Рецензия на роман «Ген подчинения»
- Животные.
Шутки о том, что коты приручили людей, стали реальностью в этом романе.
«Шеф спрыгнул со стопки городских уложений о порядке и законности».
У многих из нас есть любимый маленький шеф. В романе воплощена идея поклонения маленькому существу (ведьма и ее фамилиар как бы поменялись местами).
Ухо кошатника радуют фразы, передающие не только зрительные впечатления от кота, но и тактильные ощущения:
«… подхватив кошелку с тяжеленным шефом под мышку, я…» , «Прижимая шефа к себе обеими руками… очень мягкий и пушистый».
Это главный плюс романа и это же главный его минус. Прелестные фразы про животных, контраст облика и повадок зверя с речью человека – это находка автора, которую читатель сразу видит. В первой главе – восторг читателя от придуманного мира и Василия Васильевича, а потом что?
Если относится к роману как к детективу, не хватает красивой логики детективного сюжета и живых персонажей. Злодейки – Соляченкова, Златковская, - лишены индивидуальности, отличаются друг от друга только фамилиями, как и прочие преступники в романе. Как детектив роман простоват.
Из всех генмодов, кроме шефа, прелесть и черты настоящего животного есть только у инспектора Пастухова.
"Старший инспектор Пастухов явился к нам в дом и долго прочувствованно лаял на шефа… Пастухов охрип и запрыгнул в кресло».
Остальные генмоды – козел, енот, грач - не так удачно получились.
Дочитав до крыс, я почувствовала, что здесь что-то не то. и эта любовь к животным у героини – большая натяжка. Грызуны непрерывно какают. Сентиментальная героиня – брезгливая аккуратистка, которая из-за пятнышка на ботинке страдает и бежит домой чиститься. Мне бы очень хотелось посмотреть на нее после того, как она почесала пять крыс. Как бы она разбиралась с какашками. Конечно же, декоративные крысы не могут стаей жить на улице, а дикие близко не подойдут к человеку (тем более – к коту).
Котенок, сын Василия Васильевича, не впечатлил меня так, как пушистый папа. Сам Василий Васильевич описан во всех подробностях и с любовью, похоже, что с натуры: «…шеф очень мил со спины или сверху: похож на пушистую серо-черную лодочку….спереди внушительный воротник придает ему нечто львиное». Я представляла себе Василия Васильевича рыжим, но ближе к концу романа оказалось, что он серо-черный. Котенка, наоборот, в романе не видно, не чувствуется. Котенок – не личность, а лишь функция: кто-то должен по сюжету прятаться и бегать из комнаты в комнату.
(Замечу, что розовые лапки у крыс на самом деле не очень красивые. Крысы немного нелепые внешне, нескладные. Из грызунов самые нежные и изящные внешне – мыши. На форумах мышеводов их называют «детьми»).
2. Анна.
Анна- образец покорности, исполнительности, прозрачности, бесцветности. Ее будто нет. Написано, что Анна одевается в чёрное (практично и дёшево), ее лицо не запоминается.
«…Сама я ничего особенного из себя не представляю, обычно взгляды людей на мне не останавливаются».
Есть хорошая книга о таких «невидимых» людях, которые любят скрывать себя, из-за глубоко вьевшегося привычного чувства вины или стыда, - Бенджамен Килборн. «Исчезающие люди. Стыд и внешний облик».
Ходячей камерой называет Анну Сергей Плотников в рецензии, - камера, которая показывает других людей. Анна рисует, но в ее случае это не столько способ выразить себя и свою индивидуальность, сколько все та же функция камеры - показывать других людей, как бы жить их жизнью, а не своей.
