Май в этом году выдался скверный. Вернее сказать, май не выдался вообще – погода была ужасной, отвратительный холодный ветер и такие же отвратительные серые тучи, прилепленные на клей к хмурому небу, казались как никогда близкими. Это порядком раздражало – он определённо не планировал жить в зиме больше трёх месяцев.
Май всё никак не начинался и, кажется, погода только портилась. Он сидел на диване в самой большой из двух комнат, подобрав под себя ноги в тонких спортивных штанах, ёжился от мерзкого холода, но кофты не надевал – оставался в футболке, то и дело специально касаясь голой кожи окоченевшими пальцами и вызывая мурашки по телу.
Он запрыгнул в почти уехавший автобус. Подержал карточку у терминала секунды три, поглядывая в сторону водителя с восточной внешностью, и упал на свободное сиденье в середине салона. За окном проплывала серая безрадостная Москва – довольно большой район с кирпичными домами и магазинами на первых этажах. Чем ближе был январь, тем холоднее становилось. Несмотря на середину декабря снега было кот наплакал. Точнее, кот наплакал, слизал и снюхал, оставив тоненький слой белёсой пурги и весомый слой грязи до следующего снегопада.
Где-то в коридоре оглушающе тикали настенные часы. В маленькой кухне пахло валерьянкой и спиртом, за стеной во сне вздыхала заплаканная жена. Валерий Викторович уже минут тридцать буравил взглядом нетронутую стопку водки. Пашка умер. Повесился. Дурак.
Она шла, цокая каблуками по остывшему асфальту. Фонари вспыхнули минуту назад, небо сгустило краски и стало тёмно-синим. Пустующая лавочка, окружённая кустами, манила своей чистотой и приглашала присесть. Она села. Вытянула ноги в каблуках, что из-за усталости готовы были отвалиться и стянула с волос тугую резинку.
Он хмурится и смотрит в окно – там серыми красками мажет ноябрь и ветер долбится в окна. Этот голос в голове звучал то тихой музыкой и неясным шёпотом, то барабанами из колонок и криками из громкоговорителей. Он уткнулся лицом в подушку, краем глаза разглядывая ножки стула. За стенкой снова разбилась чашка, а в коридоре остановились часы.
Надо было ехать другим путём. Да, точно, не надо было на Мичуринский, надо было дальше. А вообще сейчас главное – это не волноваться и морду сделать кирпичом. Хорошо, не так сильно, а то та девушка аж губы сжала и отвернулась. Ехать-то не так много осталось.
Помимо гостей по дому ходила Тоска. Опиралась на стены, расставляла пыльные книги на полках, закутывалась в прозрачные тюлевые занавески и бренчала пустыми бутылками, обходя стороной стеклянную крошку. Шныряла между парнями и девушками, дышала ночным воздухом на балконе и танцевала медленные танцы вокруг хозяина квартиры.
Отряд людей. Огромный отряд. Армия. Кейд и ещё пятеро командиров таких же группировок, как и его собственная, стоят перед толпой. За спиной стоят Ник и Рэй, то и дело соприкасаясь друг с другом носками ботинок и пальцами в тонких тканевых перчатках. На них, как и на всех, бронежилеты, автоматы и по два пистолета в кобурах. Они готовы как никогда, готовы вести за собой, вести вперёд и вести до победного.