Май всё никак не начинался и, кажется, погода только портилась. Он сидел на диване в самой большой из двух комнат, подобрав под себя ноги в тонких спортивных штанах, ёжился от мерзкого холода, но кофты не надевал – оставался в футболке, то и дело специально касаясь голой кожи окоченевшими пальцами и вызывая мурашки по телу.
Май в этом году выдался скверный. Вернее сказать, май не выдался вообще – погода была ужасной, отвратительный холодный ветер и такие же отвратительные серые тучи, прилепленные на клей к хмурому небу, казались как никогда близкими. Это порядком раздражало – он определённо не планировал жить в зиме больше трёх месяцев.
Надо было ехать другим путём. Да, точно, не надо было на Мичуринский, надо было дальше. А вообще сейчас главное – это не волноваться и морду сделать кирпичом. Хорошо, не так сильно, а то та девушка аж губы сжала и отвернулась. Ехать-то не так много осталось.
Он хмурится и смотрит в окно – там серыми красками мажет ноябрь и ветер долбится в окна. Этот голос в голове звучал то тихой музыкой и неясным шёпотом, то барабанами из колонок и криками из громкоговорителей. Он уткнулся лицом в подушку, краем глаза разглядывая ножки стула. За стенкой снова разбилась чашка, а в коридоре остановились часы.
Где-то в коридоре оглушающе тикали настенные часы. В маленькой кухне пахло валерьянкой и спиртом, за стеной во сне вздыхала заплаканная жена. Валерий Викторович уже минут тридцать буравил взглядом нетронутую стопку водки. Пашка умер. Повесился. Дурак.
Отряд людей. Огромный отряд. Армия. Кейд и ещё пятеро командиров таких же группировок, как и его собственная, стоят перед толпой. За спиной стоят Ник и Рэй, то и дело соприкасаясь друг с другом носками ботинок и пальцами в тонких тканевых перчатках. На них, как и на всех, бронежилеты, автоматы и по два пистолета в кобурах. Они готовы как никогда, готовы вести за собой, вести вперёд и вести до победного.
Помимо гостей по дому ходила Тоска. Опиралась на стены, расставляла пыльные книги на полках, закутывалась в прозрачные тюлевые занавески и бренчала пустыми бутылками, обходя стороной стеклянную крошку. Шныряла между парнями и девушками, дышала ночным воздухом на балконе и танцевала медленные танцы вокруг хозяина квартиры.
Она шла, цокая каблуками по остывшему асфальту. Фонари вспыхнули минуту назад, небо сгустило краски и стало тёмно-синим. Пустующая лавочка, окружённая кустами, манила своей чистотой и приглашала присесть. Она села. Вытянула ноги в каблуках, что из-за усталости готовы были отвалиться и стянула с волос тугую резинку.
Он запрыгнул в почти уехавший автобус. Подержал карточку у терминала секунды три, поглядывая в сторону водителя с восточной внешностью, и упал на свободное сиденье в середине салона. За окном проплывала серая безрадостная Москва – довольно большой район с кирпичными домами и магазинами на первых этажах. Чем ближе был январь, тем холоднее становилось. Несмотря на середину декабря снега было кот наплакал. Точнее, кот наплакал, слизал и снюхал, оставив тоненький слой белёсой пурги и весомый слой грязи до следующего снегопада.