Где степной ветер шепчет о забвении, а из-под земли просачивается тление.
Приазовье. 1920-1950-е годы. На бескрайних степных просторах, среди аккуратных домов потомков немецких колонистов и свежевыкрашенных советских лозунгов, дремлет древний, безразличный ужас. Здесь, под тонкой плёнкой человеческой реальности, зияют бездны, о которых не поведают ни марксистские учебники, ни старинные библейские предания.
В этом месте сходятся два кошмара. Из-под земли, из глубоких пещер и трещин в реальности, выползают бесформенные порождения Первозданной Пустоты, чья суть есть отрицание жизни, формы и духа. Их запах тления отравляет урожай, а Шёпот сводит с ума добропорядочных хлеборобов.
А в степи, под бесконечным куполом неба, бродит иной ужас – дух самого ветра, олицетворение забвения и бескрайности. Он стирает память, навевает невыносимое одиночество и напоминает, что все империи – лишь мимолётная тень на лице вечности.
Сборник рассказов вдохновлённый творчеством Говарда Филлипса Лавкрафта.
Приазовье. 1920-1950-е годы. На бескрайних степных просторах, среди аккуратных домов потомков немецких колонистов и свежевыкрашенных советских лозунгов, дремлет древний, безразличный ужас. Здесь, под тонкой плёнкой человеческой реальности, зияют бездны, о которых не поведают ни марксистские учебники, ни старинные библейские предания.
В этом месте сходятся два кошмара. Из-под земли, из глубоких пещер и трещин в реальности, выползают бесформенные порождения Первозданной Пустоты, чья суть есть отрицание жизни, формы и духа. Их запах тления отравляет урожай, а Шёпот сводит с ума добропорядочных хлеборобов.
А в степи, под бесконечным куполом неба, бродит иной ужас – дух самого ветра, олицетворение забвения и бескрайности. Он стирает память, навевает невыносимое одиночество и напоминает, что все империи – лишь мимолётная тень на лице вечности.
Сборник рассказов вдохновлённый творчеством Говарда Филлипса Лавкрафта.
Альтернативная история, где развитие технологий пошло иным путём. Порох не стал главной силой на поле боя, уступив место мощным пневматическим аркебузам. Контроль над ресурсами для них решает судьбы империй.
В этой Европе 17 века Францией всё ещё правят Капетинги. Казалось бы, ничто не предвещает бури. Но честолюбие знати и вмешательство могущественной Священной Римской империи ставят под удар само существование королевства.
Судьба Франции зависит от одного человека, вынужденного в одночасье изменить свою судьбу и вступить в жестокую игру за власть, где ставка — его жизнь и будущее нации.
В этой Европе 17 века Францией всё ещё правят Капетинги. Казалось бы, ничто не предвещает бури. Но честолюбие знати и вмешательство могущественной Священной Римской империи ставят под удар само существование королевства.
Судьба Франции зависит от одного человека, вынужденного в одночасье изменить свою судьбу и вступить в жестокую игру за власть, где ставка — его жизнь и будущее нации.