Без внутреннего протеста Анна принимает, что ей мало платят, что нужно на всем экономить то, что ей не предлагают сесть у клиентки и она вынуждена делать записи стоя. Она не может сейчас это изменить, но странно и неприятно отсутствие каких-либо негативных эмоций по этому поводу. У нее будто нет понимания, что с человеком нужно обращаться иначе. Анна - идеальный робот, идеальный винтик в механизме, идеальный член общества. Потенциально - образцово-показательная жена, для которой аккуратность и чувство долга превыше всего.
Я не восхищаюсь этим. Человек должен быть человеком, а не идеальным винтиком в системе.
Естественно ли для Анны быть такой роботообразной (рассудительной, по выражению рецензента Сергей Плотникова) или это искореженная более живая натура? Вероятно, втрое, так как Анна в своей роботообразности не гармонична. Ее реакции неадекватны, парадоксальны. Например, эпизод с дворецким, когда Анна под его взглядом вспоминает, что она сама подшивает себе юбки и у нее была четверка по чему-то там. Дворецкий этого не говорил и, скорее всего, не думал. Анна подумала об этом сама и расстроилась, так как, очевидно, для нее «сама подшивает себе юбки» равно «плохая». Не невротики не связывают четверки и юбки с самоуважением и самооценкой.
У Анны проблемы с общением и с уверенностью в себе:
«если бы я могла легко шутить… если бы у меня была подруга», «да, порой общение дается мне нелегко, но ведь в толпе никто не требует встречаться с собой глазами, никто не хочет знать твое мнение»
"в кои-то веки чужое неодобрение меня нимало не задело»,
- то есть обычно задевает).
Когда Анна встречает своего кумира – известную журналистку, статьями которой зачитывалась в детстве, - то вместо радости испытывает ужас:
«Я с ужасом увидела знакомую шубку Виктуар Хвостовской… собравшись с силами, я пробормотала слова приветствия… она в некотором роде моя героиня».
Автор не описывает подробно чувства Анны, но легко представить, что Анна хочет «исчезнуть», стать совсем невидимой, вероятно, чувствует себя недостойной или уверена, что ее так низко оценят.
Замечу, что хуже невротика только не невротик. Противнее этой покорности только развязность громкой, смелой и не слишком умной подруги Анны, Марины. Попытки превратиться в эту крикливую и готовую всех порвать Марину - это отнюдь не самый лучший выход для Анны. Не надо вместе с водой выплескивать ребенка и вместе с неврозом (вместо невроза) выкидывать из себя ум, тонкость и собственно Личность.
Рявкнуть, как эта Марина, что-то вроде: "повзрослей, у всех неприятности, полюби себя " может любой мимокрокодил на любом форуме, где человек начнет рассказывать про свои проблемы. "Ценные советы" на "отвали". А главное - опять рявкают, на героиню, которой и так всю жизнь командуют.
Когда Анна влюбляется, конечно же, она влюбляется не в привлекательного мужчину, который к ней расположен. Думаю, при встрече с таким она бы испугалась, как испугалась при встрече с кумиром женского пола. Влюбляется Анна в чудака, который к ней недружелюбен:
«Три раза я с ним сталкивалась, и три раза он то огрызался на меня, но нападал на меня, то, вот как сейчас, холодно игнорировал».
Не невротику этого достаточно, чтобы отстраниться, но Анну это, наоборот, привлекает. Она начинает выдумывать ему оправдания и какой он на самом деле хороший. Придумывает себе жалостную историю про его бедную семью - это легко объяснимо, ведь так Анна может чувствовать себя выше и сильнее объекта любви, а это ей необходимо при ее неуверенности в себе. Нередко в жизни приходится наблюдать, девушка бегает за парнем, который ее только что не пинает, и, как Анна в романе, верит, что он на самом деле хороший.
Впрочем, в романе у Анны с хамоватым молодым человеком все хорошо, и он стал уже не хамоват, а изыскан в выражениях и зануден, как далеко не каждый пенсионер.
3. Василий Васильевич.
Василий Васильевич, при всей его пушистости и прочих положительных качествах, весьма непрост и благодеяния его очень токсичны и несут в себе подвох.
