не ведущей. Главный герой книги все-таки Джек, поэтому во внимании читателя не насилие как таковое, а то, как Джек ему противостоит, как живет вне дома, пусть чрезмерно агрессивной, иногда асоциальной, но в большинстве своем нормальной подростковой жизнью, отстаивая и защищая тех, кто ему дорог. 

Короче, подваливаю такой со стороны мулатки. Подвигаю ее мягко в сторону и говорю:

- Привет, Марк.

Ну, все на меня пялятся, Губка Боб в том числе.

- Я тебя знаю? - хмурит толстый лоб.

- Нет, - говорю, - но сейчас узнаешь. Меня зовут Боль.

Вытащил носок из кармана и херак ему шариком по коленке. Мля, как он взвыл! В коридоре тут же тихо стало, только и слышно, как Боб стенает на подоконнике, сложившись вдвое. Ну я его за шкирку и на пол. Еще ногой врезал по тому же месту, чтобы подонок забыл про все, кроме боли. Он руку одну дрожащую ко мне тянет – это не угроза, нет. Он уже весь в соплях валяется. Типа пощады просит. Вот на эту руку я наступил и по кисти шариком еще раз – херак! На этот раз там хрустнуло что-то. Марк завизжал, как хряк, которого на бойне режут. Морда красная, вся в слезах.

Я присел над ним и говорю тихо:

- Не советую стучать. Мне всего четырнадцать, и я псих. Мне ничего не будет. А вот тебе... – и покачал шариком у Губки перед носом. Тьфу, он и правда размяк, как губка. Противно даже.

Ну, выпрямился я, оборачиваюсь. Блин, никогда не думал, что у людей могут быть такие большие глаза! Шарахнулись от меня и девчонки, и парни. Ботаники, мля.

- Вот, - говорю, - что бывает, когда младшую сестру мучаешь. Всем хорошего дня, - и попер к выходу.

Больше скажу, в романе, как бы странно это ни звучало, очень много света. Это Женин свет. Чистая душа подростка, цепляющаяся за крохи человечного и человеческого. Ершистая, но не озлобленная, нуждающаяся и в дружеской поддержке, и в словах утешения. 

- Я пришел попросить, чтобы ты школу не прогуливал. Не из-за меня. Не из-за такой ерунды. Какая-то глупая вышла ссора. Не знаю точно, что я такого сказал, но ты обиделся. Я не хотел тебя обижать. Правда! Поэтому извини. Вот.

…

Я отошел к окну, чтобы Паровозик не видел моего лица. Вот так просто: оставил братишку с больной матерью и пешком четыре километра протопал, чтобы перед таким уродом, как я, извиниться.

- Джек, я еще хотел предложить с математикой помочь, – не унимался Томас. – Только ты не думай, я не Медведь, я знаю, что ты способный! Просто запустил предмет. Но ты легко сможешь подтянуть! Если мы будем вместе заниматься, скажем, раза два в неделю...

- Хорошо, - оборвал я его, потому что понял – еще не много, и не выдержу. Сорвусь. Сломаюсь. – Завтра к тебе зайду, ладно? Только сейчас уходи.

Он, по ходу, услышал что-то в моем голосе, потому что встал – пружины скрипнули – и пискнул обеспокоенно:

- Джек? С тобой все в порядке?

Я растянул губы в улыбке – шло тяжело, будто механизм заржавел, - и повернулся к Паровозику:

- Все окей. Спасибо, что зашел. А теперь иди, ладно? Завтра увидимся.

Томас прижал к груди несчастную чашку, потоптался, но все-таки пошел к двери. Обернулся, уже взявшись за ручку:

- Ты не меня не сердишься больше, да?

Я покачал головой, голос меня уже не слушался. Дождался, пока шаги отбухают до последней ступеньки, оторвался от подоконника и забился за кровать. Сидел на полу – голова между коленками, руки сверху, - и ревел. Молча, но до судорог в груди. Ревел до тех пор, пока не услышал в коридоре мать – я легко отличал ее по звуку. Отчим ходил бесшумно, как зверь на мягких лапах.

