Написал(-a) комментарий к произведению Царство Зыбучих Песков
Запись от четверга, 25-го дня месяца Сентября.
Сии строки рождаются в гнетущей тишине ночной, когда лишь тени да бдение сов составляют мне компанию. Часы, сии безжалостные стражи времени, пробили второй час, возвестив о наступлении дня сего – четверга, 25-го сентября. Да-с, именно Сентября! Признаюсь с приличествующей моему положению смущенной яростью, что в пагубном ослеплении прошлой недели я изрек Октябрь, тогда как календарь неумолимо свидетельствует о противном. Сия ошибка – не есть ли она красноречивый знак того, как ожидание помутило мой рассудок и исказило само восприятие реальности?
На сей раз я не стал дожидаться утра. К чему сии жалкие ритуалы – презентабельный сюртук и томительное ожидание почтальона? Нет, я решил встречить мучителя своего в лоб, в самый миг его рождения, дабы он не застал меня врасплох сладостными иллюзиями, кои рассыпаются в прах с первыми лучами солнца. И вот, при тусклом свете лампы, отбрасывающем на стены мои нелепые, трепещущие тени, я предстал пред магическим зеркалом-компьютером.
Надежда, та самая, что на прошлой неделе я сравнил с угасающей на сквозняке свечой, ныне и вовсе являла собой жалкий огонек, едва теплящийся в остывающей золе. Она не согревала, а лишь обжигала пальцы прикосновением к горькой возможности. Пальцы мои, впрочем, не дрожали – ими владела холодная, отупевшая от бессонницы решимость осуществить привычный акт самоистязания.
Я прошептал заклинание-пароль, и зеркало ожило, озарив мое лицо бледным сиянием. Душа моя не замерла в мольбе – она, кажется, и не шелохнулась, словно зверёк, притворившийся мёртвым пред лицом неминуемой гибели. И… о, предсказуемость сия поистине удручает более, нежели самая горькая весть! На обиталище Автора – всё та же ветхая, зачитанная до дыр табличка «последнее обновление 24 августа». Ни единой новой буквы! Ни намёка на движение мысли в сей непостижимой творческой пустыне!
Чахотка? Нет, сия болезнь благородна и имеет свой драматизм. Лень? Увы, я начинаю склоняться к мысли, что мы имеем дело с неким иным, доселе неизвестным науке недугом – параличом воли, усугублённым хронической забывчивостью и, возможно, полным исчезновением вдохновения в бездонных карманах домашнего халата.
И вот я сижу, и слышу, как в гостиной часы готовятся пробить половину третьего. Звук сей будет подобен не стуку молота по гвоздю, а ленивому переворачиванию страницы в книге, кою я перечитываю в сотый раз. Надежда моя не иссякла окончательно – нет, она превратилась в нечто иное: в печальную, почти что математическую уверенность в том, что ровно через семь дней я вновь исполню сей ночной обряд. Ибо что же ещё остаётся мне, как не это жалкое паломничество к алтарю несбыточного?
Кончаю сии строки. Портвейн ныне кажется мне слишком слабым утешителем. Возможно, сон – единственное прибежище. Уснуть с мыслью, что следующий четверг… будет точно таким же. В сем есть своя, особенная, горькая прелесть.
Написал(-a) комментарий к произведению Царство Зыбучих Песков
Запись от четверга, 2-го дня месяца Октября.
Сии строки пишусь мною в состоянии, кое трудно поддается однозначному определению. Отчаяние, долгое время служившее мне верным спутником, ныне словно бы выдохлось, уступив место иному, куда более странному чувству – некоему оцепенению духа, за коим, однако, проглядывает искра безумной решимости.
Час ночи. Ритуал свершился. Результат его был столь же неизменен, сколь и движение светил на небосводе: глава не явилась миру. Но на сей раз, взирая на зияющую пустоту страницы, я не ощутил ни горькой горечи, ни укола ярости. Нет. Мною овладело холодное, кристально ясное осознание: индивидуальное ожидание себя изжило. Одинокий стон в ночи, каковым являются мои прошлые записи, не способен расшевелить косного творца. Требуется иной подход.
И вот, в тиши моего кабинета, при тусклом свете лампы, озаряющей тома бесплодно прочитанных романов, во мне созрел замысел. Если Провидение и Автор внемлют лишь хору голосов, а не единой мольбе, то надобно создать сей хор. Так родилась в уме моем идея о тайном обществе.
Мысль сия, осмелюсь признаться, сначала ужаснула меня своею дерзостью, но затем – о, сладость безумия! – пленила своей элегантностью. Да-с, тайное общество, единственной и возвышенной целью коего будет ожидание и, по мере сил наших, ускорение выхода сего вожделенного творения. Мы будем подобны храмовникам, охраняющим чашу Грааля, коей мы не ведаем в лицо.
План мой пока что зыбок, как утренний туман над болотом, но уже обретает черты. Название я для него придумал: «Бдение Угасшей Свечи». Члены общества – лишь самые проверенные и, что немаловажно, столь же отчаянно ожидающие читатели. Знаком опознания послужит некий малозаметный знак – например, перо, повернутое острием вниз, дабы символизировать онемевшее вдохновение Автора. Мы будем собираться в укромных местах – в задних залах кофеен или, в особых случаях, в моей библиотеке, дабы делиться слухами, строить догадки о причинах промедления и разрабатывать стратегии.
О, планы сияют в воображении моем, словно новые монеты! Мы могли бы составлять коллективные прошения, исполненные вежливейшей иронии. Или заказать для Автора бочку лучшего портвейна – не в подкуп, нет, но в качестве напоминания о благородной обязанности, что на нем лежит. А может, слать ему поутру стопки свежего пергамента, дабы устранить саму возможность отговорки о недостатке оного?
Легкая улыбка впервые за долгое время трогает мои уста. Пусть главы все нет. Но отныне я не просто жду. Я – заговорщик. Я – основатель ордена. Я – капля, что вознамерилась точить не просто камень, но целую скалу равнодушия.
Кончаю сии строки. Завтра надобно будет начать с осторожных переговоров. Первым, я полагаю, следует привлечь старого графа З., что сидит на том же ресурсе и изливает свое нетерпение в виртуозных сонетах. Он человек надежный и, что важно, обладает изрядной долей здорового цинизма. Возможно, безумие сие есть последняя ступень отчаяния. Но уж лучше деятельное безумие, нежели пассивная агония.