Wladimir Graf

а теперь скажите пацанята. что правдивее. ваше гавно с танковыми атаками или это. только честно.

... С раннего утра квартира наполнилась шумом. 

– Мику... Причесывайся быстрее.

– Где моя рубашка?

– ЦВЕТЫ!

Седой, порывшись в шкафу, достал форму, оделся, затянул ремень. Вышел в зал.

– Готовы? 

И девчонки, и Костя, заглянувший в комнату загудели.

– Ух ты... Не хрена себе. Круто.

– Папа...

Алиса, подойдя ближе, потрогала его за рукав.

– Красиво... И берет. Слушай, ты же обычно в другой ходишь.

– Парадка же, специально для таких случаев.

Костя почесал затылок.

– А что за награды? Просто интересно.

– Георгиевские кресты. И медаль «За отвагу».

–  Подожди, странно. А кресты разве еще есть? Хотя... Не для всех наверное. 

– Ладно, на выход.

Несмотря на утро, на улице было полно народу. Почти все с цветами. Из репродукторов на столбах на всю округу разносилось.

» Этот День Победы порохом пропах,

Это Праздник с сединою на висках...»

Алиса только поморщилась.

– Затрахали с утра.

 Прихватив по дороге Сашку с Женей, зашли в парк. Потом еще немного по аллее. Пришли. Откуда-то донеслось. » Поприветствуем наших ветеранов... » и бравурный марш.

– Суки... 

Вечный Огонь. Пионеры в Почетном Карауле. Переглянувшись, подошли. Алиса стала вдруг серьезной. Помолчала.

– Народ, цветы возложить. Смирно.

Вскинутые в салюте руки. У Жени на глазах блеснули слезы.

« На братских могилах не ставят крестов,
И вдовы на них не рыдают,
К ним кто-то приносит букеты цветов,
И Вечный огонь зажигают.

Здесь раньше — вставала земля на дыбы,
А нынче — гранитные плиты.
Здесь нет ни одной персональной судьбы —
Все судьбы в единую слиты.»

Седой вскинул руку к берету, отдавая честь.

ПАМЯТЬ И СЛАВА!

Мику... Подойдя ближе к Мемориалу, она опустилась на колени.

– Благодарю Вас... За то что я есть.

«А в Вечном огне видишь вспыхнувший танк,
Горящие русские хаты,
Горящий Смоленск и горящий рейхстаг,
Горящее сердце солдата.»

Саша с Костей поддержали подошедшего к Вечному Огню старика с костылем и орденскими планками на старом пиджаке.

– Улька, помогла быстро.

Та взяла из рук старика букетик.

– Ой, дедушка, я сейчас.

Присев, она положила цветы и выпрямившись, отдала салют.

Ветеран погладил ее по голове. – Спасибо вам. – повернулся к Азаду.

– Твои?

– Мои.

–  Хорошие у тебя дети растут. Правильно ты их воспитал. А я ведь ваш город освобождал...

«У братских могил нет заплаканных вдов —
Сюда ходят люди покрепче,
На братских могилах не ставят крестов…
Но разве от этого легче?!»

... Обратно шли молча. Только Алиса что-то шептала плачущей Мику, утишая ее. Седой подошел к ним ближе.

– Мику...

Та всхлипнула.

– Он же не виноват. Не виноват он.

– Кто? Ты о ком?

Она достала из кармана рубашки платочек, вытерла глаза.

– Дед. Он в квантунской армии воевал.

– Что ж теперь... А вот интересно, чтобы он сказал, если бы тебя увидел?

– Похвалил бы.

Алиса только вздохнула.

– И ведь каждый год девятого мая с ней такое. Знаешь... У Женьки дед под Мукденом погиб. Всю войну ведь прошел.

... Зайдя во двор, чуть не столкнулись с двумя мужиками из соседнего подъезда, тащившими обеденный стол.

– Куда его ставить-то?

– Русиныч, помогай. Там еще есть.

– Егоровна, кто-то капустку нам обещал?

Что тут вообще происходит? Мимо пробежали Ульянка с Данькой, неся стулья.

– ПАЦАНЫ, ПОМОГАЙТЕ, ДАВАЙТЕ!

Алиса с Мику переглянувшись, рванули в подъезд.

– Самурайка, за мной.

–  Подожди. Дядь Вань, баян нужен.

– Вот, ключи возьми. Знаешь где он.

... Наконец расселись. Кто на скамейке около стола за которым обычно играли в домино, кто на табуретке, кто на стуле.

– Васильич, скажи давай.

Участковый встал со стопкой, посмотрел на стакан с водкой, накрытый ломтиком черного хлеба...

– А что я скажу... С Днем Победы вас. День такой ведь. Что там по телевизору расскажут... А мы  вспомним.

Все встали. Выпили.

– Мужики, вы закусывайте. Зря готовили, что-ли... 

Посидели еще.

– А чего... У нас же музыка есть. Девчонки давайте.