Текст в итоге получился легкий и звонкий, без излишеств, но емкий и образный. Красиво и трогательно описана первая любовь. Первый взгляд, ощущение волшебства первой встречи. А пара – Джек и Лэрке – типичная для литературы: девочка пай и жиган-хулиган. Нежно. 

Я увидел ее сзади и немного сбоку. Та же трогательная длинная шея, кажущаяся еще длиннее из-за глубокого выреза майки. Удивительно прямая спина с выпирающими нежными позвонками. Волосы на затылке смешно топорщились и пушились над ушами каштановым облаком. А руки – руки летали над клавиатурой, словно птицы, касались нежно то черного, то белого, извлекая волшебные звуки из деревянного ящика, полного струн и молоточков. Это была настоящая магия, и она была для меня! Единственного слушателя в первом ряду.

Кстати, Лэрке, как все девчонки ее возраста – вздорная, вредная, противная и изумительно очаровательная.

В коридор выхожу, а там... Вроде Лэрке, а вроде не она. Платье на девчонке ярко-розовое, сразу под попой заканчивается. А из под него – ноги, как у Бэмби, длины нескончаемой. Вверху – вставка кружевная, и через нее лифчик черный просвечивается. На голове – черная шляпа, волосы из-под нее уголками к щекам клеятся. Губы под цвет платья и приоткрыты – это она меня увидела. А я... Я амеба, я по стеночке растекаюсь.

Мимо каблучками процокала:

- Привет, Джек! – и в хаосе скрылась, только розовое мелькает между чужих тел.

Мне удалось у кого-то сигарет стрельнуть, и на крылечке выкурил все, что раздобыл, за раз. Думаю, валить пора. Увижу ее такую снова – крышу сорвет. Только выяснить сначала надо, кто с ней. Я же за этим сюда и пришел, так?

Если же говорить о технической стороне текста, могу сказать, что изредка попадаются-таки орфографические и стилистические ошибки, есть опечатки, но… у кого их нет? Мелкие недочеты на то и мелкие, чтобы не придавать им значения. Важно другое. Книга живет и дышит. Тут все очень уместно: и жаргонная подростковая лексика, и цитаты из песен, и даже детское стихотворчество.

Выходи на каток, 

Повалю тебя в снежок,

Наваляю пизд*лей,

Будешь всех ты красивей.

Одним словом, это не текст – наслаждение. Кто-то, возможно, скажет (и я с ним соглашусь), что для четырнадцатилетнего подростка Джек слишком зрелый и взвешенный, слишком мудрый. 

Люди могут причинять боль, даже когда их больше нет. Даже через время и расстояние. И делают они это через оставленные ими вещи. Если я когда-нибудь решу уйти, то все заберу с собой.

Мне показалась не очень правдоподобной эта моральная зрелость. Герой мыслит и живет слишком взрослыми категориями. Знает то, чего не должен, в общем-то, знать ребенок его возраста: старый, еще черно-белый, фильм «Нахаленок», чуть более поздний, но тоже старый «Любовь и голуби», картину Флавицкого «Княжна Тараканова» – как-то не вяжется все это с образом 14-летнего трудного подростка, уже много лет живущего в Дании, увлекающегося рэпом и лайн-дансом. Его самоирония, терпимость и любовь к матери своей выдержанностью и взрослостью характерны больше для 19-20-летнего парня.

Да, бывают такими дети и в 14 лет, но обычно это дети прошедшие очень суровую школу. Дети войны, например. Но Женя, приехавший из России, даже лихих 90-х не застал, откуда в нем эта мудрость? Возможно, сказался переезд в другую страну и последовавшие за ним проблемы адаптации? В общем, мальчик получился слишком зрелый, слишком мудрый.

С другой стороны, иной в этой ситуации и не выжил бы, и рассудок бы не сохранил, так что, если счел автор необходимым завести в тексте такую вот условность, то и пусть она будет. Книга от нее не теряет в накале. Но, ИМХО, самую чуточку теряет в реалистичности. Что было у Джека в прошлом? Что так закалило юного героя? Это явно не мать и, судя по воспоминаниям, не первый отчим, даже не улица. Тогда что? Или кто? Хотя… если могут приходить в этот мир дети с даром к музыке или науке, почему бы не приходить в него детям с даром стоиков? Возможно, Женя из их числа?

