Вад Чарномский

Доченьке Белый-белый дождь в Палермо Бьёт о кровлю, от тоски На душе темно и скверно, Затуманило виски, В закоулках улиц затхлых Понавален древний хлам, Вьётся кофе терпкий запах, С апельсином пополам. Ни волнения, ни страха - Этой ночью предстоит Веселить сюитой Баха Сицилийских синьорит. Одиночества подмостки, Грусть, ответы невпопад, На плечах футляр громоздкий И в глазах минорный лад... Может, хочется влюбиться?! Да, характер больно крут. А смеющиеся лица Русской грусти не поймут: ...

"Мой милый друг! Я видел вас намедни: Вы также юны, также хороши, Как, помню, в вашей солнечной передней, Где были вы и я, и - ни души!.. Вы вся в цветах, в кругу своих амбиций, Смеясь амурно, радостно крича... Как интересно, кто вас смог добиться Без страха перед плахой палача?! Кем вы больны? Кто вам целует брови? Кому вы льстите, словно напоказ? Поверьте мне, что может быть суровей, Чем холод стали равнодушных глаз!.. Исчезнет он, ваш друг, ревниво мучась, Душой страдая, целый мир кляня...

Усталый шут садится на диван, Окутан мир коварной ночью-сводней, Задумчив он, не весел, полупьян, И вспоминает, как играл сегодня: Несчастный шут, – влюблённый Арлекин, - Безумного Пьеро сыграл пред нами: В него неслись подушки из-под спин, Рыдал оркестр, смеясь прожекторами, Свистела бесноватая толпа, Куражась от души в шатре громоздком, И пот струился медленно со лба Дорожками расплавленного воска… Мой милый друг, пускай толпа орёт С досадой на непонятого мима! Но окровавлен от обиды рот...

Посвящается В.Э. Ты в одночасье родителей рано лишился, Не получив ни души, ни тепла, ни похвал, Но не роптал, не озлобился, даже не спился, Только сердечко от голода чуть надорвал! Плакала мама в Ташкенте, на поезд сажая, И отправляя тебя в восемь лет одного. "Там, - говорила, - семья у отца небольшая, Может согреет, накормит, и то, - ничего!" Папа твой был знаменит, и от этого лиха Вечно скитался по театрам родимой страны. Всех поучал: "Надо жить незаметно и тихо, Чтобы избегнуть...