Он спас Анну и много для нее сделал, но он всячески поддерживает и подкармливает ее невроз, выбивает почву из-под ног.
«Он любил выпихивать меня из лодки на глубине и смотреть, выплыву ли я».
Слабый, едва уловимый привкус унижения или жестокости отравляет его заботу об Анне.
Анну он ехидно критикует:
«Инстинкты и интуиция играют роль интеллекта, пока последний недостаточно развит».
Не бережет Анну в мелочах, не заботится о ее чувствах, его комфорте:
«Самому себе такси он точно возьмет»,
а ей нет.
Веди он себя иначе, Анна не была бы такой покорной и робкой. При таком шефе она не может обрести уверенность в себе и устойчивость психики, а без этого она не будет счастлива, даже с самым распрекрасным образованием.
Шеф обладает такой чертой, как излишняя властность и склонность к легкому, но постоянному подавлению всех окружающих:
«Владелец сидел и рыдал. Видимо, довел его Василий Васильевич. Он это любит».
- и он недостаточно мудр и/ или недостаточно любит Анну, чтобы не проявлять свой характер с ней. Между прочим, Анна его единственный близкий человек, и если бы он не делал ее слабой неуверенной, то сам бы выиграл.
Временами Анна хватается за шефа, как за психологическую опору.
«Зато ты умнее его», - словно бы сказал мне Василий Васильевич».
Это не есть хорошо, за кого-то хвататься, как за опору, хотя на практике порой помогает. Это секундный выигрыш, но глобально эти секунды психологической опоры на шефа слишком дорого обходятся Анне. Из-за того, что шеф все же много помогает и порой поддерживает, она не может его бросить. Она не может физически уйти от шефа, ни психологически отстраниться от него, разозлиться на его постоянную критику и излишнюю властность. Если бы шеф только ворчал на нее, всегда ворчал, она смогла бы с ним порвать и стать самостоятельной. Коварство ловушки в том, что шеф неоднозначен и у него много хороших качеств, поэтому сорваться с крючка очень сложно.
Таких людей, как генмод Василий Васильевич, часто считают прекрасными родителями/опекунами/учителями. А тех, кого они вырастили, называют неудачниками, странными людьми с нелепыми поступками. И как же так получилось, и как же так не повезло, ведь все, все дали! К сожалению, если к уму и ответственности воспитателей прилагается эта отрава – излишняя властность и привычка подавлять, - ничего хорошего обычно не получается. Те, кто был ими воспитан, не вырастают спокойными и счастливыми.
4. Глава «Волчья воля».
Это глава как будто из другого романа. Исчезает неторопливое повествование, в котором героиня все время ест, как отметила в рецензии Евгения Лифантьева. Появляется лихо закрученный сюжет. Начинаются приключения, похищения, схватки и – любовь!
Есть что-то от сериала, но есть и подлинные эмоции. Обе темы романа раскрываются по максимуму, и тема любви к кошкам, и тема девушки-невротика.
Кошачье обаяние Шефа и мотив любви к животным здесь достигают максимума.
«Шефа, который со взволнованным мяуканьем пытался прорваться ко мне… Прямо на моих глазах Щеголь ногой в тяжелом ботинке пнул шефа, да так, что тот отлетел куда-то в сторону. Мяуканье оборвалось».
Далее Анне предлагается использовать «женские чары», которых у нее нет. «Женские чары» требуют импровизации, а для импровизации надо быть кокеткой внутренне и жизнь знать не по спектаклям, и то есть совсем другая натура нужна и другой жизненный опыт, чем у девушки такой, как Анна.
«Женские чары» требуют импровизации, а для импровизации надо быть кокеткой внутренне и жизнь знать не по спектаклям, и то есть совсем другая натура нужна и другой жизненный опыт, чем у девушки такой, как Анна.