Что еще хотелось бы сказать. При всех очевидных достоинствах Женя не лишен и недостатков. Временами ему не хватает чуткости, открытости, в какие-то моменты у него возникают явные проблемы со способностью объяснять себя и свои поступки. Он живой, вот что. И он пытается не сойти с ума от отчаяния. Как умеет. Ему некому довериться, да и кому расскажешь о происходящем? Девушке, рядом с которой замирает сердце? Другу, для которого ты – мужественный, лишенный страха, спаситель от жестоких одноклассников? Матери, которую отчим намеренно поставил в зависимость от успокоительных? Кому?

И Джека шыряет, как лодку в шторм. Психологически все достоверно до кома в горле. Тут и неспособность противостоять насильнику, но в то же время яростное неподчинение, тут и растоптанность, и неистребимое чувство внутреннего достоинства. Например, поступок с угоном машины. Ослушаться того, кто угрожает матери, рискнуть ради одноклассницы, которая, как ты думаешь, любит другого, украсть машину, отвезти подругу на музыкальный конкурс, зная, какая расплата за этим последует...

Кстати, что особенно очаровывает в характере Жени – вот это несгибаемое упрямство, о котором я уже столько раз говорила, а также жажда справедливости. Когда не ради себя поднимешься, а ради другого, куда более униженного. 

И – вот он. Момент истины. Вильям вытащил-таки ножик. Выкидной, лезвие сантиметров пятнадцать. Это статья, между прочим, кто не знает.

Возможно, усатый просто хотел меня пугнуть. Возможно, он думал, что цепь у меня – тоже так, украшение. Я его разубедил.

- Херась! – тяжелые звенья огребли Вильяма по пальцам. Визг, кровь, нож летит в грязь. Я его тут же пинаю в траву.

- Джек! – это Томас пищит сзади.

Пригибаюсь чисто инстинктивно. Камень свистит мимо моей башки и ударяет усатого в грудь. Вопли за спиной и «дунк-дунк», будто трубой лупят по телу. Вильям кидается на меня, растопырив окровавленные грабли. Зря. Я стараюсь не бить по морде. Я еще себя контролирую. Так что он огребает по бедрам и плечам. Валится в лужу, скуля. Я его пинаю. Наслаждение, как горячая волна. Пах. Почки. Брюхо. Ребра.

- Джек, хватит! – неловкие руки обхватывают меня, тащат назад. Я чуть не вмазал цепью, да сообразил, что это Томас. – Они убежали все. Хватит!

Я остановился. Вокруг тихо. Только мое тяжелое дыхание, стук крови в ушах и шлепанье капель по листьям. Только всхлипывания пацана на земле. Только побрякивание цепи в руке. Я поднимаю ладонь на уровень глаз. Дрожит? Нет. Почти.

Джек ведь и на отпор отчиму смог решиться тогда, когда узнал про Джейкоба. То есть у него был порыв не себя защитить, а отомстить за слабого. Себя не смог, а за другого собрался. Да, такой он, Джек. Мимо чужой боли пройти не может, а свою терпеть умеет.

Вот такой герой, вот такой роман. Чистый, непосредственный, очень искренний. Нажимает на болевые точки читателя, но при этом не эксплуатирует жалость. И каждая глава заканчивается на самой высокой ноте, звонко. Как выстрел.

Это мастерство.

И все-таки я, пока читала, ловила себя на том, что никак не могу понять, на кого ориентирована книга, то есть, кому автор адресует свое послание, кого видит целевой аудиторией? Я, ей-богу, теряюсь. Для кого написана история Джека? Если для подростков (хотя рейтинг 18+ не допускает их к тексту), то чему она их учит? Что бывают педофилы? Что они вот такие изобретательные и лучше им не попадаться? Что нужно быть храбрым, как Джек и противостоять? 

Тогда, может, книга для взрослых? Но вряд ли среди них отыщутся сочувствующие педофилам или любящие читать про то, как страдают дети… Получается, книга не для подростков (для них там только жестокая выживаемость по принципу «если драка неизбежна, бей первым и не будь трусом»). И не для взрослых. 