Мику взяла баян, растянула меха.

– Эх... Гуляем, сука.

» На границе тучи ходят хмуро,
Край суровый тишиной объят.
У высоких берегов Амура
Часовые Родины стоят.
Там врагу заслон поставлен прочный,
Там стоит, отважен и силен,
У границ земли дальневосточной
Броневой ударный батальон.

Там живут - и песня в том порука
Нерушимой,дружною семьей
Три танкиста - три веселых друга
Экипаж машины боевой.»
Она прикрыла глаза.
«На траву легла роса густая,
Полегли туманы, широки.
В эту ночь решили самураи
Перейти границу у реки.
Но разведка доложила точно:
И пошел, командою взметен,
По родной земле дальневосточной
Броневой ударный батальон.
Мчались танки, ветер подымая,
Наступала грозная броня.
И летели наземь самураи,
Под напором стали и огня.
И добили - песня в том порука -
Всех врагов в атаке огневой
Три танкиста - три веселых друга
Экипаж машины боевой!»...

– Чего сидим? Пошли плясать.

Ульянка, сидевшая на коленях у Азада, встала, уперлась руками в бока.

– ДАНЬКА!

» Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой.
Выходила на берег Катюша,
На высокий берег на крутой.
Выходила на берег Катюша,
На высокий берег на крутой.

Выходила, песню заводила,
Про степного сизого орла.
Про того, которого любила,
Про того, чьи письма берегла.
Про того, которого любила,
Про того, чьи письма берегла.»

В круг вышла Женя.

– Вот дает.

«Ой ты песня, песенка девичья,
Ты лети за ясным солнцем вслед
И бойцу на дальнем пограничье
От катюши передай привет
И бойцу на дальнем пограничье
От катюши передай привет.

Пусть он вспомнит девушку простую,
Пусть услышит, как она поет,
Пусть он землю бережет родную,
А любовь Катюша сбережет.
Пусть он землю бережет родную,
А любовь Катюша сбережет.

Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой.
Выходила на берег Катюша,
На высокий берег на крутой.»
Выходила на берег Катюша,
На высокий берег на крутой...»

– Здорово. Можно к вам? От нашего стола вашему.

– Почему нельзя. Не чужие ведь. Да и нету сегодня чужих. Все свои. Эй, двигайтесь.

– За погибших.

Выпили не чокаясь. Постояли. 

– Русиныч... Ты же играешь. Спой что-нибудь. Лиска, гитару отдай.

Седой взял гитару, тронул струны.

– Спеть? Только эту... Память не отпускает. Да не отпустит уже никогда. Не праздничная она. Извините уж.

 «На горе, на горушке стоит колоколенка,
А с нее по полюшку лупит пулемет,
И лежит на полюшке сапогами к солнышку
С растакой -то матерью наш геройский взвод.

Мы землицу лапаем скуренными пальцами,
Пули, как воробушки, плещутся в пыли...
Митрия Горохова да сержанта Мохова
Эти вот воробушки взяли да нашли.

Тут старшой Крупенников говорит мне тоненько,
Чтоб я принял смертушку за честной народ,
Чтоб на колоколенке захлебнулся кровушкой
Растакой-раз этакий этот сукин кот.

Я к своей винтовочке крепко штык прилаживал,
За сапог засовывал старенький наган.
"Славу" третьей степени да медаль отважную
С левой клал сторонушки глубоко в карман.

Мне чинарик подали, мне сухарик бросили,
Сам старшой Крупенников фляжку опростал.
Я ее испробовал, вспомнил маму родную
Да по полю ровному быстро побежал.

А на колоколенке сукин кот занервничал,
Стал меня выцеливать, чтоб наверняка.
Да, видать, сориночка, малая песчиночка
В глаз попала лютому - дернулась рука.

Я то винтовку выронил да упал за камушек,
Чтоб подумал вражина, будто зацепил.
Да он, видать, был стрелянный - сразу не поверил мне
И по камню-камушку длинно засадил.

Да, видно, не судьба была пули мне испробовать...
Сам старшой Крупенников встал, как на парад.
Сразу с колоколенки, весело чирикая,
В грудь влетели пташечки, бросили назад.»

– Господи... Люди это про Федора моего...

Старухи завыли в голос.

Мужики притихли...

... Страшен мужской плач.

«Я рыдал без голоса, грыз землицу горькую,
Я бежал, не думая, в горку напрямик.
Жгла меня и мучила злоба неминучая,
Метил в колоколенку мой голодный штык.

Горочки-пригорочки, башни-колоколенки...
Что кому назначено? Чей теперь черед?
Рана не зажитая, память неубитая -
Солнышко, да полюшко, да геройский взвод...»

Посидели еще, выпили... Смеркалось. Посмотрели салют...

– Чьи тарелки?

– Мои. Пусть у тебя будут, потом заберу.

– Васильич... Куда Гришку потащил?

–  У меня проспится. Хоть куролесить не будет. Завтра у него выходной...