«Знаешь, что такое женские чары?.. Ну так используй их».
Анна начинает воспроизводить то, что видела в театре.
«Я подпозла на коленях немного ближе.
-Видеть вас составляет мое единственное счастье! – сказала я.»
Горькая, карикатурная прелесть этого момента состоит в том, что девочка-невротик, скорее всего, действовала бы точно так же и без чужой воли, без злодеек и подчиняющих устройств. За отсутствием дворового опыта, отсутствием наблюдений за нормальными отношениями родителей только и остается, что воспроизводить нежизненные схемы их спектаклей, так же старательно, как девочка-отличница привыкла воспроизводить учебный материал.
«- Активировать- значит привести что-то в действие, - процитировала я словарную статью».
Не обладая уверенностью в себе, самостоятельностью, человек может лишь воспроизводить то, что видит, будь то любовные романы или словарные статьи.
Понятно, что девушка при этом производит впечатление сумасшедшей и собеседник вместо того, чтобы быть очарованным, разражается криками:
"Черт...".
Вне действия булавки Анна бы так себя не вела, но когда она под действием булавки - это тот же характер. Использование в сюжете булавки позволяет довести до крайности черты характера и поведения замкнутой, невротичной девушки.
5. Перемены (после главы «Волчья воля»).
Та часть романа, которая после главы "Волчья воля", признаться, мне не понравилась.
Шеф потерял свою психологическую достоверность умного "эоционального насильника" и превратился в слащавого папочку. Если бы он всегда так относился к Анне, она была бы совершенно другим человеком. У добряков не бывает таких затюканных приемных дочерей.
Анна, девушка в черном, перестала быть загадкой. Она уже не личность с невротическим развитием, а всего лишь генмод, и все ее особенности и проблемы заключаются в этом, а следовательно, становятся мне не интересны. Я не генмод и вообще генмодов не существует, мне не интересно, как бы они реагировали на то, что они генмоды. Интересен в фантастике не фантдоп сам по себе, но общечеловеческий смысл, а он утрачен. Сложность писхики Анны исчезла, вместе с ней исчезла сама Анна.
Шеф стал менее похож на настоящего кота, тем самым утратило пикантность фантдопущение, что шеф является котом. В начале романа шеф и енот Афанасий ласкали из мисок:
"Шефу енот предложил кефир, от которого тот не отказался, и они поставили блюдечки напротив друг друга и лакали на пару. Я почему-то ожидала, что такой разряженный енот и пить будет по-человечески, сидя. - А он и хотел пить сидя, - ответил мне шеф...- Только побоялся, что я буду над ним смеяться. Я не одобряю этого излишнего очеловечивания, вы знаете".
В конце романа шеф об этом уже не помнит и сидит за столом, и эта утеря прежнего шефа меня огорчает.
Про Волкова я уже писала, что когда он перестал хамить и огрызаться, то стал зануднее любого пенсионера. Тоже его трансформация к концу книги несимпатична.
Изменение героев к концу романа считается плюсом, развитием. Наверное, смотря какой роман. Я бы предпочла, чтобы в романе «Ген подчинения» они оставались такими, как в первой главе, которой я восхищаюсь и предлагаю ее читать всем знакомым любителям кошек.
Если подумать, это систематически происходит - герои создаются автором как странные люди (Каменская у Марининой), странные семьи (Воронины в одноименном сериале). В качестве "странных личностей" герои завоевывают популярность, а затем к восторгу публики автор превращает их в «нормальных». Из фриков с эпизодической либо перманентной депрессией герот становятся образцово успешными и безукоризненно жизнерадостными людьми. От них остается по сути прежнее имя и фамилия и некоторые факты биографии. Является ли это обязательным условием популярности? Во всяком случае, я стала еще больше уважать Конан Дойля, который не сдал своего Холмса любителям нормальности и упрощений (возможно, у англичан более терпимое отношение к людям со странностями, чем у нас).