Для родителей подростков? Одиноких мамаш и папаш? Видимо, да. Как повод задуматься и в порыве личного счастья не забывать контролировать нового мужа (жену) на предмет отношений с ребенком, жестко следить – здоровы ли они? Хм. Может быть, может быть…

А еще я бы, пожалуй, немного поскрипела про мистику, потому что мистика – это такая деликатная фишка в тексте, которая нуждается в полнейшей органичности, то есть должна вплетаться в сюжет плотно-плотно, чтобы клещами не выдрать. В данном случае (но то сугубо на мой взгляд), с мистикой в романе легкий такой, совсем легонький перебор. Не в подаче, а в использовании ее как выразительного средства.

Да, Джейкоб подтолкнул Джека к сопротивлению, Джейкоб – это катализатор, он заставляет Джека пойти на открытый протест, ради мести, ради справедливости. Плюс история с Джейкобом дает Джеку шанс достучаться-таки до закона, привлечь отчима по серьезной статье, доказать его вину в смерти первого пасынка. Но вот то, что Джейкоба видит и Лэрке (я понимаю, это ход для взаимного сближения героев, для возникновения между ними доверия и выхода на тему с Джейкобом)... Лично меня сильнее бы пугало, являйся Джейкоб только Джеку. И чтобы это было такими же полунамеками, как в первое его появление. А вот появление Джейкоба во время возмездия над отчимом... слишком оно мне показалось нарочитым, чуть подавило в итоге очарование таинственности, мрачности.

Ну и последнее, что царапнуло: дети. Сестра Лэрке – София пяти лет и брат Томаса, который помладше Софии. Дети этого возраста, все-таки говорят иначе и не бывают настолько последовательно рассудительными, у них рассудительность всплесками. А здесь оба – уж очень выдержанные. Но опять же, это такая мелочь, на которую и внимания обращать не хочется, настолько хорош текст. А если и обращаешь, то тоже только потому, что текст очень-очень хорош. Такая вот абсурдность, ага)

Напоследок кратко пройдусь по главным удачам автора.

Тема сексуального насилия не смакуется.

Очень грамотно составлен образ героя: возраст, социальный статус, характер. 

Отношения между пасынком и отчимом подаются сдержано, читателя не швыряют с размаху в ад, а медленно погружают. Самые болезненные для героя моменты выводятся максимально абстрактно и недосказанно. Автор щадит героя и читателя щадит.

Несмотря на детально выписанные манипуляции взрослого над подростком, главный герой не выглядит ни трусом, ни утратившей человеческий облик затравленной жертвой. Автор не бьет читателя то и дело под дых, чтобы вызвать у него жалость и ужас. Все это читатель делает с собой сам)

Мастерски показано, за счет чего подросток выживает в сотворенном вокруг него персональном аду: это и переживания о матери, и первая любовь, и яростная потребность, не умея защититься самому, защищать хотя бы кого-то, кого по силам. 

Без перегибов, но и без идеализирования автор подал психологическую ломку Джека. Трещит по швам рассудок со всеми вытекающими вспышками ярости, приступами паники, агрессией.

Правдоподобно и безжалостно описывается почти безграничная власть взрослого, его способность подчинить, запугать ребенка, пусть даже и самого стойкого. 

Здесь достоверно все: и животный страх перед насильником, доводящий жертву до парализующего ужаса, и яростный внутренний протест Джека, и попытка сохранить самоуважение, а затем расправа над садистом – неумелая, рисковая, плоховато спланированная. Такая, какая и была по силам изобретательному четырнадцатилетнему пацану, а не ангелу возмездия. 

Поэтому финал у книги закономерный, не сказочный, предельно правдивый:

Иногда, особенно ночами, когда лежу без сна, и мне кажется, что кто-то ходит этажом выше, или что около моей двери останавливаются шаги... Тогда я думаю, что все это сон. Что я навсегда остался там, в башне. Свернутый, как лента в старой кассете. Готовый проигрывать свой ужас и свою боль снова и снова, когда кто-то нажимает на кнопку. Тогда я жалею, что все-таки не спалил Стеклянный Замок – и себя вместе с ним.

И, тем не менее, повторюсь, книга очень светлая, в ней нет чернухи. Вот так вот автор сумел, да. Как профессиональный канатоходец – пройти над пропастью и не сорваться. За что ему огромное читательское спасибо.

Ну и все. Хватит)))