Сознание бурно дышит, а выдыхать некуда.
Мир забыл себя.
Люди помнят чужие жизни, говорят чужими голосами и ищут себя среди руин.
А в старом дневнике всё ещё кто-то пишет — будто верит, что память можно спасти.
Люди помнят чужие жизни, говорят чужими голосами и ищут себя среди руин.
А в старом дневнике всё ещё кто-то пишет — будто верит, что память можно спасти.
Он не нападает. Он не говорит. Он просто идёт — сквозь города, колонии, континенты. Всё, к чему прикасалась рука человека, исчезает за его спиной. Его называют Скиталец.
Десять лет капитан Рувв искал способ остановить то, что не останавливается.
Теперь у него есть план. Последний.
Всё решит одно: сможет ли он заставить Скитальца сделать то, чего тот не делал никогда — остановиться.
Десять лет капитан Рувв искал способ остановить то, что не останавливается.
Теперь у него есть план. Последний.
Всё решит одно: сможет ли он заставить Скитальца сделать то, чего тот не делал никогда — остановиться.
Однажды мальчик пережил свой первый медленный танец. Взгляд, прикосновение, тепло — воспоминание, которое не отпускает его всю жизнь. Он забывает лицо девочки, её голос, её запах — но не чувство, родившееся в тот короткий миг.
Иногда дорога домой оказывается длиннее, чем кажется. Максим возвращается в то место, которое никогда не называл домом — и которое, похоже, всё это время звало его по имени. Молчаливая усадьба на холме всё так же смотрит в небо пустыми окнами, а земля под ней хранит чужие шаги, чужую кровь… и обещание. Когда корни пьют из рек памяти, а стены помнят больше, чем люди, — главное не забыть, кто ты. Или хотя бы успеть это придумать.